Ее гнев пульсировал в атмосфере, он вырывался из ее глаз, заставлял вставать дыбом волосы. Голос у нее поднялся до крика. Мопс, которого, как всегда, пугали такие сцены, залез под диван, откуда пугливо выглядывал под прикрытием ножек.
– Ты пугаешь собак, Констанца, – вежливо сказал Штерн. – Не стоит кричать. Собакам это не нравится. Как и мне. И слуги могут услышать.
– Имела я этих слуг! Имела я тебя! Имела я этих проклятых собачонок. Терпеть не могу их обоих. Мне их подарил ты, и я их ненавижу. Ошейник с камнями и красный ремешок – только ты мог такое придумать. У тебя вкусы Ист-Энда, ты это понимаешь? Вульгарный вкус. И ты сам вульгарен со своими маслеными манерами и своими глупыми иностранными поклонами. Ты что, думаешь, можешь сойти за европейца, за джентльмена? Да люди смеются над тобой, Монтегю, у тебя за спиной я тоже потешаюсь. Ты знаешь, что я говорю? Я говорю: «О, вы должны простить его. Он ничего не может сделать. Он не знал ничего лучшего. Он вырос в трущобах. Он самый обыкновенный маленький еврейчик».
Констанца никогда раньше не позволяла себе такого. Может, она поняла, что зашла слишком далеко, может, выражение лица Штерна – отвердевшие черты, презрение в глазах – напугало ее. Она вскрикнула. И закрыла лицо руками.
– О Господи, Господи, как я несчастна! Я так страдаю! Я бы хотела, чтобы ты ударил меня, почему ты меня никогда не бьешь? Я знаю, что тебе этого хочется, я вижу по твоим глазам.
– Я не испытываю от этого удовольствия. Ни в коей мере.
Штерн двинулся к дверям. Констанца вцепилась ему в руку и попыталась оттащить от них.
– Пожалуйста, посмотри на меня. Неужели ты не можешь понять? Я не это имела в виду. Я говорила, чтобы уязвить тебя, вот и все. Только так я могу достучаться до тебя – когда обижаю тебя. Ты так холоден… и только когда ты злишься, я могу добиться какого-то ответа. Он лучше, чем ничего. Я ревную, вот и все. Вот… это тебя устраивает? Не сомневаюсь, что да. Ты же тоже хочешь обидеть меня! Я не могу даже думать об этом. Это так не похоже на тебя, так низко и мелко. Снимать комнату, врать о деловых встречах – и еще эта девка! Дешевка с вульгарным именем. По крайней мере, знал бы ты, как я отношусь к своим любовникам, – это был бы комплимент для тебя. Но ты – ты подобрал какую-то дешевую шлюху с улицы…
– Она не шлюха. – Штерн открыл двери. – И Бланш – это всего лишь ее сценический псевдоним. Ее настоящее имя Урсула.
– Урсула?
В силу каких-то причин это предельно расстроило Констанцу. Она сделала шаг назад и с детским огорчением посмотрела на мужа.
– Урсула. Урсула… и как дальше?
– Это тебя не касается.
– А вот касается! Еще как касается! Урсула – хорошее имя, такое же, как Констанца. Я чувствую… словно меня перетряхнуло.
– Моя дорогая, мне хотелось бы забыть все это. Иди в постель и постарайся выспаться.
– Нет, подожди, скажи мне только одно…
– Констанца. Я терпеть не могу сцен. Они бессмысленны. И мы оба это знаем. Все уже сказано.
– Значит, я становлюсь банальной. – Она вздохнула. – Это утомляет тебя, Монтегю?
– Да, это может надоесть.
– Ох, дорогой, ты произносишь мне смертный приговор. – Она отвернулась с грустной усмешкой. – Ну ладно.
Монтегю все же помедлил. Он смотрел на жену, меняющуюся у него на глазах. Как всегда, трансформация полная и фантастическая. Мгновение назад она была сущей мегерой; теперь она стихла. Она потерянно смотрела на него из-за плеча, и Штерн едва не потянулся к ней. Когда он все же сдержался и не подошел к ней, она прижала маленькую ручку, унизанную кольцами, к сердцу.
– Ох, как оно болит. Ты изменился, Монтегю. Теперь я это вижу. Когда это случилось… что ты так изменился?
– Вчера. Сегодня. Год назад. Представления не имею.
– Но ты в самом деле изменился? Нет, можешь не отвечать, я и так все вижу. Я должна была раньше догадаться. Мод предупреждала меня!
– Мод – проницательная женщина, хотя и ей свойственно ошибаться.
– Может быть. Монтегю, прежде чем ты уйдешь – прежде чем ты исчезнешь, – скажи мне только одно. Нет, прошу тебя, не смотри на часы. Я не хочу ни кричать, ни грубить, ни выходить из себя. Твоя дама… видишь, какая я вежливая? Что ты в ней нашел? Что, чего я не смогла тебе дать?
Штерн помолчал.
– Думаю, ее голос. Да, вот это. Мне нравится, как она поет. У нее великолепный голос.
