Каскадер лежал на земле и тихо постанывал. Растолкав каскадеров, в центр образовавшегося круга одновременно протиснулись бледный, потный режиссер и врач киностудии – дама бальзаковского возраста со строгим лицом.
– Жив? – выпучив глаза, испуганно спросил режиссер.
Руководитель каскадерской группы, – длинный жилистый мужик в тяжелой мутной кольчуге, – вскинул голову и смерил режиссера презрительным взглядом из-под козырька остроконечного шлема.
– Клячам вашим скажите спасибо! – процедил он сквозь зубы. – На них не то что скакать – влезать опасно!
Режиссер кинул растерянный взгляд на лежащего неподалеку тощего жеребца. Гнедой ещё мелко дергал худой ногою, но его сиреневый глаз уже был тускл и неподвижен. Режиссер несколько секунд в каком-то недоверчивом оцепенении смотрел на бьющееся в конвульсиях животное, а затем опасливо обернулся ко врачу, – та как раз заканчивала делать короткий осмотр.
– Как он? – спросил он с трепетом в голосе.
Врач с озабоченным видом поднялась с колен.
– Плохо! Скорее всего сломано несколько ребер… Но самое плохое, что может быть внутреннее кровоизлияние… Надо срочно в больницу!
Режиссер быстро закивал.
– Да, да… В больницу… – он оглянулся на стоящих рядом каскадеров. – Давайте, ребята… Надо его в пикап…
Несколько из каскадеров, те что стояли ближе всего к центру круга, осторожно присели и стали поднимать распластанного на земле товарища. Тот сморщился, запрокинул голову и противно заскрежетал зубами. Руководитель каскадеров, заботливо подхватив его под голову, и принялся негромко приговаривать:
– Потерпи, Толяныч… Потерпи, дорогой!.. Щас мы тебя мухой в больницу домчим… Все будет, как надо… Потерпи…
К высокому плоскому заду пикапа тут же подбежал низенький, пожилой водитель в бесформенных брюках и синей затасканной безрукавке и суетливо распахнул дверцы машины. Виновато глянув на грязный пол, он растерянно заскребыхал в затылке заскорузлой широкой пятерней:
– Эх! Подстелить бы…
Каскадеры в нерешительности остановились – класть товарища на грязный пол машины они не решались. Рядом, тряся темным венчиком кудрявых волос, засуетился режиссер:
– Андреич! Ну, быстренько! Какую-нибудь чистую тряпченку или старую рубашку! Ну, давай, давай… Видишь, человеку совсем плохо!
Водитель полез в кабину, – принялся шарить по углам, рассеянно бормоча:
– Где ж я найду? Нету ж ничего…
Таликов стоящий за спинами каскадеров начал суетливо развязать тяжелую тесьму княжеского плаща. Развязал, сдернул плащ и, протиснувшись вперед, бросил его на темный пол. Затем отступил, пропуская каскадеров вперед, но в этот момент перед широким зевом пикапа вынырнул полненький режиссер и, проворно схватив с пола плащ, затараторил:
– Подождите… Это ж все-таки реквизит… Сейчас что-нибудь другое найдем… – он высунул голову из-за двери и крикнул пронзительно. – Андреич, твою душу! Быстрей!
Водитель, пятясь задом, вылез из кабины и беспомощно развел руками – нету ничего. Каскадеры продолжали бестолково топтаться на месте, врачиха со строгим лицом почему-то уткнулась стыдливым взгляд в землю. Разбившийся каскадер продолжал протяжно постанывать. Игорь сделал шаг к режиссеру и ткнул пальцем в скомканный у него под мышкой шелковый плащ.
– Можно…
Режиссер боязливо прижал плащ к груди.
– Зачем?
Глаза у Игоря сузились и загорелись в нетерпеливой злобе.
– Затем! – без замаха, он резко ударил режиссера в мясистый подбородок. Пузатенький режиссер, судорожно взмахнув толстыми руками, опрокинулся навзничь. Таликов нагнулся, деловито поднял плащ и, подойдя к распахнутым дверцам пикапа, снова расстелил его на грязном полу. Разбившегося каскадера в угрюмом молчании стали укладывать в пикап. Игорь повернулся и побрел через нескошенное поле к деревне. А в спину ему неслось истеричное:
– Сопляк! Ты уволен! Чтоб я тебя рядом со съемочной площадкой больше не видел…
Но Игорь лишь грустно усмехнулся.
На краю деревни, стоял дом-пятистенка, крытый старой потрескавшейся черепицей. Из трубы, над крышей дома поднималось сизоватое облачко дыма. Рядом с покосившимся голубым забором палисадника замер красный автомобиль.
"Аркадий приехал", – увидев знакомую "девятку", понял Игорь. Зайдя в дом, он прошелся по сумрачному скрипучему коридору, толкнул обитую черным дерматином дверь, и оказался в неширокой горнице. Пожилая женщина в длинном сарафане и застиранном переднике что-то споро ворошила длинным ухватом в растопленной печи. Услышав, как хлопнула дверь, она обернулась.
