А в нишах, подсвеченные голубоватыми лампами, застыли статуи императоров. Одни — в полном вооружении, в нагрудниках, украшенных замысловатыми рельефами, другие — в тогах, с задумчивыми сосредоточенными лицами. В детстве все мальчишки играют в войну, но, повзрослев, далеко не каждый торопится взять в руки меч. С годами все чаще и чаще люди отдают предпочтение книге или перу. К сожалению, не многим государствам удается дожить до того времени, когда они предпочитают стол переговоров полям сражений. Особенно в том случае, если седую Империю окружают юные царства. Только что созданные государства надо приручить, втянуть в свою орбиту, внушить свой образ мыслей, привить свой образ действий. Тогда союзники будут принимать решения, угодные Империи, а враги уважать эти решения. Иногда такое удается. Двери храма двуликого Януса, эти врата войны, заперты уже более двадцати лет. Выросло целое поколение, не ведающее, что такое война. Но кто-то хотел, чтобы двери храма Януса вновь открылись. Кто-то, заказавший клеймо Макрину.
Вер отыскал нужную залу и заглянул в закуток служителя. Здесь, зажатый со всех сторон ящиками с каталогами, стоял дубовый стол. Бронзовая нимфа держала в руках прозрачную раковину-светильник. На стуле с высокой резной спинкой сидел смотритель — худой человек с густой, коротко остриженной бородой и черными глазами навыкате. Служитель табулярия был греком. Все служители табулярия обычно были греками.
— Что угодно, доминус? — Служитель поднялся из-за стола, и теперь гладиатор увидел, что человек необыкновенно мал ростом и к тому же так сутул, что казался горбатым.
— Мне нужны списки Второго Парфянского легиона времен Третьей Северной войны. Ищу товарища моего… отца, — Вер не сказал — матери. Тогда бы его ответ звучал двусмысленно.
— Кого именно?
Цепкие длинные пальцы грека уже выдвигали один ящичек за другим.
— Двадцать два года назад. Специальная когорта «Нереида». Мне нужно имя трибуна.
— О, это проще простого! — грек почти сразу же отыскал нужную карточку.
— Пятый зал, четвертая полка, сектор "X". Он сделал Веру знак следовать за ним и заковылял с необыкновенной скоростью по галерее. Из полутемной ниши Александр Север, больше похожий на обиженного мальчика, чем на правителя, проводил их внимательным взглядом нарисованных глаз. В зале три белобородых старца восседали за обширными столами и старательно скрипели перьями. Наверняка каждый из них писал собственную историю Рима. Интересно, сколько в каждом из этих сочинений правды? А служитель тем временем вскарабкался по высоченной лестнице и снял с нужной полки толстенную папку. Спустившись вниз, он перелистнул несколько темно-желтых, грозящих развалиться под пальцами страниц.
— Плохая бумага, — пояснил грек. — В войну всегда делают плохую бумагу.
Его палец скользил по строчкам. «Первая когорта, вторая когорта…»
— Ах, вот — специальная когорта «Нереида» в составе Второго Парфянского легиона. Трибун… — Он замолчал.
Вер, выглянув из-за его плеча, сам прочел имя.
— Ну надо же, — пробормотал грек. — Я и не знал, что это он…
Вер пробежал глазами весь список. Попадались неизвестные имена представителей угасших ныне родов. Вер отыскал имя своей матери. Через три строчки значилось еще одно знакомое имя: «Тиберий Валериан Мессий Деций». Старший брат Элия. «Секст Корнелий Мессий Деций» — младший брат императора Руфина, и здесь же два его троюродных брата — Тит и Тиберий, внуки до сих пор здравствующего старика Публия Викторина. Вер читал дальше. «Гай Галликан» — сын префекта претория в Третью Северную войну. «Луций Проб» — сын известного адвоката. Ничего себе компания. Как среди этой аристократии могла затесаться никому не известная женщина Юния Вер?
Все эти.ребята из аристократичных семей погибли в один и тот же день. И его мать тоже. Но нигде не указано, как это произошло. Просто напротив каждого имени стояла одна и та же дата. А вот Курций почему-то уцелел. И трибун «Нереиды» тоже.
— Благодарю, ты мне очень помог, — с трудом выдохнул Вер, пораженный своим открытием.
