— Ага… Даже наша когорта во Втором Парфянском легионе называлась «Нереида», — сказал Курций.
«„Нереида“ завтра выступает, сынок», — донесся будто издалека низкий женский голос.
Вер вновь глянул на значок ветерана. Если бы его мать осталась жива, она бы тоже носила точно такой же значок. Или все же это была его приемная мать?
Вилла Макрина напоминала дворец — белое здание, украшенное портиком с колоннами, боковые одноэтажные флигели с открытой галереей, под сводами которой расположились статуи.
Курций оставил машину у ворот, и они двинулись к вилле пешком. Вдоль бассейна около сотни футов в длину стояли, тесня друг друга, мраморные нимфы и юные сатиры. Дорожку сплошь покрывала мозаика — спелые плоды и цветы были разбросаны в цветных квадратах, а на белом фоне попадалась то игривая рыжая кошка, то птичка, клюющая зерна. Мозаика была столь совершенна, что в рассеянном утреннем свете и птицы, и кошки казались живыми. Поначалу Вер опасался ступать на их изображения, особенно после того, как из-под ног его с пронзительным воплем выпрыгнула настоящая рыжая кошка — точная копия мозаичной. Ожившая кошка вспрыгнула на плечо обнаженного мраморного юноши и уставилась на незваных гостей бледно-зелеными светящимися глазами.
— Я слышал, что гении иногда обращаются в кошек, — сказал Вер.
— Могу тебя заверить, мой мало походил на домашнего котика, — отозвался Элий.
— Ну кто там еще ходит и болтает, мешая работать! — воскликнул раздраженный мужской голос.
Голос доносился из раскрытого окна. Неслышно ступая, гладиатор подошел и заглянул внутрь. За столом в плетеном кресле сидел человек. Перед ним стояла пишущая машинка, рядом лежала стопка чистой белоснежной бумаги. Массивный чернильный прибор с фигуркой Гермеса украшал письменный стол. Мраморные бюсты Сенеки и Овидия не оставляли сомнений в том, что перед ним сочинитель. Сочинитель был откровенно уродлив, маленького роста, с непомерно большой головой и выпуклым лбом. Под густыми бровями прятались темные суетливые глазки. В прежние времена он мог сделать карьеру мима, теперь же нашел занятие более изысканное.
— Мы помешали? — поинтересовался Курций, подходя.
Человечек подпрыгнул от неожиданности и на мгновение растерялся. Но тут же его толстые ярко-красные губы сложились в сладенькую улыбочку.
— Кого я вижу! Центурион Курций собственной персоной. И в сопровождении гостей! Да еще каких! Гладиатор Вер! Как я рад, что ты заглянул именно ко мне!
— Разве мы знакомы? — несколько опешив, спросил Вер.
— А как же! Любой римлянин знает тебя в лицо! Лучший исполнитель желаний! Твои портреты продаются в лавке книготорговца Вария всего за два сестерция, а скульптуры вышиной в ладонь — за четыре. Я держу одну твою статуэтку в ларарии, боголюбимый Вер, исполнитель желаний.
— А мою скульптуру ты не держишь в доме? — спросил Элий, подходя.
— Конечно, сиятельный! У меня есть твой мраморный бюст работы знаменитой Марции.
— Надо же, а я думал, что Марция изваяла меня всего лишь в единственном числе, — шепнул Элий на ухо своему другу.
— Этим доблестным мужам досталось в ночной переделке, — сказал Курций, прерывая восторженные ахи и охи хозяина роскошной виллы. — Им надо отдохнуть, пока я занимаюсь их делом. Завтра заеду за ними. А сейчас меня ждут. Надеюсь, гостям у тебя понравится.
И Курций направился к своей машине. Как показалось Веру, уходя, вигил бросил на него выразительный взгляд.
— Заходите, друзья, и будьте как дома! — воскликнул сочинитель. — Я работал и как раз писал третью главу новой книги. Да будет вам известно, что я всегда пишу по ночам, отрешившись от дневной суеты. Ночью я беседую с богами. Иногда они подсказывают мне кое-какие забавные мысли. Я только что закончил последнюю страницу и теперь полностью свободен и нахожусь в вашем распоряжении, дорогие гости. Кстати, да будет вам ведомо, что я сочиняю новый библион о Траяне Деции, отце Второго тысячелетия. Теперь, когда мы находимся на пороге Третьего, интерес к истории необыкновенно возрос. Издательства завалили меня заказами. Я был уверен, что они обратятся именно ко мне, потому что им больше не к кому обратиться! — На лице хозяина появилась слащавая улыбка. — Я так польщен. Боголюбимый сенатор явился в дом простого сочинителя! О, как я тронут! Тит Макрин, неужели ты удостоен такой чести? Так что же, сиятельный, ты стоишь подле окна? Пожалуй в дом со своим благородным другом!
Элий, не терпевший лести, едва сдерживался, чтобы не сказать в ответ что-нибудь резкое.
А кошка тем временем уселась на ограде, лизнула лапку и мяукнула:
— Какие глупые люди!
И принялась таять в воздухе. Вскоре над оградой остался лишь ее платиновый абрис, да и тот вскоре исчез.
Макрин сам распахнул двери в дом, оттолкнув заспанных слуг, ухватил Элия под руку и ввел в атрий.
— Не желает ли сиятельный принять ванну с дороги? — ни на мгновение не умолкал сочинитель. — И что сиятельный думает о моей последней книге? И как ему нравится сочинение этой бездари Фабии? Ужасно, что такие вещи печатают, да еще таким тиражом! Ее библионы примитивны.
— А мне нравятся ее сочинения, — сказал Элий, чтобы хоть как-нибудь досадить Макрину. — Они чувственны, но лишены пошлости. И в них есть некоторое изящество.
Макрин взглянул на Элия как на заклятого врага, но тут же вновь приклеил к губам льстивую улыбку и заговорил о другом:
— Скажу по секрету, у меня замечательная ванная комната! У самого императора нет такой роскошной ванной. Краны исключительно серебряные, лучшие трубы из пластмассы. Вы слышали, надеюсь, что стальные трубы признаны вредными вслед за свинцовыми? У меня есть версия, что деградация Великого Рима на грани Первого тысячелетия произошла именно из-за свинцовых труб водопровода. Ибо свинец дурно влияет на организма человека, и на умственные способности в особенности. Об этом писал еще Витрувий.
Из атрия они прошли в раздевалку домашних бань. На скамьях разбросана женская одежда, но Макрин сделал вид, что не заметил ее, и провел гостей во фригидарий. В бассейне с прохладной водой купались две юные красавицы. И еще одна, также совершенно нагая, вытирала волосы льняной простыней. Две красотки, что были в воде, подняв тучу брызг, выскочили наружу и, похватав халаты из махрового хлопка, кинулись вон. Третья же купальщица осталась совершенно невозмутимой. Она даже не потрудилась накинуть на свои роскошные плечи простынь, а продолжала тщательно высушивать вьющиеся золотистые пряди.
Данная сцена нисколько не смутила Макрина. Он самодовольно хмыкнул и сообщил:
— Аррия, моя обожаемая дочурка. А это мои гос" ти — сенатор Элий и знаменитый гладиатор Вер.
— О, какая честь, — с улыбкой отвечала Аррия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109