— спокойно уточнил Уонг Чоп.
Доктор Алкахест безуспешно попытался кивнуть:
— Вот именно.
Уонг Чоп откинулся на спинку стула, размышляя, сложил губы трубочкой, жадно затянулся зельем. Наконец, задумчиво щурясь, сказал, окончательно оставив ломаный выговор:
— Вашим друзьям от моих сведений проку не будет. Вам лучше сотрудничать с Уонг Чопом. Знаете, какие эти контрабандисты-марихуанщики однодневки — сегодня есть, а завтра нет его. От них вам много не отломится. Сильные наркотики — вот это прибыльное дело, тут и власти доход имеют. А марихуанщики, они простые крестьяне — дети несмышленые, да психи. Полиция их как мух бьет. Поддерживает общественный порядок.
— Вы честный человек, — от души сказал доктор Алкахест. Глаза его наполнились слезами.
Уонг Чоп продолжал рассуждать, все так же щурясь и пуская дым через нос:
— Я вам только назову судно, которое привозит марихуану, и смотришь — его уже сцапали, ваши дружки даже добраться до него не успеют. Уверяю вас.
— Я понимаю! Я готов рискнуть!
Уонг Чоп кивнул.
— И в обмен на это...
— Да, да!
Уонг Чоп подался к нему, положил локти на стол.
— Мотобот «Необузданный», — тихо произнес он. — У мексиканских берегов. Утес Погибших Душ.
Сердце Алкахеста забилось как безумное. Трясущимися руками он шарил по карманам в поисках бумаги и карандаша. Наконец нашел. Попытался записать. Но не смог. Тогда Уонг Чоп перегнулся через стол и быстрыми, как ножевые раны, штрихами сделал запись. Поставил точку, отдернул руку.
— Ну, доктор, а теперь, — он вдруг изменился, стал недобрым, алчным и незнакомым, — кто же эти «друзья», которых вы представляете?
— Я, собственно, их не представляю, — поспешил пояснить доктор Алкахест. Он не знал, он ли сам дрожит, или это комната трясется. По-учительски подняв указательный палец, он погрозил им, ликуя. — Ваше имя я узнал в Обществе по борьбе с международной торговлей наркотиками! — пропищал он. — Это организация идейных американских врачей — хи-хи-хи! — с которыми я по чистой случайности...
Что произошло дальше, он толком не понял. Минуту назад он смотрел в лицо Уонг Чопу — оно вспухало у него перед глазами, наливалось красным, — а в следующую минуту край стола пролетел мимо его подбородка и сам он уже падал куда-то в темноту, как бывает во сне. Взглянув вверх, он успел заметить размытый свет фонаря. И тут же его подхватила и, накрыв с головой, понесла сквозь полный мрак какая-то зловонная текучая масса, точно жижа в кишках кита. «Вы меня неверно поняли!» — взвыл он. И в это время своим сверхчувствительным ухом услышал — или вообразил, будто слышит: «Алло! Говорит Уонг. Отдел наркотиков. Вы слушаете? Опять ложная тревога. Если мне выделят шлюпку и пару гребцов...» Доктор Алкахест судорожно вздохнул и потерял сознание.
Очнулся он на каком-то уступе. Его брюки зацепило за батарею ржавых труб. Инвалидное кресло валялось тут же. Черные сточные воды переливались через него и с тихим бульканьем струились в океан. Был ясный погожий день с чайками и бескрайним ласковым небом. Два старика в шлюпке оглянулись на него и печально покачали головами.
Салли улыбнулась и закрыла глаза. Она подумала, что сейчас положит книгу на белый плетеный столик да потом еще встанет и погасит свет. Но сразу же заснула. Подбородок у нее отвис. Проснулась она после обеда.
IV
Дальнейшая эскалация взаимной вражды
Пчелы не менее воинственны, чем римляне, русские, британцы или французы. Единственные существа, среди коих я не наблюдал сражений, — это муравьи, гусеницы и плодовые черви; да и самые небеса, если верить индусам, евреям, христианам и магометанам, не всегда пребывали в мире.
Джон Адамс, 1822 г.
1
Она добрых пять минут стучалась в заднюю дверь отцовского дома, вокруг столпились куры, но в доме никто не отзывался. На ее памяти эту дверь вообще никогда не запирали. Она начинала тревожиться.
Льюис стоял позади возле пузатого безмолвного «шевроле» — он выключил зажигание — и, понурясь, разглядывал золотистые и красные кленовые листья, осыпавшие двор.
— Зря он не сгреб их, — заметил он, обращаясь главным образом к самому себе. Замечание было глупое, ее так и подмывало сказать ему это. Деревья еще далеко не оголились; если отец сейчас сгребет листья, завтра же нападают новые. Да и вообще в деревне листьев не убирают. Их и так ветром снесет до первого снегопада. Но откуда знать это Льюису, выросшему в вылизанном Северном Беннингтоне в вылизанном домике за вылизанным палисадничком всего в четырех кварталах от бывшего дома тети Салли? И она решила промолчать, только упрямее выпятила подбородок и, задрав голову, сердито посмотрела на узкое Саллино окно. Потом еще сильнее забарабанила в дверь и крикнула:
— Тетя Салли, ты у себя?