У выхода из табулярия на бронзовой доске Вер увидел объявление:
«Разыскивается сенатор Гай Элий Мессий Деций, исчезнувший в 8-й день до Ид июля в поместье члена первой римской центурии хлебопеков и кондитеров Гесида». Далее перечислялись приметы Элия. Объявление заканчивалось фразой: «Знающих о местопребывании сенатора просьба доложить в ближайшую префектуру фрументариев».
Здесь же была помещена фотография, сделанная на заседании сената, — Элий был в тоге и тунике с широкой пурпурной полосой. У Элия на фото был расстроенный вид — в тот день он наверняка неудачно выступил в курии. Веру не понравилось объявление, хотя ничего предосудительного в тексте не было. Почему-то Элия разыскивали фрументарии, а не ви-гилы, как будто дело касалось военного. Выходящий следом за Вером из табулярия пожилой ученый в темной шапочке и в пестром плаще прочитал розыскной плакат Элия и сокрушенно покачал головой.
— И куда только катится Рим… То Цезарь изнасиловал замужнюю женщину, теперь сенатора и родственника императора ищут фрументарии.
— Цезарь изнасиловал женщину? — ошарашено переспросил Вер.
— Ну да. Разве ты не читал вчерашних вечерок? Или сегодня «Акту диурну»? Хотя «Акта диурна» пытается все сгладить и убедить читателей, что Цезарь вроде как не виноват…
Вер побежал к ближайшему лотку и купил вчерашний вечерний вестник и сегодняшний номер «Акты диурны».
Он почти сразу же отыскал нужную заметку.
«Вчера рано утром Марция Пизон…»
О, боги! Это же Марция!
Сегодня Элий тоже мог увидеть этот номер «Акты диурны». Но представить, что будет в этом случае чувствовать Элий, Юний Вер не мог. Так же, как и то, что будет делать сенатор.
Марции сообщили, что ей придется провести пару дней в больнице — запястья были слишком долго перетянуты веревками. Чтобы Орк сожрал этого Бенита с его богатой фантазией. Впрочем, Марции не на что было сейчас жаловаться. Она находилась в больничной палате с огромным окном, в которое можно было разглядеть синие небо и несколько завитков белых, неведомо откуда и зачем приплывших облаков. Прозрачная трубочка тянулась к сгибу локтя, капельница услужливо впрыскивала лекарства в вену. Утром явился Пизон. Ее муж был в зеленой форменной одежде медика, в форменной шапочке набекрень.
— Привет, дорогая супруга. — Его толстые губы расплылись с слащавой улыбке. — Как себя чувствуешь?
Марция смотрела на Пизона, и тошнота подкатывала к горлу. Она уже успела позабыть, как он противен.
— Что тебе надо? Почему ты здесь?
— Потому что я твой супруг, дорогая, — кому же еще быть подле тебя в этот страшный час? Или ты забыла, что мы так и не развелись?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Вер отыскал нужную залу и заглянул в закуток служителя. Здесь, зажатый со всех сторон ящиками с каталогами, стоял дубовый стол. Бронзовая нимфа держала в руках прозрачную раковину-светильник. На стуле с высокой резной спинкой сидел смотритель — худой человек с густой, коротко остриженной бородой и черными глазами навыкате. Служитель табулярия был греком. Все служители табулярия обычно были греками.
— Что угодно, доминус? — Служитель поднялся из-за стола, и теперь гладиатор увидел, что человек необыкновенно мал ростом и к тому же так сутул, что казался горбатым.
— Мне нужны списки Второго Парфянского легиона времен Третьей Северной войны. Ищу товарища моего… отца, — Вер не сказал — матери. Тогда бы его ответ звучал двусмысленно.
— Кого именно?
Цепкие длинные пальцы грека уже выдвигали один ящичек за другим.
— Двадцать два года назад. Специальная когорта «Нереида». Мне нужно имя трибуна.
— О, это проще простого! — грек почти сразу же отыскал нужную карточку.
— Пятый зал, четвертая полка, сектор "X". Он сделал Веру знак следовать за ним и заковылял с необыкновенной скоростью по галерее. Из полутемной ниши Александр Север, больше похожий на обиженного мальчика, чем на правителя, проводил их внимательным взглядом нарисованных глаз. В зале три белобородых старца восседали за обширными столами и старательно скрипели перьями. Наверняка каждый из них писал собственную историю Рима. Интересно, сколько в каждом из этих сочинений правды? А служитель тем временем вскарабкался по высоченной лестнице и снял с нужной полки толстенную папку. Спустившись вниз, он перелистнул несколько темно-желтых, грозящих развалиться под пальцами страниц.