– Ах, вот как. Понимаю. – Глаза Констанцы наполнились слезами. – Понимаю. Обидно. Здесь мне с ней не сравниться.
– Пока еще ты по-прежнему моя жена, Констанца, – сухо сказал Штерн. Он понимал, в какую ловушку может загнать его жалость. Он не смог бы устоять перед ее слезами.
– Пока еще. Пока еще по-прежнему твоя жена? – Констанца болезненно сморщилась. – Мне не нравится это «пока еще».
– Констанца, уже очень поздно. – Штерн приобнял ее. – Ты устала. Иди спать.
– Если бы я сказала… – Она подняла на него глаза. – Если бы я сказала, что все же люблю тебя, и очень сильно, изменилось бы что-нибудь? Что ты тогда ответил бы?
Штерн задумался. Он пытался понять, каков был бы его ответ – год назад, час назад. Он осторожно снял руку с ее плеча.
– Дорогая, – ответил он, и в его голосе звучали мягкость и печаль, – я бы сказал, что ты слишком поздно сделала это необычное признание.
– Ты уверен?
– Боюсь, что да.
– Тогда я еду в Винтеркомб. – Она вцепилась в его руку.
Штерн мягко высвободился из ее хватки.
– Моя дорогая, – сказал он. – Это твое право. И твой выбор.
2
Констанца в самом деле прибыла на мои крестины. Надежда, что ее поступок может спровоцировать какой-то кризис в отношениях со Штерном, явно приободрила ее, хотя я не уверена, поехала бы она, если бы Штерн ей запретил. Возможно, ничего бы не изменилось: чем больше Констанце запрещали, тем отчаяннее она старалась нарушить запреты. Она привыкла существовать, балансируя на грани войны. Как бы там ни было, она покинула Нью-Йорк в начале нового, 1939 года. Крестины должны были состояться в середине января. Ее решение оказаться на крестинах и тот факт, что Окленд согласился принять ее в роли крестной матери, вызвало беспокойство в Винтеркомбе. Констанца испытывала удовольствие при мысли о том, что Окленд и Джейн, которые практически не ссорились, близки к размолвке из-за этого решения.
Роды у моей матери Джейн были трудными, и она была еще слаба. Все эти недели она не выражала свое нежелание видеть Констанцу в роли моей крестной матери; она позволила себе высказаться по этому поводу лишь за день до моих крестин, за день до появления Констанцы.
Все утро она ничего не говорила, хотя чувство приближающейся беды с каждым часом становилось все острее. Днем – врачи настаивали, что каждый день она должна отдыхать, – она окончательно решила, что должна воспротивиться. Времени у нее почти не оставалось: Окленд, который помогал ей укладываться в постель, собирался пойти прогуляться со Стини и Фредди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
– Ты пугаешь собак, Констанца, – вежливо сказал Штерн. – Не стоит кричать. Собакам это не нравится. Как и мне. И слуги могут услышать.
– Имела я этих слуг! Имела я тебя! Имела я этих проклятых собачонок. Терпеть не могу их обоих. Мне их подарил ты, и я их ненавижу. Ошейник с камнями и красный ремешок – только ты мог такое придумать. У тебя вкусы Ист-Энда, ты это понимаешь? Вульгарный вкус. И ты сам вульгарен со своими маслеными манерами и своими глупыми иностранными поклонами. Ты что, думаешь, можешь сойти за европейца, за джентльмена? Да люди смеются над тобой, Монтегю, у тебя за спиной я тоже потешаюсь. Ты знаешь, что я говорю? Я говорю: «О, вы должны простить его. Он ничего не может сделать. Он не знал ничего лучшего. Он вырос в трущобах. Он самый обыкновенный маленький еврейчик».
Констанца никогда раньше не позволяла себе такого. Может, она поняла, что зашла слишком далеко, может, выражение лица Штерна – отвердевшие черты, презрение в глазах – напугало ее. Она вскрикнула. И закрыла лицо руками.
– О Господи, Господи, как я несчастна! Я так страдаю! Я бы хотела, чтобы ты ударил меня, почему ты меня никогда не бьешь? Я знаю, что тебе этого хочется, я вижу по твоим глазам.
– Я не испытываю от этого удовольствия. Ни в коей мере.
Штерн двинулся к дверям. Констанца вцепилась ему в руку и попыталась оттащить от них.
– Пожалуйста, посмотри на меня. Неужели ты не можешь понять? Я не это имела в виду. Я говорила, чтобы уязвить тебя, вот и все. Только так я могу достучаться до тебя – когда обижаю тебя. Ты так холоден… и только когда ты злишься, я могу добиться какого-то ответа. Он лучше, чем ничего. Я ревную, вот и все. Вот… это тебя устраивает? Не сомневаюсь, что да. Ты же тоже хочешь обидеть меня! Я не могу даже думать об этом. Это так не похоже на тебя, так низко и мелко. Снимать комнату, врать о деловых встречах – и еще эта девка! Дешевка с вульгарным именем. По крайней мере, знал бы ты, как я отношусь к своим любовникам, – это был бы комплимент для тебя. Но ты – ты подобрал какую-то дешевую шлюху с улицы…
– Она не шлюха. – Штерн открыл двери. – И Бланш – это всего лишь ее сценический псевдоним. Ее настоящее имя Урсула.