Но ответа опять не получила. Она оглянулась на Дикки.
Мальчик стоял, спрятав руки в карманы и так низко надвинув на лоб козырек темно-синей фуражки, что смотреть перед собой мог, только запрокинув голову. Он разглядывал кусты под тети Саллиным окном. Лицо у него было озабоченное.
— Кто-то ходил в уборную на кусты, — сказал он.
— Ради бога, Дикки, — отмахнулась Вирджиния.
Но Льюису оттуда, где он стоял, тоже было кое-что видно. Он отошел от машины, встал за спиной у Дикки, присмотрелся к кустам, потом поднял глаза на окно тети Салли.
— Вот так так, — потянул он.
— Что там такое? — спросила Джинни.
Льюис вполрта усмехнулся, но тут же принял серьезный вид. И ответил рассудительно:
— Похоже, она горшок свой в окно выплескивает.
— Да что ты мелешь?
Она отступила от двери, подошла посмотреть. Сначала ей бросились в глаза вроде бы цветы на кустах сирени, хотя листья уже совсем пожухли, побурели, кое-где зарделись. И все-таки на ветках белели какие-то цветы, и Джинни, не вполне осознав смысл сказанного Льюисом, хотя и ясно слышала его слова, двинулась вперед, распугав кур, и вдруг в лицо ей ударила вонь. Желудок у нее подвело, потянуло рвать, она судорожно прикрыла ладонями нос и рот и попятилась. Потерянная, рассерженная, она снова посмотрела на теткино окно; Льюису и Дикки ее лицо со стороны даже вдруг показалось совсем незнакомым: глаза навыкате, набряклость, адреналиновая краснота — вот-вот заискрит. В страхе оба внутренне съежились, но виду не показали. Теперь, несмотря на отблески заката на стеклах, Джинни ясно разглядела в окне тетю Салли: стоит себе, смотрит, и хоть бы что. Джинни набрала в грудь воздуху и в совершенном неистовстве заорала:
— Да тетя же Салли!
Льюис теперь тоже ее разглядел. Принимая сторону жены в безотчетной надежде оградить себя от ее гнева, он подхватил:
— Тетя Салли, смотрите, что вы наделали!
И показал на кусты.
Но она молчала и глядела на них сквозь алеющее закатным светом стекло с убийственным спокойствием безумицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Доктор Алкахест безуспешно попытался кивнуть:
— Вот именно.
Уонг Чоп откинулся на спинку стула, размышляя, сложил губы трубочкой, жадно затянулся зельем. Наконец, задумчиво щурясь, сказал, окончательно оставив ломаный выговор:
— Вашим друзьям от моих сведений проку не будет. Вам лучше сотрудничать с Уонг Чопом. Знаете, какие эти контрабандисты-марихуанщики однодневки — сегодня есть, а завтра нет его. От них вам много не отломится. Сильные наркотики — вот это прибыльное дело, тут и власти доход имеют. А марихуанщики, они простые крестьяне — дети несмышленые, да психи. Полиция их как мух бьет. Поддерживает общественный порядок.
— Вы честный человек, — от души сказал доктор Алкахест. Глаза его наполнились слезами.
Уонг Чоп продолжал рассуждать, все так же щурясь и пуская дым через нос:
— Я вам только назову судно, которое привозит марихуану, и смотришь — его уже сцапали, ваши дружки даже добраться до него не успеют. Уверяю вас.
— Я понимаю! Я готов рискнуть!
Уонг Чоп кивнул.
— И в обмен на это...
— Да, да!
Уонг Чоп подался к нему, положил локти на стол.
— Мотобот «Необузданный», — тихо произнес он. — У мексиканских берегов. Утес Погибших Душ.
Сердце Алкахеста забилось как безумное. Трясущимися руками он шарил по карманам в поисках бумаги и карандаша. Наконец нашел. Попытался записать. Но не смог. Тогда Уонг Чоп перегнулся через стол и быстрыми, как ножевые раны, штрихами сделал запись. Поставил точку, отдернул руку.
— Ну, доктор, а теперь, — он вдруг изменился, стал недобрым, алчным и незнакомым, — кто же эти «друзья», которых вы представляете?
— Я, собственно, их не представляю, — поспешил пояснить доктор Алкахест. Он не знал, он ли сам дрожит, или это комната трясется. По-учительски подняв указательный палец, он погрозил им, ликуя. — Ваше имя я узнал в Обществе по борьбе с международной торговлей наркотиками! — пропищал он. — Это организация идейных американских врачей — хи-хи-хи! — с которыми я по чистой случайности...
