...............
В канцелярии Военно-Революционного Комитета спал, протянув ноги, от-
кинувшись головой на спинку стула, человек, которого Шахов смутно пом-
нил: утро после бессонной ночи на двадцать шестое, чернобровый матрос и
сквозь приотворенную дверь - квадратное лицо с почерневшими запавшими
глазами.
Этот человек спал, - в коридоре и в соседних комнатах стоял шум и
грохот, который даже мертвецу не показался бы колыбельной песней, - а он
спал, бросив по сторонам руки; одного взгляда на него было достаточно
для того, чтобы сказать, что время в союзе с усталостью мстит за себя,
что этот человек мог бы заснуть под дулом револьвера, на полуслове при-
каза, от которого зависела бы его жизнь и жизнь его солдат, умирая от
смертельной раны, обнимая женщину, проигрывая или выигрывая решительное
сражение.
Шахов подошел к нему ближе, тронул было за плечо, но тотчас же отдер-
нул руку.
Телефон, неожиданно и глухо забарабанивший под грудой бумаг, навален-
ных на письменном столе, - помог ему.
Человек поднял голову, обвел комнату слепыми от сна глазами и схватил
телефонную трубку.
- Слушаю!
Видимо никто не ответил; он сразмаха бросил трубку и обратился к Ша-
хову.
- Кто и откуда?
- По приказу Штаба Красной Гвардии откомандирован в ваше распоряже-
ние.
Квадратное лицо сморщилось, руки потащили из кармана платок и вытерли
рот и глаза.
- Не помню. Для какой цели откомандировались?
- Как специалист по военно-инженерному делу, на ваше усмотрение.
- Ага, знаю! Вы тот самый инженерный офицер, о котором мне давеча го-
ворил кто-то на заседании.
- Я был прапорщиком инженерных войск.
Квадратное лицо окончательно стряхнуло с себя сон и усталость; владе-
лец его встал, потянулся, прошелся по комнате и быстро вернулся к Шахо-
ву.
- Видите ли, дело очень простое, - сегодня в пять часов... Вы подрыв-
ное дело знаете?
- Знаю.
- Сегодня в пять часов с Николаевского вокзала в Москву отправляется
команда подрывников. Начальник этой команды в бегах или умер; и то и
другое - одинаково плохо. Мы послали туда комиссара, но он, во-первых,
ничего не понимает, а во-вторых, он им не понравился, и они выгнали его
вон. Ехать согласны, а комиссара выгнали вон! - повторил он и засмеялся.
- Так вот, вам придется заменить этого сбежавшего начальника. Вы сог-
ласны?
Шахов смотрел на него, широко открыв глаза и не говоря ни слова.
"Как, сегодня уехать... Снова расстаться с нею, теперь, когда"...
- Вы согласны?
- Сегодня в пять часов? - медленно переспросил Шахов.
- Ровно в пять на Николаевском вокзале.
Шахов посмотрел на часы, - они показывали половину второго; у него
оставалось три с половиной часа, - он может успеть проститься с Галиной,
он может зайти к себе в номер, чтобы сменить заношенное белье, и, если
останется время, он может даже написать небольшое письмо Кривенке, чтобы
поручить ему Галину.
- Я согласен!
III
В течение двух часов они говорили обо всем сразу, стараясь преодолеть
чувство неловкости, вдруг возникшее между ними от близости, которую оба
они так долго ждали и которая все-таки была неожиданной для них.
Фронт, Сибирь и долгая разлука, и письма без ответа, и случайные
встречи последних дней - все казалось неизбежным и нужным для того, что-
бы случилось то, что случилось с ними теперь.
Галина радостно и спокойно встретила его; и ее со времени этой встре-
чи в Сельгилеве нельзя было узнать; Шахов поверить не мог, что перед ним
та самая постаревшая, усталая и жесткая женщина, которую он поднял полу-
мертвой на чердаке Зимнего дворца и с которой на другой день он говорил,
мучась и теряясь.
Все, что с такой силой бросало ее от близости к чужому человеку, - до
формы прапорщика "лейб-гвардии Кексгольмского полка" - все это теперь
было вычеркнуто из ее жизни и заменилось спокойствием и ровностью.
Даже известие о неожиданном отъезде Шахова в Москву она встретила без
особенного волнения, не сказав ему ни одного лишнего слова и не упрекая
его ни в чем.
И потому то, что она была счастлива и спокойна, что все изменилось
для нее, что это уверенное спокойствие как-будто ничем нельзя было поко-
лебать, - она была поражена волнением, вдруг отразившемся на лице Шахо-
ва, когда она случайно упомянула в разговоре о подвыпившем человеке в
длиннополой шинели, который заплетающимся языком пытался рассказать ей,
что у него, Шахова, есть какой-то изъян в "куррикулюм вите". Шахов поб-
леднел и вдруг с ужасной торопливостью принялся расспрашивать ее о на-
ружности этого человека.
- Невысокого роста, белокурый? В длинной шинели?
Он сжал кулаки и сел, опершись локтями о колени и обеими руками зак-
рывая лицо.
- Я должен, наконец, рассказать вам, Галя, - сказал он глухо, - или
это постоянно будет преследовать нас обоих... Лучше всего, если бы я
рассказал вам сразу же... тогда, когда все это случилось! Но и теперь не
поздно.
Он тотчас же начал говорить, не поднимая головы, не отнимая рук от
лица.
- Вы помните этот день, когда я уезжал на фронт, и вы меня провожали;
мы впервые расставались надолго... Вместе со мною в этот день на фронт
отправлялись трое моих товарищей, вы были незнакомы с ними, но, мо-
жет-быть, один из них запомнился вам лучше других.
Он был прапорщиком, простым пехотным прапорщиком Литовского полка, но
я ни разу, за всю жизнь, не встречал людей, которые бы до такой степени
не подходили к военной службе, к армии, к войне как он. Их полк отправ-
лялся вместе с нашей частью. Я не знаю, как вы, Галя, а я в этот день
там, на вокзале, каждую мелочь запомнил... даже помню как вы были одеты
и как вы поцеловали меня и вот его тоже... прекрасно помню: он ходил по
перрону и курил папиросу за папиросой, разговаривал со всеми сразу, су-
тулился, щурил глаза, смеялся. У него было подвижное и в то же время
как-то немного рассеянное лицо. Я познакомился с ним через одного из
приятелей; он часто бывал у нас в училище, и все подсмеивались над его
рассеянностью, над тем, что он постоянно курил такие же длинные и тон-
кие, как он сам, папиросы, что он на десять шагов не мог отличить женщи-
ну от мужчины. Так вот этого человека звали Раевский.
Видимо Шахов не слишком часто называл это имя; он пригнулся еще ниже
и еще плотнее прижал руки к лицу.
- Там на фронте я узнал, что этот рассеянный человек ведет в армии
крупную революционную работу. Я был и раньше с ним близок; теперь мы
сблизились еще больше, даже жили вместе... Я невольно попал в круг его
работы и принялся за нее с ужасной горячностью, он меня потом даже удер-
живал и предостерегал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44