– Урсула?
В силу каких-то причин это предельно расстроило Констанцу. Она сделала шаг назад и с детским огорчением посмотрела на мужа.
– Урсула. Урсула… и как дальше?
– Это тебя не касается.
– А вот касается! Еще как касается! Урсула – хорошее имя, такое же, как Констанца. Я чувствую… словно меня перетряхнуло.
– Моя дорогая, мне хотелось бы забыть все это. Иди в постель и постарайся выспаться.
– Нет, подожди, скажи мне только одно…
– Констанца. Я терпеть не могу сцен. Они бессмысленны. И мы оба это знаем. Все уже сказано.
– Значит, я становлюсь банальной. – Она вздохнула. – Это утомляет тебя, Монтегю?
– Да, это может надоесть.
– Ох, дорогой, ты произносишь мне смертный приговор. – Она отвернулась с грустной усмешкой. – Ну ладно.
Монтегю все же помедлил. Он смотрел на жену, меняющуюся у него на глазах. Как всегда, трансформация полная и фантастическая. Мгновение назад она была сущей мегерой; теперь она стихла. Она потерянно смотрела на него из-за плеча, и Штерн едва не потянулся к ней. Когда он все же сдержался и не подошел к ней, она прижала маленькую ручку, унизанную кольцами, к сердцу.
– Ох, как оно болит. Ты изменился, Монтегю. Теперь я это вижу. Когда это случилось… что ты так изменился?
– Вчера. Сегодня. Год назад. Представления не имею.
– Но ты в самом деле изменился? Нет, можешь не отвечать, я и так все вижу. Я должна была раньше догадаться. Мод предупреждала меня!
– Мод – проницательная женщина, хотя и ей свойственно ошибаться.
– Может быть. Монтегю, прежде чем ты уйдешь – прежде чем ты исчезнешь, – скажи мне только одно. Нет, прошу тебя, не смотри на часы. Я не хочу ни кричать, ни грубить, ни выходить из себя. Твоя дама… видишь, какая я вежливая? Что ты в ней нашел? Что, чего я не смогла тебе дать?
Штерн помолчал.
– Думаю, ее голос. Да, вот это. Мне нравится, как она поет. У нее великолепный голос.
– Ах, вот как. Понимаю. – Глаза Констанцы наполнились слезами. – Понимаю. Обидно. Здесь мне с ней не сравниться.
– Пока еще ты по-прежнему моя жена, Констанца, – сухо сказал Штерн. Он понимал, в какую ловушку может загнать его жалость. Он не смог бы устоять перед ее слезами.
– Пока еще. Пока еще по-прежнему твоя жена? – Констанца болезненно сморщилась. – Мне не нравится это «пока еще».
– Констанца, уже очень поздно. – Штерн приобнял ее. – Ты устала. Иди спать.
– Если бы я сказала… – Она подняла на него глаза. – Если бы я сказала, что все же люблю тебя, и очень сильно, изменилось бы что-нибудь? Что ты тогда ответил бы?
Штерн задумался. Он пытался понять, каков был бы его ответ – год назад, час назад. Он осторожно снял руку с ее плеча.
– Дорогая, – ответил он, и в его голосе звучали мягкость и печаль, – я бы сказал, что ты слишком поздно сделала это необычное признание.
– Ты уверен?
– Боюсь, что да.
– Тогда я еду в Винтеркомб. – Она вцепилась в его руку.
Штерн мягко высвободился из ее хватки.
– Моя дорогая, – сказал он. – Это твое право. И твой выбор.
2
Констанца в самом деле прибыла на мои крестины. Надежда, что ее поступок может спровоцировать какой-то кризис в отношениях со Штерном, явно приободрила ее, хотя я не уверена, поехала бы она, если бы Штерн ей запретил. Возможно, ничего бы не изменилось: чем больше Констанце запрещали, тем отчаяннее она старалась нарушить запреты. Она привыкла существовать, балансируя на грани войны. Как бы там ни было, она покинула Нью-Йорк в начале нового, 1939 года. Крестины должны были состояться в середине января. Ее решение оказаться на крестинах и тот факт, что Окленд согласился принять ее в роли крестной матери, вызвало беспокойство в Винтеркомбе. Констанца испытывала удовольствие при мысли о том, что Окленд и Джейн, которые практически не ссорились, близки к размолвке из-за этого решения.
Роды у моей матери Джейн были трудными, и она была еще слаба. Все эти недели она не выражала свое нежелание видеть Констанцу в роли моей крестной матери; она позволила себе высказаться по этому поводу лишь за день до моих крестин, за день до появления Констанцы.
Все утро она ничего не говорила, хотя чувство приближающейся беды с каждым часом становилось все острее. Днем – врачи настаивали, что каждый день она должна отдыхать, – она окончательно решила, что должна воспротивиться. Времени у нее почти не оставалось: Окленд, который помогал ей укладываться в постель, собирался пойти прогуляться со Стини и Фредди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231