— спросил Вер. — Сможешь доковылять до дороги?
Он помог другу подняться. Элий сделал пару шагов, пошатнулся и шлепнулся на землю. Вер осветил фонариком бок Элия. Казалось, пленника не секли, а резали бритвой. Вся кожа была красна от крови.
Юний Вер содрогнулся от жалости, разглядывая следы пыток. Гладиатор спешно разодрал свою тунику на полосы и обмотал бок раненого, чтобы хоть немного унять кровь. Потом подобрал с земли тунику с пурпурной полосой и надел ее на сенатора. Но Элия все равно продолжала бить дрожь. Кожа его была холодной и липкой от пота.
— В траве должна быть булла Летиции Кар. Гений швырнул ее туда…— сказал Элий, клацая зубами. — Поищи, будь добр.
— Зачем тебе эта дурацкая булла? — недовольно пробурчал Вер, шаря лучом фонарика по траве.
— Н-н-надо…
Булла нашлась, Вер поднял ее, связал разорванный шнурок и протянул Элию. К его изумлению, сенатор надел амулет себе на шею. Ну что ж, пусть попробует отыскать Летицию Кар таким образом.
— Я знаю, что тебе нужно сейчас — бокал горячего вина с пряностями, — произнес Вер наигранно бодрым тоном.
— Мне нужно в больницу, — сказал Элий.
Роскошь Палатинского дворца поражает и подавляет. Сверкают позолотой капители бесчисленных колонн. Комнаты и залы набиты статуями, картинами и старинной мебелью так, что негде ступить. Мозаики изысканы, фрески совершенны. Куда бы ни пошел, из любого угла таращится на тебя какой-нибудь Деций с острым прямым носом и глубоко посаженными глазами, задрапированный в мраморную тогу.
Император Руфин сидел в таблине за столом из черного дерева и разглядывал противоположную стену, на которой была выложена из драгоценных камней карта Римской Империи. Всякий раз, глядя на нее, Руфин со вздохом отмечал, что император Гостилиан, задумав поместить на стене карту, совершил две ошибки. Первую — полагая, что Империя всегда будет пребывать в своих прежних пределах. Вторую — решив, что мир, находящийся за границами Рима, не должен интересовать императора. Впрочем, Гостилиана можно было понять. Это было начало Второго тысячелетия. Рим был опьянен властью, подаренной ему богами. Он помолодел и походил на юношу, только что получившего огромное наследство. Жизнь начиналась заново. Стоило гладиатору выиграть поединок, и тут же прекратилась чума, грозившая унести половину населения Империи, еще одна победа на арене — и засушливая жаркая погода, сулящая голод, сменилась обильными дождями. Надо было только уметь желать. Надо было знать, что желать. У Империи все было впереди. Ей было все или почти все по силам.
Ошибку предшественника пришлось устранять наследникам. Постепенно на карте появились золотые накладные полосы — драгоценные шрамы, оставшиеся на Месте отделения от Империи ее провинций. Британия, Африка, Египет… Месопотамия, проникнутая духом зороастризма, так в принципе никогда и не была подлинной провинцией Рима. Ее отделение было особенно болезненным. Ибо любой начинающий политик в Риме понимал, что новое независимое царство никогда не будет лояльным к Империи, как ни старался Римский орел удержать в лапах эту добычу.
Руфин открыл футляр из черного дерева и нажал педаль. Из темноты явился огромный стеклянный голубой шар, светящийся изнутри слабым белым светом. От легкого прикосновения руки шар начинал вращаться, и тогда начерченные на нем разноцветными контурами страны и континенты проплывали перед глазами императора. Руфина тревожили горящие желтым и оранжевым пятна, лежащие на севере и востоке. Царство готов на границах Борисфена. Царство викингов на Северном море. Московское княжество и Новгородская республика делили земли от северных болот и до устья могучей реки Ра. Все последнее время с востока приходили тревожные вести. И Руфин не мог понять, что означает этот заунывно воющий опасный ветер, поднявшийся над степями. Где уста, что своим дыханием гонят темные тучи с востока? И что означает полет этого таинственного урагана для Великого Рима?
Но больше всего его волновали события, начало которым было положено в далекой Империи Цзинь. Шесть лет назад она перестала существовать и превратилась в Улус Великого Хана. Теперь там воцарился завоеватель, явившийся из неведомых земель с севера. О нем рассказывали страшные и странные истории. И лишь одна была достоверна — он велел перебить все римское посольство в китайской столице. О бесчисленных воинах, мчащихся на низкорослых лошадках без устали день и ночь, ходили легенды. Армия Чингисхана двигалась все дальше, захватывая все новую добычу. Могучий Хорезм пал, как какое-нибудь крошечное слабосильное царство. Людские потери исчислялись сотнями тысяч, а может, даже миллионами. Руфин подозревал, что погибших боятся считать. Император пытался успокоить себя тем, что странные и страшные события происходят вдалеке от Римских границ.
