Тем, что они всегда помогали друг другу…. У евреев ведь почти две тысячи лет не было родины… Мы ведь народ изгоев и очень долго мы не были связаны такими понятиями родины, какие, например, всегда были у русских – березка там, василёк в поле, церквушка на пригорке. Для нас родина – это вера, культура, традиции и язык… И, если б мы не держались друг друга, если б не помогали – давно бы исчезли, вымерли как филистимяне, ханане или другие ветхозаветные народы… Вот так вот…
Он подошел к умывальнику, долго умывал лицо холодной водой, потом громко высморкался. Вытерся мягким, привезенным с собой полотенцем и снова уселся на кровать. Спросил тоскливо:
– Слушай-ка у тебя ещё пятака нет? А лучше рубля металлического?
Игорь достал из джинсов свой старый потертый кошелек, открыл, заглянул, но ничего подходящего не обнаружил.
– Нет… У меня нет… Можно у ребят попросить…
– Ладно, не надо…
Аркадий, чтобы больше не видеть свою не слишком симпатичную физиономию, в сердцах скрипнул створкой шкафа с зеркалом.
– Нет… Я, конечно, тоже не совсем профан в музыке, – словно оправдываясь, произнес он. – В свое время даже на фортепиано занимался и на сольфеджио ходил… Но это все так… Развития не получило… А ты сам-то давно выступать начал?
Игорь равнодушно посмотрел на мутные сумерки за окном.
– До армии еще… Я тогда "идейным" был. Такой "пай-мальчик"! Мама, помню, пробовала мне мозги вправлять… Безуспешно… Они ведь с отцом в лагере познакомились…
– В лагере? В каком лагере? – то ли не понял, то ли не поверил Резман.
– Не в пионерском же, – горько усмехнулся Игорь. – Они у меня были политзеками… Ещё при Сталине… Я в детстве чуть от обиды из дома не убегал…. "Мама, – говорю, – если ты еще раз что-нибудь плохое о Брежневе скажешь – убегу из дома…" Да… На полном серьезе! – и он засмеялся каким-то клокочущим, нервным смехом. – Такой вот был ретивый комсомолец…
– А до переосмысления как дошел? – Аркадий осторожно принялся массировать пальцами пространство вокруг глаза.
– Началось всё в армии… Армия – она ведь модель страны в миниатюре… Только в гротескном исполнении… Пока два года строем по плацу маршировал начал задумываться… А после армии поехал подрабатывать в Сочи, по ресторанам… Там и увидел, где и для кого у нас коммунизм построен! Нагляделся по самое не хочу… А окончательным аккордом моего осмысления стало участие в конкурсе в Сочи… В Сочах тогда ежегодно конкурс молодых исполнителей проводился… Решил я песню для этого конкурса подготовить… Артистов нашел, ансамбль организовал. Все чин чинарем… Все деньги, что по ресторанам за лето заработал, в это дело вбухал… В общем прошел я на этот конкурс… И песня всем моя понравилась… Но только на заключительном этапе меня срезали! Причем подленько так… Песня моя по мнению жюри, оказывается, была "недостаточно социально-актуальной"! А? Как тебе формулировочка? А на самом-то деле там просто всё было распределено заранее… Но я – наивный дурак, тогда об этом ничего не знал… Потом уже, после того, как мне все объяснили, начал думать, анализировать, читать и историей интересоваться… Ленина всего перечитал… И знаешь… С удивлением понял, какими мы до революции были и каким дерьмом нас сделали. И когда я на сто процентов это осознал, понял, что наш народ забитый и затюканный, надо будить, будить во что бы то не стало пока ещё не поздно…
Резман перестал массировать глаз и с удивлением посмотрел на Игоря, – тот словно неожиданно открылся ему совсем с другой стороны…Игорь сидел на стуле сильно ссутулившись, положив на колени тонкие, мускулистые руки с рельефно выступающими на них темными прожилками вен, глядел устало, – глаза не молодые совсем, не тридцатилетние… "Подранок", – почему-то подумал про себя Аркадий.
– Ну, старик! – сказал он небрежно. – Сейчас-то кого будить? Сейчас уже все разбужены давно! Уже можно говорить обо всем, что угодно и где угодно… Перестройка… О коммунистическом выборе уже вообще никто не вспоминает…
– Да? – Игорь иронично вскинул на Аркадия глаза и в них опять полыхнул знакомый упрямый огонек. – А чего ж ты мне литы тогда через задний проход доставал?
– Ну-у! – растерялся Аркадий. – Это уже так… Остатки!
Он взял подушку с подголовья кровати, подложил ее себе под спину и удобно облокотился на стену.