— Плохая бумага, — пояснил грек. — В войну всегда делают плохую бумагу.
Его палец скользил по строчкам. «Первая когорта, вторая когорта…»
— Ах, вот — специальная когорта «Нереида» в составе Второго Парфянского легиона. Трибун… — Он замолчал.
Вер, выглянув из-за его плеча, сам прочел имя.
— Ну надо же, — пробормотал грек. — Я и не знал, что это он…
Вер пробежал глазами весь список. Попадались неизвестные имена представителей угасших ныне родов. Вер отыскал имя своей матери. Через три строчки значилось еще одно знакомое имя: «Тиберий Валериан Мессий Деций». Старший брат Элия. «Секст Корнелий Мессий Деций» — младший брат императора Руфина, и здесь же два его троюродных брата — Тит и Тиберий, внуки до сих пор здравствующего старика Публия Викторина. Вер читал дальше. «Гай Галликан» — сын префекта претория в Третью Северную войну. «Луций Проб» — сын известного адвоката. Ничего себе компания. Как среди этой аристократии могла затесаться никому не известная женщина Юния Вер?
Все эти.ребята из аристократичных семей погибли в один и тот же день. И его мать тоже. Но нигде не указано, как это произошло. Просто напротив каждого имени стояла одна и та же дата. А вот Курций почему-то уцелел. И трибун «Нереиды» тоже.
— Благодарю, ты мне очень помог, — с трудом выдохнул Вер, пораженный своим открытием.
У выхода из табулярия на бронзовой доске Вер увидел объявление:
«Разыскивается сенатор Гай Элий Мессий Деций, исчезнувший в 8-й день до Ид июля в поместье члена первой римской центурии хлебопеков и кондитеров Гесида». Далее перечислялись приметы Элия. Объявление заканчивалось фразой: «Знающих о местопребывании сенатора просьба доложить в ближайшую префектуру фрументариев».
Здесь же была помещена фотография, сделанная на заседании сената, — Элий был в тоге и тунике с широкой пурпурной полосой. У Элия на фото был расстроенный вид — в тот день он наверняка неудачно выступил в курии. Веру не понравилось объявление, хотя ничего предосудительного в тексте не было. Почему-то Элия разыскивали фрументарии, а не ви-гилы, как будто дело касалось военного. Выходящий следом за Вером из табулярия пожилой ученый в темной шапочке и в пестром плаще прочитал розыскной плакат Элия и сокрушенно покачал головой.
— И куда только катится Рим… То Цезарь изнасиловал замужнюю женщину, теперь сенатора и родственника императора ищут фрументарии.
— Цезарь изнасиловал женщину? — ошарашено переспросил Вер.
— Ну да. Разве ты не читал вчерашних вечерок? Или сегодня «Акту диурну»? Хотя «Акта диурна» пытается все сгладить и убедить читателей, что Цезарь вроде как не виноват…
Вер побежал к ближайшему лотку и купил вчерашний вечерний вестник и сегодняшний номер «Акты диурны».
Он почти сразу же отыскал нужную заметку.
«Вчера рано утром Марция Пизон…»
О, боги! Это же Марция!
Сегодня Элий тоже мог увидеть этот номер «Акты диурны». Но представить, что будет в этом случае чувствовать Элий, Юний Вер не мог. Так же, как и то, что будет делать сенатор.
Марции сообщили, что ей придется провести пару дней в больнице — запястья были слишком долго перетянуты веревками. Чтобы Орк сожрал этого Бенита с его богатой фантазией. Впрочем, Марции не на что было сейчас жаловаться. Она находилась в больничной палате с огромным окном, в которое можно было разглядеть синие небо и несколько завитков белых, неведомо откуда и зачем приплывших облаков. Прозрачная трубочка тянулась к сгибу локтя, капельница услужливо впрыскивала лекарства в вену. Утром явился Пизон. Ее муж был в зеленой форменной одежде медика, в форменной шапочке набекрень.
— Привет, дорогая супруга. — Его толстые губы расплылись с слащавой улыбке. — Как себя чувствуешь?
Марция смотрела на Пизона, и тошнота подкатывала к горлу. Она уже успела позабыть, как он противен.
— Что тебе надо? Почему ты здесь?
— Потому что я твой супруг, дорогая, — кому же еще быть подле тебя в этот страшный час? Или ты забыла, что мы так и не развелись?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109