Но императору так и не дали сосредоточиться и подумать. Как всегда. Дверь отворилась, и в таблин вошел человечек маленького роста, придерживая локотком толстую папку в кожаном переплете. Войдя, академик Трион небрежно махнул рукой, будто отгонял мух, а не приветствовал самого императора Рима, и без приглашения засеменил к глубокому кожаному креслу. Руфин давно привык к манерам — или, вернее, к отсутствию всяких манер у своего гостя. Перед ним был главный физик-теоретик и президент Физической академии Гай Валерий Трион, римский гражданин всего во втором поколении, человек, одаренный многими талантами.
Первым делом гость, ни слова не говоря, извлек из кармана отливающий серебром небольшой футляр и поставил его на стол. Хитро подмигнув императору, Трион повернул тумблер, и комната наполнилась коротким .неприятным треском. Звук становился все тоньше, пронзительнее и наконец исчез.
— Ну вот, теперь можно говорить, — улыбнулся гость, отчего лицо его сделалось одновременно и хитрым и глуповатым — точь-в-точь ребенок радуется своей проделке. — Ни боги, ни гении больше нас не слышат.
— Что нового? — Несмотря на заверения гостя, Руфин все равно невольно понизил голос.
Ибо по странному блеску в глазах своего Триона понял, что тот явился к императору не с пустыми руками.
— Получилось, — выдохнул Трион. — Сегодня. Когда я понял, что дело сделано, то ощутил себя богом!
— Все прошло удачно?
— О да! Один человек пострадал, но это ерунда. Все хорошо.
Руфин решил, что пострадавший отделался парой царапин. Никогда в жизни он так не ошибался.
— Отлично! — Император откинулся на спинку кресла, погладил руками выточенные в виде львиных голов подлокотники. — Я, конечно, не так велик, как Юлий Цезарь, но я тоже кое-что сделал, не так ли? У меня нашлось достаточно смелости поверить в твою безумную затею, Трион.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Он помог другу подняться. Элий сделал пару шагов, пошатнулся и шлепнулся на землю. Вер осветил фонариком бок Элия. Казалось, пленника не секли, а резали бритвой. Вся кожа была красна от крови.
Юний Вер содрогнулся от жалости, разглядывая следы пыток. Гладиатор спешно разодрал свою тунику на полосы и обмотал бок раненого, чтобы хоть немного унять кровь. Потом подобрал с земли тунику с пурпурной полосой и надел ее на сенатора. Но Элия все равно продолжала бить дрожь. Кожа его была холодной и липкой от пота.
— В траве должна быть булла Летиции Кар. Гений швырнул ее туда…— сказал Элий, клацая зубами. — Поищи, будь добр.
— Зачем тебе эта дурацкая булла? — недовольно пробурчал Вер, шаря лучом фонарика по траве.
— Н-н-надо…
Булла нашлась, Вер поднял ее, связал разорванный шнурок и протянул Элию. К его изумлению, сенатор надел амулет себе на шею. Ну что ж, пусть попробует отыскать Летицию Кар таким образом.
— Я знаю, что тебе нужно сейчас — бокал горячего вина с пряностями, — произнес Вер наигранно бодрым тоном.
— Мне нужно в больницу, — сказал Элий.
Роскошь Палатинского дворца поражает и подавляет. Сверкают позолотой капители бесчисленных колонн. Комнаты и залы набиты статуями, картинами и старинной мебелью так, что негде ступить. Мозаики изысканы, фрески совершенны. Куда бы ни пошел, из любого угла таращится на тебя какой-нибудь Деций с острым прямым носом и глубоко посаженными глазами, задрапированный в мраморную тогу.
Император Руфин сидел в таблине за столом из черного дерева и разглядывал противоположную стену, на которой была выложена из драгоценных камней карта Римской Империи. Всякий раз, глядя на нее, Руфин со вздохом отмечал, что император Гостилиан, задумав поместить на стене карту, совершил две ошибки. Первую — полагая, что Империя всегда будет пребывать в своих прежних пределах. Вторую — решив, что мир, находящийся за границами Рима, не должен интересовать императора. Впрочем, Гостилиана можно было понять. Это было начало Второго тысячелетия. Рим был опьянен властью, подаренной ему богами. Он помолодел и походил на юношу, только что получившего огромное наследство. Жизнь начиналась заново. Стоило гладиатору выиграть поединок, и тут же прекратилась чума, грозившая унести половину населения Империи, еще одна победа на арене — и засушливая жаркая погода, сулящая голод, сменилась обильными дождями. Надо было только уметь желать. Надо было знать, что желать. У Империи все было впереди. Ей было все или почти все по силам.
