Забудь обо всем, если можешь. И если не можешь, тоже забудь.
— Может, я и забыл бы, не устрой ты подлой ловушки Элию, мне и Варрону. Варрон погиб, если это тебя, конечно, волнует, — Вер говорил зло, злость иногда сходит за негодование.
— Просто я оказалась умнее вас троих, а ты уже кричишь о подлости. Я спасаю свое дитя. А остальное меня не волнует.
О да, она умна! В этом ей не откажешь! Она так убедительно рассказывала о своих капризах и подлостях, чтобы сбить со следа, чтобы отвести от более страшной ловушки, которую она приготовила. Против воли Вер восхитился ею. Ум всегда восхищал его.
— Кто за всем этим стоит? Император? — Вер задавал вопрос, зная, что она ни за что не скажет правду.
Она окинула его презрительным взглядом.
— Тебе хочется погубить меня, Вер?
— Я хочу помочь твоей дочери.
Это желание он позаимствовал у Элия, но полюбил его, как усыновленное дитя. Он даже не мог иронизировать по этому поводу и был уныло серьезен, как на похоронах.
— Забудь о ней. Это самое лучшее, что ты можешь для нее сделать. Я же сделала все, что под силу смертной. И даже немного больше. — Сервилия взяла из рук продавщицы сверток и удалилась с видом сошедшей на землю богини.
Вер, — повинуясь наитию, поднял голову. В вышине, под стеклянным полукруглым потолком галереи, мелькнул, растворяясь, платиновый зигзаг. Чей-то гений только что был здесь. В торговых рядах полно людей, и неудивительно, что один из гениев решил проследить за расфранченной красоткой, которая бессовестно транжирит состояние супруга. Впрочем, Вер знал, что гении давным-давно обленились и не занимаются подобными мелочами.
Вер был уверен, что минуту назад над ним парил его собственный гений.
«Может быть, ему не понравилась фигурка, которую я купил для ларария?» — попытался пошутить Вер.
В полночь Вер раскрыл ларарий. Серебряный алтарь стоял на месте, и новая статуэтка гения красовалась под сводами миниатюрного храма. Но, когда Вер положил на алтарь клеймо, случилось невероятное — зеленое пламя охватило не только клочок цветной бумаги, но и фигурку гения. Она корчилась в огне и дергала руками и ногами, как будто могла испытывать мучения. Вер смотрел, как гибнет крошечный человечек из слоновой кости, и чувствовал, как лоб его покрывается каплями холодного пота.
Вдруг его гений тоже произнес некую формулу отречения?
— Великие боги, я не знаю, каковы ваши желания и дозволите ли мне остаться прежним. Но клянусь, что завтра на арене я никого не убью. Я — Вер, исполнитель желаний, и я исполню желание Гая Элия Мессия Деция. То, о котором он сам не ведает.
А в это время на своей вилле домна Фабия заправила в пишущую машинку чистый лист и начала печатать:
"Гость императора Деция вел себя странно. Во-первых, он явился в расшитой золотыми пальмовыми ветвями тунике, будто триумфатор, а во-вторых, не выказал перед императором никакого почтения. Лишь милостиво кивнул ему, как кивает господин добросовестному слуге из вольноотпущенников, и уселся на раскладной императорский стул с пурпурной подушкой. Деций, пораженный манерами гостя, застыл неподвижно. Масляный светильник освещал перистиль тусклым светом. Где-то за стенами дома ругались беженцы за места под навесами. Блеяли овцы. Истошный плач больного ребенка не умолкал уже несколько часов. Завтра рано утром Деций собирался покинуть Никополь и двинуться со своей армией наперерез готам. Его ожидала либо славная победа, либо поражение и смерть. У него осталась одна-единственная ночь, чтобы возродить былое величие Рима. Возродить то, что разрушалось почти сто лет.
— Я слышал, ты хочешь назначить Валериана цензором? — насмешливо спросил гость
— Да. Это так. Я хочу вернуть былые римские добродетели. Без них Рим обречен на гибель. Я в этом уверен.
— Но у прочих нет твоей уверенности, бедный Деций. Кому захочется быть добродетельным, если выгоднее и удобнее быть удачливым подлецом? Когда государства падают, выживают лишь подлые, а благородные гибнут. А ты благороден, мой бедный Деций. Я прекрасно помню твой ответ Филиппу Арабу. "Если я отправлюсь навстречу мятежникам, солдаты могут провозгласить меня императором. И тогда я не смогу отказаться ". Филипп чуть не убил тебя на месте. Но потом передумал. И велел убить тебя в лагере одному из своих преданных людей. К счастью для тебя, преданный человек Филиппа Араба забыл о своей преданности.
— Я этого не знал… — Лицо Деция передернулось.