– Остатки, говоришь? И от коммунистического выбора отказались? – едко произнес Игорь. – А открой-ка любую газету, Аркаш, любой журнал… Везде либо крупно, либо мелко: "Пролетарии всех стран соединяйтесь!" Это что такое? Зачем и против кого надо объединяться? Опять ради мировой революции? А ты говоришь – "остатки"! Кстати… Ты не задумывался никогда, что это за класс такой особый, что должен объединяться только он? Так я тебе подскажу… Самый низкообразованный и самый низкоинтеллектуальный… Им управлять легко…
– Слушай-ка… Так, получается, ты и ни в какую перестройку не веришь? – вдруг догадался Аркадий. – Но про Михайлова-то, что не говори, а гласность и демократия, это все-таки его заслуга…
– Угу… Заслуга! – передразнил Игорь. – Интересно, а к какой системе ценностей – западной или российской, ты собираешься отнести убитых саперными лопатами девочек в Тбилиси или раздавленных танками демонстрантов в Вильнюсе… Это что, тоже достижение демократии? Истории достаточно одного убитого младенца, чтобы навсегда остаться в ней злодеем! Помнишь, как у Пушкина в "Борисе Годунове":
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божьего суда…
Так-то ! Так, что Михайлов по всем статьям преступник, и перед богом и перед людьми – преступник! А ты – "перестройка – перекройка"!
Аркадий усмехнулся, чувствуя, что немного уязвлен аргументами Игоря, но эмоциональный разговор ему нравился, полемика увлекала и в пылу спора даже в какой-то момент забыл даже про свой подбитый глаз.
– Слушай-ка, старик! Ты, оказывается очень опасный для общества субъект, – заметил он с подначкой. – Ведь на самом деле ты ведь делаешь очень вредное дело – разрушаешь у народа самое святое, – веру в идеалы. А этого, заметь, не прощают! Ещё, по-моему, Тамерлан сказал, что государство не может долго существовать без религии, то есть, считай, без веры…
– Я не идеалы ниспровергаю, а идолов, – буркнул Игорь угрюмо. – Идол – это истукан, которому поклоняются язычники. Если нет истинных идеалов, люди придумывают себе символы, наделяя их божественным содержанием!
– Ну-ну… На самом деле в религии символов не меньше… – не сдавался Аркадий.
Так бы они, наверное, и дальше бы продолжали беззлобно перескаливаться, но тут дверь распахнулась и в дверном проеме возник Илья – новый клавишник ансамбля. В одной руке он держал бутылку водки, с нахлобученным на нее граненым гостиничным стаканом, а в другой у него была зажата консервная банка с коричневой этикеткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
Он подошел к умывальнику, долго умывал лицо холодной водой, потом громко высморкался. Вытерся мягким, привезенным с собой полотенцем и снова уселся на кровать. Спросил тоскливо:
– Слушай-ка у тебя ещё пятака нет? А лучше рубля металлического?
Игорь достал из джинсов свой старый потертый кошелек, открыл, заглянул, но ничего подходящего не обнаружил.
– Нет… У меня нет… Можно у ребят попросить…
– Ладно, не надо…
Аркадий, чтобы больше не видеть свою не слишком симпатичную физиономию, в сердцах скрипнул створкой шкафа с зеркалом.
– Нет… Я, конечно, тоже не совсем профан в музыке, – словно оправдываясь, произнес он. – В свое время даже на фортепиано занимался и на сольфеджио ходил… Но это все так… Развития не получило… А ты сам-то давно выступать начал?
Игорь равнодушно посмотрел на мутные сумерки за окном.
– До армии еще… Я тогда "идейным" был. Такой "пай-мальчик"! Мама, помню, пробовала мне мозги вправлять… Безуспешно… Они ведь с отцом в лагере познакомились…
– В лагере? В каком лагере? – то ли не понял, то ли не поверил Резман.
– Не в пионерском же, – горько усмехнулся Игорь. – Они у меня были политзеками… Ещё при Сталине… Я в детстве чуть от обиды из дома не убегал…. "Мама, – говорю, – если ты еще раз что-нибудь плохое о Брежневе скажешь – убегу из дома…" Да… На полном серьезе! – и он засмеялся каким-то клокочущим, нервным смехом. – Такой вот был ретивый комсомолец…
– А до переосмысления как дошел? – Аркадий осторожно принялся массировать пальцами пространство вокруг глаза.