Что произошло дальше, он толком не понял. Минуту назад он смотрел в лицо Уонг Чопу — оно вспухало у него перед глазами, наливалось красным, — а в следующую минуту край стола пролетел мимо его подбородка и сам он уже падал куда-то в темноту, как бывает во сне. Взглянув вверх, он успел заметить размытый свет фонаря. И тут же его подхватила и, накрыв с головой, понесла сквозь полный мрак какая-то зловонная текучая масса, точно жижа в кишках кита. «Вы меня неверно поняли!» — взвыл он. И в это время своим сверхчувствительным ухом услышал — или вообразил, будто слышит: «Алло! Говорит Уонг. Отдел наркотиков. Вы слушаете? Опять ложная тревога. Если мне выделят шлюпку и пару гребцов...» Доктор Алкахест судорожно вздохнул и потерял сознание.
Очнулся он на каком-то уступе. Его брюки зацепило за батарею ржавых труб. Инвалидное кресло валялось тут же. Черные сточные воды переливались через него и с тихим бульканьем струились в океан. Был ясный погожий день с чайками и бескрайним ласковым небом. Два старика в шлюпке оглянулись на него и печально покачали головами.
Салли улыбнулась и закрыла глаза. Она подумала, что сейчас положит книгу на белый плетеный столик да потом еще встанет и погасит свет. Но сразу же заснула. Подбородок у нее отвис. Проснулась она после обеда.
IV
Дальнейшая эскалация взаимной вражды
Пчелы не менее воинственны, чем римляне, русские, британцы или французы. Единственные существа, среди коих я не наблюдал сражений, — это муравьи, гусеницы и плодовые черви; да и самые небеса, если верить индусам, евреям, христианам и магометанам, не всегда пребывали в мире.
Джон Адамс, 1822 г.
1
Она добрых пять минут стучалась в заднюю дверь отцовского дома, вокруг столпились куры, но в доме никто не отзывался. На ее памяти эту дверь вообще никогда не запирали. Она начинала тревожиться.
Льюис стоял позади возле пузатого безмолвного «шевроле» — он выключил зажигание — и, понурясь, разглядывал золотистые и красные кленовые листья, осыпавшие двор.
— Зря он не сгреб их, — заметил он, обращаясь главным образом к самому себе. Замечание было глупое, ее так и подмывало сказать ему это. Деревья еще далеко не оголились; если отец сейчас сгребет листья, завтра же нападают новые. Да и вообще в деревне листьев не убирают. Их и так ветром снесет до первого снегопада. Но откуда знать это Льюису, выросшему в вылизанном Северном Беннингтоне в вылизанном домике за вылизанным палисадничком всего в четырех кварталах от бывшего дома тети Салли? И она решила промолчать, только упрямее выпятила подбородок и, задрав голову, сердито посмотрела на узкое Саллино окно. Потом еще сильнее забарабанила в дверь и крикнула:
— Тетя Салли, ты у себя?
Но ответа опять не получила. Она оглянулась на Дикки.
Мальчик стоял, спрятав руки в карманы и так низко надвинув на лоб козырек темно-синей фуражки, что смотреть перед собой мог, только запрокинув голову. Он разглядывал кусты под тети Саллиным окном. Лицо у него было озабоченное.
— Кто-то ходил в уборную на кусты, — сказал он.
— Ради бога, Дикки, — отмахнулась Вирджиния.
Но Льюису оттуда, где он стоял, тоже было кое-что видно. Он отошел от машины, встал за спиной у Дикки, присмотрелся к кустам, потом поднял глаза на окно тети Салли.
— Вот так так, — потянул он.
— Что там такое? — спросила Джинни.
Льюис вполрта усмехнулся, но тут же принял серьезный вид. И ответил рассудительно:
— Похоже, она горшок свой в окно выплескивает.
— Да что ты мелешь?
Она отступила от двери, подошла посмотреть. Сначала ей бросились в глаза вроде бы цветы на кустах сирени, хотя листья уже совсем пожухли, побурели, кое-где зарделись. И все-таки на ветках белели какие-то цветы, и Джинни, не вполне осознав смысл сказанного Льюисом, хотя и ясно слышала его слова, двинулась вперед, распугав кур, и вдруг в лицо ей ударила вонь. Желудок у нее подвело, потянуло рвать, она судорожно прикрыла ладонями нос и рот и попятилась. Потерянная, рассерженная, она снова посмотрела на теткино окно; Льюису и Дикки ее лицо со стороны даже вдруг показалось совсем незнакомым: глаза навыкате, набряклость, адреналиновая краснота — вот-вот заискрит. В страхе оба внутренне съежились, но виду не показали. Теперь, несмотря на отблески заката на стеклах, Джинни ясно разглядела в окне тетю Салли: стоит себе, смотрит, и хоть бы что. Джинни набрала в грудь воздуху и в совершенном неистовстве заорала:
— Да тетя же Салли!
Льюис теперь тоже ее разглядел. Принимая сторону жены в безотчетной надежде оградить себя от ее гнева, он подхватил:
— Тетя Салли, смотрите, что вы наделали!
И показал на кусты.
Но она молчала и глядела на них сквозь алеющее закатным светом стекло с убийственным спокойствием безумицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130