– А, Игорь! – мелкие морщинки разбежались по темному, словно переспелое яблоко, лицу. – Вот хорошо! А тут как раз к вам товарищ подъехал… Собирался уж идти вас искать…
Раздвинув матерчатую занавеску, из соседней комнаты вышел довольный, улыбающийся Аркадий.
– Ну-ка… Дайте-ка посмотреть на русского князя…
Окинув придирчивым взглядом друга, – его соболью шапку, кривую саблю, сапоги с задранными вверх носами, – кивнул удовлетворенно:
– Ничего, ничего! Кафтанчик, правда, бледноват и сапоги на офицерские смахивают… Но в остальном ничего… Шапка соболиная! Сабля! Пояс… Впечатляет…
Игорь стянул шапку с головы, повесил ее на большой алюминиевый крюк на стене и без особого энтузиазма поздоровался. Затем принялся стягивать черные яловые сапоги. Стащив, поставил их в закуток для обуви за печкой, надел домашние войлочные тапочки и поскрипывая половицами, прошел в соседнюю, отделенную занавеской комнату. Аркадий с недоуменным видом последовал за ним. Зайдя, поинтересовался:
– Случилось что, мин херц?
Игорь медленно опустился на обшарпанный стул.
– Закончилось мое кино, Аркаша… – он кисло посмотрел на друга. Затем, видя настороженный взгляд товарища, откинул перекрашенные в русый цвет волосы и стал рассказать о том, что недавно произошло на съемочной площадке. Аркадий, пока слушал его, стоял, мелко покусывая губы. Когда Игорь закончил, он, стараясь не встречаться с ним взглядом, бросил ядовито:
– Замечательно! Нет, просто замечательно…
Игорь грустно пожал плечами, – что тут, мол, поделаешь. Он тоже старался не смотреть на друга. После смерти Ильи, словно тонкая, едва различимая трещинка пролегла в отношениях между ними. Началось это сразу после того, как не состоялся подготовленный Аркадием концерт у Белого дома (его гениальная идея!). Игорь услышав, про спонсора и мэра, отказался выступать с какой-то непонятной и упрямой злобой. С большим трудом Аркадию удалось выудить у него подробности услышанного им за дверью разговора, но убедить Игоря выступить он так и не смог. (Ему пришлось потратить не мало усилий, чтобы потом объяснить устроителям концерта причину отказа Игоря – "знаете, погиб лучший друг… пропал голос… выступать сейчас просто не в состоянии".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
– Жив? – выпучив глаза, испуганно спросил режиссер.
Руководитель каскадерской группы, – длинный жилистый мужик в тяжелой мутной кольчуге, – вскинул голову и смерил режиссера презрительным взглядом из-под козырька остроконечного шлема.
– Клячам вашим скажите спасибо! – процедил он сквозь зубы. – На них не то что скакать – влезать опасно!
Режиссер кинул растерянный взгляд на лежащего неподалеку тощего жеребца. Гнедой ещё мелко дергал худой ногою, но его сиреневый глаз уже был тускл и неподвижен. Режиссер несколько секунд в каком-то недоверчивом оцепенении смотрел на бьющееся в конвульсиях животное, а затем опасливо обернулся ко врачу, – та как раз заканчивала делать короткий осмотр.
– Как он? – спросил он с трепетом в голосе.
Врач с озабоченным видом поднялась с колен.
– Плохо! Скорее всего сломано несколько ребер… Но самое плохое, что может быть внутреннее кровоизлияние… Надо срочно в больницу!
Режиссер быстро закивал.
– Да, да… В больницу… – он оглянулся на стоящих рядом каскадеров. – Давайте, ребята… Надо его в пикап…
Несколько из каскадеров, те что стояли ближе всего к центру круга, осторожно присели и стали поднимать распластанного на земле товарища. Тот сморщился, запрокинул голову и противно заскрежетал зубами. Руководитель каскадеров, заботливо подхватив его под голову, и принялся негромко приговаривать:
– Потерпи, Толяныч… Потерпи, дорогой!.. Щас мы тебя мухой в больницу домчим… Все будет, как надо… Потерпи…
К высокому плоскому заду пикапа тут же подбежал низенький, пожилой водитель в бесформенных брюках и синей затасканной безрукавке и суетливо распахнул дверцы машины. Виновато глянув на грязный пол, он растерянно заскребыхал в затылке заскорузлой широкой пятерней:
– Эх! Подстелить бы…
Каскадеры в нерешительности остановились – класть товарища на грязный пол машины они не решались. Рядом, тряся темным венчиком кудрявых волос, засуетился режиссер:
– Андреич! Ну, быстренько! Какую-нибудь чистую тряпченку или старую рубашку! Ну, давай, давай… Видишь, человеку совсем плохо!