– Началось всё в армии… Армия – она ведь модель страны в миниатюре… Только в гротескном исполнении… Пока два года строем по плацу маршировал начал задумываться… А после армии поехал подрабатывать в Сочи, по ресторанам… Там и увидел, где и для кого у нас коммунизм построен! Нагляделся по самое не хочу… А окончательным аккордом моего осмысления стало участие в конкурсе в Сочи… В Сочах тогда ежегодно конкурс молодых исполнителей проводился… Решил я песню для этого конкурса подготовить… Артистов нашел, ансамбль организовал. Все чин чинарем… Все деньги, что по ресторанам за лето заработал, в это дело вбухал… В общем прошел я на этот конкурс… И песня всем моя понравилась… Но только на заключительном этапе меня срезали! Причем подленько так… Песня моя по мнению жюри, оказывается, была "недостаточно социально-актуальной"! А? Как тебе формулировочка? А на самом-то деле там просто всё было распределено заранее… Но я – наивный дурак, тогда об этом ничего не знал… Потом уже, после того, как мне все объяснили, начал думать, анализировать, читать и историей интересоваться… Ленина всего перечитал… И знаешь… С удивлением понял, какими мы до революции были и каким дерьмом нас сделали. И когда я на сто процентов это осознал, понял, что наш народ забитый и затюканный, надо будить, будить во что бы то не стало пока ещё не поздно…
Резман перестал массировать глаз и с удивлением посмотрел на Игоря, – тот словно неожиданно открылся ему совсем с другой стороны…Игорь сидел на стуле сильно ссутулившись, положив на колени тонкие, мускулистые руки с рельефно выступающими на них темными прожилками вен, глядел устало, – глаза не молодые совсем, не тридцатилетние… "Подранок", – почему-то подумал про себя Аркадий.
– Ну, старик! – сказал он небрежно. – Сейчас-то кого будить? Сейчас уже все разбужены давно! Уже можно говорить обо всем, что угодно и где угодно… Перестройка… О коммунистическом выборе уже вообще никто не вспоминает…
– Да? – Игорь иронично вскинул на Аркадия глаза и в них опять полыхнул знакомый упрямый огонек. – А чего ж ты мне литы тогда через задний проход доставал?
– Ну-у! – растерялся Аркадий. – Это уже так… Остатки!
Он взял подушку с подголовья кровати, подложил ее себе под спину и удобно облокотился на стену.
– Остатки, говоришь? И от коммунистического выбора отказались? – едко произнес Игорь. – А открой-ка любую газету, Аркаш, любой журнал… Везде либо крупно, либо мелко: "Пролетарии всех стран соединяйтесь!" Это что такое? Зачем и против кого надо объединяться? Опять ради мировой революции? А ты говоришь – "остатки"! Кстати… Ты не задумывался никогда, что это за класс такой особый, что должен объединяться только он? Так я тебе подскажу… Самый низкообразованный и самый низкоинтеллектуальный… Им управлять легко…
– Слушай-ка… Так, получается, ты и ни в какую перестройку не веришь? – вдруг догадался Аркадий. – Но про Михайлова-то, что не говори, а гласность и демократия, это все-таки его заслуга…
– Угу… Заслуга! – передразнил Игорь. – Интересно, а к какой системе ценностей – западной или российской, ты собираешься отнести убитых саперными лопатами девочек в Тбилиси или раздавленных танками демонстрантов в Вильнюсе… Это что, тоже достижение демократии? Истории достаточно одного убитого младенца, чтобы навсегда остаться в ней злодеем! Помнишь, как у Пушкина в "Борисе Годунове":
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божьего суда…
Так-то ! Так, что Михайлов по всем статьям преступник, и перед богом и перед людьми – преступник! А ты – "перестройка – перекройка"!
Аркадий усмехнулся, чувствуя, что немного уязвлен аргументами Игоря, но эмоциональный разговор ему нравился, полемика увлекала и в пылу спора даже в какой-то момент забыл даже про свой подбитый глаз.
– Слушай-ка, старик! Ты, оказывается очень опасный для общества субъект, – заметил он с подначкой. – Ведь на самом деле ты ведь делаешь очень вредное дело – разрушаешь у народа самое святое, – веру в идеалы. А этого, заметь, не прощают! Ещё, по-моему, Тамерлан сказал, что государство не может долго существовать без религии, то есть, считай, без веры…
– Я не идеалы ниспровергаю, а идолов, – буркнул Игорь угрюмо. – Идол – это истукан, которому поклоняются язычники. Если нет истинных идеалов, люди придумывают себе символы, наделяя их божественным содержанием!
– Ну-ну… На самом деле в религии символов не меньше… – не сдавался Аркадий.
Так бы они, наверное, и дальше бы продолжали беззлобно перескаливаться, но тут дверь распахнулась и в дверном проеме возник Илья – новый клавишник ансамбля. В одной руке он держал бутылку водки, с нахлобученным на нее граненым гостиничным стаканом, а в другой у него была зажата консервная банка с коричневой этикеткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155