Ты, случайно, не выпал из времени?
– Я знаю, что несовременен, но мне так хочется. Потому что я уважаю тебя. Кроме того… – Он замялся. – Сегодня я увидел, какой образ жизни ты ведешь, к какому привыкла. Огромная квартира. Слуги. Икра на ленч…
– Френк, не могу ли я жить с тобой здесь, в этой квартире? Ты знаешь, что мне тут будет хорошо. И мне этого страшно хочется.
– Хочется? – Это, похоже, изумило его. Лицо его просветлело.
– Да. Хочется. Пусть тебя это и удивляет, но думаю, что могу быть счастлива и без анфилады комнат, и без прислуги. И уж конечно, проживу и без икры. Френк, подумай. – Я приблизилась к нему. – Ты же помнишь Винтеркомб, какой он был запущенный. Не хватало денег. Ковры были в сплошных дырах.
– Зато был дворецкий, – с укоризной сказал он.
– Вильям, который был очень стар. Повар, который собирался уходить каждую неделю. И Дженна. В 1938 году в этом не было ничего особенного.
– Это был большой дом.
– Френк, можешь ли ты прекратить? Ты самый упрямый, тупой и негибкий человек, которого я когда-либо встречала. Почему мне не быть здесь, если я люблю тебя и хочу тут быть? Или ты сам не хочешь видеть меня рядом? Так?
– Ты же знаешь, что это неправда! – взорвался он. – Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Я хочу жить с тобой, думать с тобой, говорить с тобой, спать и просыпаться с тобой. Когда тебя нет рядом, все, как в песне, я медленно умираю. И все же… – Он резко замолчал. – Ты не можешь жить здесь. Это будет неправильно. Когда я смогу обеспечивать тебя, когда я получу такую возможность, я…
– Френк. Я работаю. Я сама могу содержать себя.
– Пусть даже так, – упрямо сказал он. – Я должен обрести такое положение, чтобы дать тебе возможность не работать. Я не так уж старомоден, как ты думаешь. Но… – Он замялся. – Порой женщина не должна все время работать. Если у нее ребенок. Если она хочет ребенка… – Он снова запнулся и обнял меня. – Я совершенно запутался, – просто сказал он. – Боюсь, что так. Но, понимаешь, это продлится недолго, и я очень люблю тебя. Когда я говорю эти слова, то хочу, чтобы они шли от чистого сердца и в ясном понимании – я хотел, чтобы в первый раз они были сказаны именно так. Это очень важно. Я хочу, чтобы они были такими… Чтобы мы всегда помнили их и… – Он помолчал. – И тогда я скажу то, что надо. И так, как надо. По-английски. Я произнесу перед тобой речь, которую ты заслуживаешь. Я учу ее – по ночам.
– Ты учишь ее? Ох, Френк…
– У меня уже есть третий вариант. – Искорка юмора опять появилась в его глазах.
– Третий.
– Nat?rlich. Я предполагаю, что будет пять или шесть вариантов. Тогда я отшлифую лучший.
– Ты успеешь все забыть.
– Кое-что – да, но не все.
– Ты меня дразнишь…
– Почему бы и нет? Ты тоже меня поддразниваешь.
– Ты очень странная личность, и я очень люблю тебя. Хотя есть кое-что…
– Да?
– Позволяют ли твои столь странные и неуклонные правила мне посещать тебя здесь? Сможешь ли ты поберечь мою репутацию, если мы будем вести себя очень скрытно? Как ты думаешь, удастся ли мне тайно проскальзывать к тебе и выбираться обратно?
– Я бы умер, если бы ты не смогла, – сказал Френк.
2
– За 1959-й! За очень особый год! – сказала Роза и, храня верность себе, кинулась целовать всех членов своей семьи: Френка, меня, беспрерывно продолжая разговаривать, после чего, остановившись, расплакалась.
Говоря об особом годе, она смотрела на Френка и на меня, а затем – поскольку Роза не умела намекать легко и изящно, а предпочитала увесистые намеки, – она увлекла меня в сторону и сказала:
– Посмотри на Френка.
В эту минуту Френк был занят своими племянниками и племянницами, поскольку Роза уже успела к тому времени несколько раз стать бабушкой, и новому поколению Джерардов было позволено остаться у бабушки и вместе встречать Новый год. В центре заставленной вещами комнаты Розы они были заняты возведением башни из кубиков – нет, не просто башни, а Тадж-Махала. Френк, помогая строительству, стоял на коленях, демонстрируя знание законов физики, поскольку возводил мостик. Он вел себя с тактом и пониманием по отношению к малышам, поскольку клал кубики не сам, а позволял хвататься за них маленьким ручонкам. Время от времени он делал тактичные, но толковые указания, как положить очередной кубик, чтобы не свалить всю конструкцию; случалось, он ошибался и покорно принимал всеобщее осуждение. Четырехлетки и пятилетки терпеливо объясняли ему, почему сюда нельзя класть очередной кубик: Френк покорно принимал их указания.