— Как видишь, награда за благородство всегда одна и та же. Нет, мой бедный Деций, кроме разочарований, тебя на этом пути ничего не ждет. Вспомни бедного Гордиана. Его называли Благочестивым. Он так старался быть добродетельным, щедрым и смелым. А чем это кончилось? Краткий миг победы — и мучительная смерть. Пресечение славного рода. Тебя ждет то же самое. Возможно, у тебя не будет даже славной победы. Когда миры рушатся, судьбы людей поражают однообразием. В такие мгновения личность перестает что-либо значить. А историки в последующие века ищут свидетельства подлости, а не честности. Благородные характеры не вписываются в концепцию подлых эпох. Когда ты проиграешь, тебе припишут слабость, трусость, подозрительность и некомпетентность… — последнее слово гость произнес с особым удовольствием.
— Ты видишь какой-то особенный выход? Как из мерзости выйти не мерзостным путем ?
— Я хочу помочь тебе, мой бедный император. Ты не против, что я тебя так называю — мой бедный император? Ты и в самом деле бедный. Ибо, если я тебе не помогу, ты погибнешь в ближайшие месяцы. Я даже могу сказать каким образом. Ты утонешь в болоте. Буквально.
Деций испытывал странное чувство перед гостем — раздражение и почтение одновременно. Он понимал, что гость имеет право разговаривать таким тоном, и все же не мог с этим смириться.
Ребенок наконец замолчал. Или просто умер? В дурные времена рождается слишком мало детей, и они умирают слишком часто. Деций подумал о своих сыновьях — Гереннии и Гостилиане. Геренний отличный воин, несмотря на юный возраст. А вот из Гостилиана вряд ли выйдет полководец. Хотя еще рано говорить, кто же выйдет из Гостшиана — он совсем недавно снял детскую буллу. Он умен, сообразителен, но слишком слаб здоровьем. Но в нем есть странная холодная смелость. Смелость политика, а не полководца. В конце концов Октавиан Август тоже не отличался здоровьем, но это не помешало ему сделаться величайшим правителем Рима. Хотя он бывал зачастую слишком жесток и не слишком благороден. Но именно из таких и получаются хорошие политики.
— Кто ты? И от чьего имени ты говоришь? От имени готов? — спросил Деций. Гость расхохотался.
— Бедный император, ты и в самом деле ужасно бедный. Тебе повсюду мерещатся варвары, готовые растащить Империю на куски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Может, я и забыл бы, не устрой ты подлой ловушки Элию, мне и Варрону. Варрон погиб, если это тебя, конечно, волнует, — Вер говорил зло, злость иногда сходит за негодование.
— Просто я оказалась умнее вас троих, а ты уже кричишь о подлости. Я спасаю свое дитя. А остальное меня не волнует.
О да, она умна! В этом ей не откажешь! Она так убедительно рассказывала о своих капризах и подлостях, чтобы сбить со следа, чтобы отвести от более страшной ловушки, которую она приготовила. Против воли Вер восхитился ею. Ум всегда восхищал его.
— Кто за всем этим стоит? Император? — Вер задавал вопрос, зная, что она ни за что не скажет правду.
Она окинула его презрительным взглядом.
— Тебе хочется погубить меня, Вер?
— Я хочу помочь твоей дочери.
Это желание он позаимствовал у Элия, но полюбил его, как усыновленное дитя. Он даже не мог иронизировать по этому поводу и был уныло серьезен, как на похоронах.
— Забудь о ней. Это самое лучшее, что ты можешь для нее сделать. Я же сделала все, что под силу смертной. И даже немного больше. — Сервилия взяла из рук продавщицы сверток и удалилась с видом сошедшей на землю богини.
Вер, — повинуясь наитию, поднял голову. В вышине, под стеклянным полукруглым потолком галереи, мелькнул, растворяясь, платиновый зигзаг. Чей-то гений только что был здесь. В торговых рядах полно людей, и неудивительно, что один из гениев решил проследить за расфранченной красоткой, которая бессовестно транжирит состояние супруга. Впрочем, Вер знал, что гении давным-давно обленились и не занимаются подобными мелочами.
Вер был уверен, что минуту назад над ним парил его собственный гений.
«Может быть, ему не понравилась фигурка, которую я купил для ларария?» — попытался пошутить Вер.
В полночь Вер раскрыл ларарий. Серебряный алтарь стоял на месте, и новая статуэтка гения красовалась под сводами миниатюрного храма. Но, когда Вер положил на алтарь клеймо, случилось невероятное — зеленое пламя охватило не только клочок цветной бумаги, но и фигурку гения. Она корчилась в огне и дергала руками и ногами, как будто могла испытывать мучения. Вер смотрел, как гибнет крошечный человечек из слоновой кости, и чувствовал, как лоб его покрывается каплями холодного пота.