Ошибку предшественника пришлось устранять наследникам. Постепенно на карте появились золотые накладные полосы — драгоценные шрамы, оставшиеся на Месте отделения от Империи ее провинций. Британия, Африка, Египет… Месопотамия, проникнутая духом зороастризма, так в принципе никогда и не была подлинной провинцией Рима. Ее отделение было особенно болезненным. Ибо любой начинающий политик в Риме понимал, что новое независимое царство никогда не будет лояльным к Империи, как ни старался Римский орел удержать в лапах эту добычу.
Руфин открыл футляр из черного дерева и нажал педаль. Из темноты явился огромный стеклянный голубой шар, светящийся изнутри слабым белым светом. От легкого прикосновения руки шар начинал вращаться, и тогда начерченные на нем разноцветными контурами страны и континенты проплывали перед глазами императора. Руфина тревожили горящие желтым и оранжевым пятна, лежащие на севере и востоке. Царство готов на границах Борисфена. Царство викингов на Северном море. Московское княжество и Новгородская республика делили земли от северных болот и до устья могучей реки Ра. Все последнее время с востока приходили тревожные вести. И Руфин не мог понять, что означает этот заунывно воющий опасный ветер, поднявшийся над степями. Где уста, что своим дыханием гонят темные тучи с востока? И что означает полет этого таинственного урагана для Великого Рима?
Но больше всего его волновали события, начало которым было положено в далекой Империи Цзинь. Шесть лет назад она перестала существовать и превратилась в Улус Великого Хана. Теперь там воцарился завоеватель, явившийся из неведомых земель с севера. О нем рассказывали страшные и странные истории. И лишь одна была достоверна — он велел перебить все римское посольство в китайской столице. О бесчисленных воинах, мчащихся на низкорослых лошадках без устали день и ночь, ходили легенды. Армия Чингисхана двигалась все дальше, захватывая все новую добычу. Могучий Хорезм пал, как какое-нибудь крошечное слабосильное царство. Людские потери исчислялись сотнями тысяч, а может, даже миллионами. Руфин подозревал, что погибших боятся считать. Император пытался успокоить себя тем, что странные и страшные события происходят вдалеке от Римских границ.
Но императору так и не дали сосредоточиться и подумать. Как всегда. Дверь отворилась, и в таблин вошел человечек маленького роста, придерживая локотком толстую папку в кожаном переплете. Войдя, академик Трион небрежно махнул рукой, будто отгонял мух, а не приветствовал самого императора Рима, и без приглашения засеменил к глубокому кожаному креслу. Руфин давно привык к манерам — или, вернее, к отсутствию всяких манер у своего гостя. Перед ним был главный физик-теоретик и президент Физической академии Гай Валерий Трион, римский гражданин всего во втором поколении, человек, одаренный многими талантами.
Первым делом гость, ни слова не говоря, извлек из кармана отливающий серебром небольшой футляр и поставил его на стол. Хитро подмигнув императору, Трион повернул тумблер, и комната наполнилась коротким .неприятным треском. Звук становился все тоньше, пронзительнее и наконец исчез.
— Ну вот, теперь можно говорить, — улыбнулся гость, отчего лицо его сделалось одновременно и хитрым и глуповатым — точь-в-точь ребенок радуется своей проделке. — Ни боги, ни гении больше нас не слышат.
— Что нового? — Несмотря на заверения гостя, Руфин все равно невольно понизил голос.
Ибо по странному блеску в глазах своего Триона понял, что тот явился к императору не с пустыми руками.
— Получилось, — выдохнул Трион. — Сегодня. Когда я понял, что дело сделано, то ощутил себя богом!
— Все прошло удачно?
— О да! Один человек пострадал, но это ерунда. Все хорошо.
Руфин решил, что пострадавший отделался парой царапин. Никогда в жизни он так не ошибался.
— Отлично! — Император откинулся на спинку кресла, погладил руками выточенные в виде львиных голов подлокотники. — Я, конечно, не так велик, как Юлий Цезарь, но я тоже кое-что сделал, не так ли? У меня нашлось достаточно смелости поверить в твою безумную затею, Трион.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109