Роза сказала:
– Ты видишь, как он хорошо играет с ними! – На этом Роза, конечно, не остановилась. Она поведала мне во всех подробностях, каким хорошим отцом должен стать Френк.
Я понимала, что она права. Я тоже так считала, хотя Роза до конца так и не понимала своего приемного сына. Роза, пусть даже и овдовев, старалась не сталкиваться с темными сторонами бытия. Она в самом деле не видела всех сторон личности Френка. Он много страдал и многое потерял. Эти потери, его личные призраки, присутствовали при нем, даже когда он был счастлив. Они определяли его моральный кодекс, его воля всегда была на пределе напряжения. Изменения в общественных обычаях и привычках были несущественны для Френка; моральные обязательства, вытекающие из его собственных установок, и приверженность им – вот что оставалось главным и неизменным.
Понятно, что Констанца была вылеплена из другого теста.
У Френка Джерарда были простые и ясные убеждения, в которые он страстно верил. Он верил в искренность, в напряженный труд, брак, верность, в детей и важность семейной жизни. Констанца же олицетворяла все, что было противоположно его убеждениям, хотя он никогда этого не говорил. К тому времени, когда мы оказались на Новый год у Розы, он провел все лето в своей маленькой милой квартирке в Нью-Йорке. Я приходила к нему туда – и порой, несмотря на его старомодные взгляды, эти визиты затягивались. Так длилось без малого полгода. Все это время – это важно ввиду того, что случилось потом, – он ни разу не критиковал мою крестную мать. Правда, он никогда не восхвалял ее, поскольку ему было невыносимо врать, но никогда не сказал и слова против нее. Констанца порой намекала мне, как он должен, по ее мнению, относиться к ней. «О, он меня не любит», – могла стонать она, или: «Он осуждает меня, этот твой парень. Я-то знаю! Так и есть!» Но что бы она ни говорила или ни делала, я разуверяла ее, но все чаще, по мере того как шло время, меня охватывало чувство неловкости.
Френк в самом деле не любил ее – я улавливала это в его упрямом нежелании признать очевидность этого факта. Боюсь, что его подлинное отношение к ней носило более глубокий характер, чем простая неприязнь. Порой, когда мы бывали в обществе Констанцы, я с удивлением ловила на его лице выражение неприкрытой враждебности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
– Я знаю, что несовременен, но мне так хочется. Потому что я уважаю тебя. Кроме того… – Он замялся. – Сегодня я увидел, какой образ жизни ты ведешь, к какому привыкла. Огромная квартира. Слуги. Икра на ленч…
– Френк, не могу ли я жить с тобой здесь, в этой квартире? Ты знаешь, что мне тут будет хорошо. И мне этого страшно хочется.
– Хочется? – Это, похоже, изумило его. Лицо его просветлело.
– Да. Хочется. Пусть тебя это и удивляет, но думаю, что могу быть счастлива и без анфилады комнат, и без прислуги. И уж конечно, проживу и без икры. Френк, подумай. – Я приблизилась к нему. – Ты же помнишь Винтеркомб, какой он был запущенный. Не хватало денег. Ковры были в сплошных дырах.
– Зато был дворецкий, – с укоризной сказал он.
– Вильям, который был очень стар. Повар, который собирался уходить каждую неделю. И Дженна. В 1938 году в этом не было ничего особенного.
– Это был большой дом.
– Френк, можешь ли ты прекратить? Ты самый упрямый, тупой и негибкий человек, которого я когда-либо встречала. Почему мне не быть здесь, если я люблю тебя и хочу тут быть? Или ты сам не хочешь видеть меня рядом? Так?
– Ты же знаешь, что это неправда! – взорвался он. – Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Я хочу жить с тобой, думать с тобой, говорить с тобой, спать и просыпаться с тобой. Когда тебя нет рядом, все, как в песне, я медленно умираю. И все же… – Он резко замолчал. – Ты не можешь жить здесь. Это будет неправильно. Когда я смогу обеспечивать тебя, когда я получу такую возможность, я…
– Френк. Я работаю. Я сама могу содержать себя.
– Пусть даже так, – упрямо сказал он. – Я должен обрести такое положение, чтобы дать тебе возможность не работать. Я не так уж старомоден, как ты думаешь. Но… – Он замялся. – Порой женщина не должна все время работать. Если у нее ребенок. Если она хочет ребенка… – Он снова запнулся и обнял меня. – Я совершенно запутался, – просто сказал он. – Боюсь, что так. Но, понимаешь, это продлится недолго, и я очень люблю тебя. Когда я говорю эти слова, то хочу, чтобы они шли от чистого сердца и в ясном понимании – я хотел, чтобы в первый раз они были сказаны именно так. Это очень важно. Я хочу, чтобы они были такими… Чтобы мы всегда помнили их и… – Он помолчал. – И тогда я скажу то, что надо. И так, как надо. По-английски. Я произнесу перед тобой речь, которую ты заслуживаешь. Я учу ее – по ночам.