Вдруг его гений тоже произнес некую формулу отречения?
— Великие боги, я не знаю, каковы ваши желания и дозволите ли мне остаться прежним. Но клянусь, что завтра на арене я никого не убью. Я — Вер, исполнитель желаний, и я исполню желание Гая Элия Мессия Деция. То, о котором он сам не ведает.
А в это время на своей вилле домна Фабия заправила в пишущую машинку чистый лист и начала печатать:
"Гость императора Деция вел себя странно. Во-первых, он явился в расшитой золотыми пальмовыми ветвями тунике, будто триумфатор, а во-вторых, не выказал перед императором никакого почтения. Лишь милостиво кивнул ему, как кивает господин добросовестному слуге из вольноотпущенников, и уселся на раскладной императорский стул с пурпурной подушкой. Деций, пораженный манерами гостя, застыл неподвижно. Масляный светильник освещал перистиль тусклым светом. Где-то за стенами дома ругались беженцы за места под навесами. Блеяли овцы. Истошный плач больного ребенка не умолкал уже несколько часов. Завтра рано утром Деций собирался покинуть Никополь и двинуться со своей армией наперерез готам. Его ожидала либо славная победа, либо поражение и смерть. У него осталась одна-единственная ночь, чтобы возродить былое величие Рима. Возродить то, что разрушалось почти сто лет.
— Я слышал, ты хочешь назначить Валериана цензором? — насмешливо спросил гость
— Да. Это так. Я хочу вернуть былые римские добродетели. Без них Рим обречен на гибель. Я в этом уверен.
— Но у прочих нет твоей уверенности, бедный Деций. Кому захочется быть добродетельным, если выгоднее и удобнее быть удачливым подлецом? Когда государства падают, выживают лишь подлые, а благородные гибнут. А ты благороден, мой бедный Деций. Я прекрасно помню твой ответ Филиппу Арабу. "Если я отправлюсь навстречу мятежникам, солдаты могут провозгласить меня императором. И тогда я не смогу отказаться ". Филипп чуть не убил тебя на месте. Но потом передумал. И велел убить тебя в лагере одному из своих преданных людей. К счастью для тебя, преданный человек Филиппа Араба забыл о своей преданности.
— Я этого не знал… — Лицо Деция передернулось.
— Как видишь, награда за благородство всегда одна и та же. Нет, мой бедный Деций, кроме разочарований, тебя на этом пути ничего не ждет. Вспомни бедного Гордиана. Его называли Благочестивым. Он так старался быть добродетельным, щедрым и смелым. А чем это кончилось? Краткий миг победы — и мучительная смерть. Пресечение славного рода. Тебя ждет то же самое. Возможно, у тебя не будет даже славной победы. Когда миры рушатся, судьбы людей поражают однообразием. В такие мгновения личность перестает что-либо значить. А историки в последующие века ищут свидетельства подлости, а не честности. Благородные характеры не вписываются в концепцию подлых эпох. Когда ты проиграешь, тебе припишут слабость, трусость, подозрительность и некомпетентность… — последнее слово гость произнес с особым удовольствием.
— Ты видишь какой-то особенный выход? Как из мерзости выйти не мерзостным путем ?
— Я хочу помочь тебе, мой бедный император. Ты не против, что я тебя так называю — мой бедный император? Ты и в самом деле бедный. Ибо, если я тебе не помогу, ты погибнешь в ближайшие месяцы. Я даже могу сказать каким образом. Ты утонешь в болоте. Буквально.
Деций испытывал странное чувство перед гостем — раздражение и почтение одновременно. Он понимал, что гость имеет право разговаривать таким тоном, и все же не мог с этим смириться.
Ребенок наконец замолчал. Или просто умер? В дурные времена рождается слишком мало детей, и они умирают слишком часто. Деций подумал о своих сыновьях — Гереннии и Гостилиане. Геренний отличный воин, несмотря на юный возраст. А вот из Гостилиана вряд ли выйдет полководец. Хотя еще рано говорить, кто же выйдет из Гостшиана — он совсем недавно снял детскую буллу. Он умен, сообразителен, но слишком слаб здоровьем. Но в нем есть странная холодная смелость. Смелость политика, а не полководца. В конце концов Октавиан Август тоже не отличался здоровьем, но это не помешало ему сделаться величайшим правителем Рима. Хотя он бывал зачастую слишком жесток и не слишком благороден. Но именно из таких и получаются хорошие политики.
— Кто ты? И от чьего имени ты говоришь? От имени готов? — спросил Деций. Гость расхохотался.
— Бедный император, ты и в самом деле ужасно бедный. Тебе повсюду мерещатся варвары, готовые растащить Империю на куски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109