Водитель полез в кабину, – принялся шарить по углам, рассеянно бормоча:
– Где ж я найду? Нету ж ничего…
Таликов стоящий за спинами каскадеров начал суетливо развязать тяжелую тесьму княжеского плаща. Развязал, сдернул плащ и, протиснувшись вперед, бросил его на темный пол. Затем отступил, пропуская каскадеров вперед, но в этот момент перед широким зевом пикапа вынырнул полненький режиссер и, проворно схватив с пола плащ, затараторил:
– Подождите… Это ж все-таки реквизит… Сейчас что-нибудь другое найдем… – он высунул голову из-за двери и крикнул пронзительно. – Андреич, твою душу! Быстрей!
Водитель, пятясь задом, вылез из кабины и беспомощно развел руками – нету ничего. Каскадеры продолжали бестолково топтаться на месте, врачиха со строгим лицом почему-то уткнулась стыдливым взгляд в землю. Разбившийся каскадер продолжал протяжно постанывать. Игорь сделал шаг к режиссеру и ткнул пальцем в скомканный у него под мышкой шелковый плащ.
– Можно…
Режиссер боязливо прижал плащ к груди.
– Зачем?
Глаза у Игоря сузились и загорелись в нетерпеливой злобе.
– Затем! – без замаха, он резко ударил режиссера в мясистый подбородок. Пузатенький режиссер, судорожно взмахнув толстыми руками, опрокинулся навзничь. Таликов нагнулся, деловито поднял плащ и, подойдя к распахнутым дверцам пикапа, снова расстелил его на грязном полу. Разбившегося каскадера в угрюмом молчании стали укладывать в пикап. Игорь повернулся и побрел через нескошенное поле к деревне. А в спину ему неслось истеричное:
– Сопляк! Ты уволен! Чтоб я тебя рядом со съемочной площадкой больше не видел…
Но Игорь лишь грустно усмехнулся.
На краю деревни, стоял дом-пятистенка, крытый старой потрескавшейся черепицей. Из трубы, над крышей дома поднималось сизоватое облачко дыма. Рядом с покосившимся голубым забором палисадника замер красный автомобиль.
"Аркадий приехал", – увидев знакомую "девятку", понял Игорь. Зайдя в дом, он прошелся по сумрачному скрипучему коридору, толкнул обитую черным дерматином дверь, и оказался в неширокой горнице. Пожилая женщина в длинном сарафане и застиранном переднике что-то споро ворошила длинным ухватом в растопленной печи. Услышав, как хлопнула дверь, она обернулась.
– А, Игорь! – мелкие морщинки разбежались по темному, словно переспелое яблоко, лицу. – Вот хорошо! А тут как раз к вам товарищ подъехал… Собирался уж идти вас искать…
Раздвинув матерчатую занавеску, из соседней комнаты вышел довольный, улыбающийся Аркадий.
– Ну-ка… Дайте-ка посмотреть на русского князя…
Окинув придирчивым взглядом друга, – его соболью шапку, кривую саблю, сапоги с задранными вверх носами, – кивнул удовлетворенно:
– Ничего, ничего! Кафтанчик, правда, бледноват и сапоги на офицерские смахивают… Но в остальном ничего… Шапка соболиная! Сабля! Пояс… Впечатляет…
Игорь стянул шапку с головы, повесил ее на большой алюминиевый крюк на стене и без особого энтузиазма поздоровался. Затем принялся стягивать черные яловые сапоги. Стащив, поставил их в закуток для обуви за печкой, надел домашние войлочные тапочки и поскрипывая половицами, прошел в соседнюю, отделенную занавеской комнату. Аркадий с недоуменным видом последовал за ним. Зайдя, поинтересовался:
– Случилось что, мин херц?
Игорь медленно опустился на обшарпанный стул.
– Закончилось мое кино, Аркаша… – он кисло посмотрел на друга. Затем, видя настороженный взгляд товарища, откинул перекрашенные в русый цвет волосы и стал рассказать о том, что недавно произошло на съемочной площадке. Аркадий, пока слушал его, стоял, мелко покусывая губы. Когда Игорь закончил, он, стараясь не встречаться с ним взглядом, бросил ядовито:
– Замечательно! Нет, просто замечательно…
Игорь грустно пожал плечами, – что тут, мол, поделаешь. Он тоже старался не смотреть на друга. После смерти Ильи, словно тонкая, едва различимая трещинка пролегла в отношениях между ними. Началось это сразу после того, как не состоялся подготовленный Аркадием концерт у Белого дома (его гениальная идея!). Игорь услышав, про спонсора и мэра, отказался выступать с какой-то непонятной и упрямой злобой. С большим трудом Аркадию удалось выудить у него подробности услышанного им за дверью разговора, но убедить Игоря выступить он так и не смог. (Ему пришлось потратить не мало усилий, чтобы потом объяснить устроителям концерта причину отказа Игоря – "знаете, погиб лучший друг… пропал голос… выступать сейчас просто не в состоянии".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155