– Ты учишь ее? Ох, Френк…
– У меня уже есть третий вариант. – Искорка юмора опять появилась в его глазах.
– Третий.
– Nat?rlich. Я предполагаю, что будет пять или шесть вариантов. Тогда я отшлифую лучший.
– Ты успеешь все забыть.
– Кое-что – да, но не все.
– Ты меня дразнишь…
– Почему бы и нет? Ты тоже меня поддразниваешь.
– Ты очень странная личность, и я очень люблю тебя. Хотя есть кое-что…
– Да?
– Позволяют ли твои столь странные и неуклонные правила мне посещать тебя здесь? Сможешь ли ты поберечь мою репутацию, если мы будем вести себя очень скрытно? Как ты думаешь, удастся ли мне тайно проскальзывать к тебе и выбираться обратно?
– Я бы умер, если бы ты не смогла, – сказал Френк.
2
– За 1959-й! За очень особый год! – сказала Роза и, храня верность себе, кинулась целовать всех членов своей семьи: Френка, меня, беспрерывно продолжая разговаривать, после чего, остановившись, расплакалась.
Говоря об особом годе, она смотрела на Френка и на меня, а затем – поскольку Роза не умела намекать легко и изящно, а предпочитала увесистые намеки, – она увлекла меня в сторону и сказала:
– Посмотри на Френка.
В эту минуту Френк был занят своими племянниками и племянницами, поскольку Роза уже успела к тому времени несколько раз стать бабушкой, и новому поколению Джерардов было позволено остаться у бабушки и вместе встречать Новый год. В центре заставленной вещами комнаты Розы они были заняты возведением башни из кубиков – нет, не просто башни, а Тадж-Махала. Френк, помогая строительству, стоял на коленях, демонстрируя знание законов физики, поскольку возводил мостик. Он вел себя с тактом и пониманием по отношению к малышам, поскольку клал кубики не сам, а позволял хвататься за них маленьким ручонкам. Время от времени он делал тактичные, но толковые указания, как положить очередной кубик, чтобы не свалить всю конструкцию; случалось, он ошибался и покорно принимал всеобщее осуждение. Четырехлетки и пятилетки терпеливо объясняли ему, почему сюда нельзя класть очередной кубик: Френк покорно принимал их указания.
Роза сказала:
– Ты видишь, как он хорошо играет с ними! – На этом Роза, конечно, не остановилась. Она поведала мне во всех подробностях, каким хорошим отцом должен стать Френк.
Я понимала, что она права. Я тоже так считала, хотя Роза до конца так и не понимала своего приемного сына. Роза, пусть даже и овдовев, старалась не сталкиваться с темными сторонами бытия. Она в самом деле не видела всех сторон личности Френка. Он много страдал и многое потерял. Эти потери, его личные призраки, присутствовали при нем, даже когда он был счастлив. Они определяли его моральный кодекс, его воля всегда была на пределе напряжения. Изменения в общественных обычаях и привычках были несущественны для Френка; моральные обязательства, вытекающие из его собственных установок, и приверженность им – вот что оставалось главным и неизменным.
Понятно, что Констанца была вылеплена из другого теста.
У Френка Джерарда были простые и ясные убеждения, в которые он страстно верил. Он верил в искренность, в напряженный труд, брак, верность, в детей и важность семейной жизни. Констанца же олицетворяла все, что было противоположно его убеждениям, хотя он никогда этого не говорил. К тому времени, когда мы оказались на Новый год у Розы, он провел все лето в своей маленькой милой квартирке в Нью-Йорке. Я приходила к нему туда – и порой, несмотря на его старомодные взгляды, эти визиты затягивались. Так длилось без малого полгода. Все это время – это важно ввиду того, что случилось потом, – он ни разу не критиковал мою крестную мать. Правда, он никогда не восхвалял ее, поскольку ему было невыносимо врать, но никогда не сказал и слова против нее. Констанца порой намекала мне, как он должен, по ее мнению, относиться к ней. «О, он меня не любит», – могла стонать она, или: «Он осуждает меня, этот твой парень. Я-то знаю! Так и есть!» Но что бы она ни говорила или ни делала, я разуверяла ее, но все чаще, по мере того как шло время, меня охватывало чувство неловкости.
Френк в самом деле не любил ее – я улавливала это в его упрямом нежелании признать очевидность этого факта. Боюсь, что его подлинное отношение к ней носило более глубокий характер, чем простая неприязнь. Порой, когда мы бывали в обществе Констанцы, я с удивлением ловила на его лице выражение неприкрытой враждебности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231