— Вы его спросите про социальное страхование, — не унималась старуха. В ее голосе опять послышалось злорадство. Слишком хорошо она знала своего брата, между ними напряженность в отношениях возникла уж никак не из-за недостатка взаимопонимания. Сколько он ни сдерживайся, сколько ни сжимай свои вставные зубы, ни переступай с ноги на ногу, крепко зажмурив глаза, — все равно не выдержит и ответит.
— Чем это их социальное страхование, пусть правительство лучше прямо банки грабит! — крикнул Джеймс Пейдж.
— Вот видите! — взвизгнула она.
Льюис вообразил, как она стоит за дверью, руки сжала, губы дрожат, и улыбается страшной улыбкой палача. И он не задумываясь брякнул, как будто они живут в раю и можно разумным доводом что-то доказать:
— Но ведь социальное страхование — это и вправду бог знает что, тетя Салли. Платишь, платишь всю жизнь, а потом на эту сумму все равно не проживешь, приходится опять на работу идти, и тогда твои же денежки, тебе, выходит, больше не причитаются. Чистая потрава.
— Льюис, — с упреком произнесла Джинни.
— Нет, правда, детка.
Он говорил мягко, подняв брови, не утверждая, а только как бы взывая к здравому смыслу.
— При чем тут правда или неправда?
Что верно, то верно, он тоже понимал. Как всегда чувствуя себя последним дураком, он отвернулся от жены и рассеянно колупнул краску на двери. Надо будет заняться этим сегодня же вечером. Заодно и кухню освежить. И дверь дровяного сарая поправить.
— Человек может думать что хочет, если он в демократическом обществе, — твердо произнесла за дверью тетя Салли, — и говорить что хочет, и смотреть по телевизору, что ему нравится, и читать какие хочет книжки. У нас в стране такой закон.
— Но не в этом доме! — крикнул отец Джинни. И замолчал.
Салли тоже замолчала. Джинни ждала, поглядывая на Льюиса, может быть, надеясь на подсказку. Но Льюис ничего не говорил. Он слышал, как старуха ходит по комнате, медленно и трудно шаркая шлепанцами.
Когда-то он, наверно бы, счел, что это проще простого — ответить, какие права есть у человека, поселившегося в чужом доме. Но не так-то все просто в жизни — вот единственный урок, который он усвоил за годы, а вернее всего, знал отродясь. То и дело приходится слышать о людях, которые поселяются у родственников, — они держатся особняком, стараются, как могут, помогать по дому: моют посуду и ведра из-под пойла, протирают выставленные оконные рамы, — и родственники уверяют, что их нисколько не стеснили, ну разве иной раз пожалуются мельком, как бы между прочим. Так оно все более или менее и должно быть — по крайней мере он так считал, особо не рассуждая. У него самого вон бабка сколько лет жила с его родителями, и все именно так у них и было: старуха обитала рядом, невидимая, как призрак, штопала носки, мела пол, грела бутылочки малышу, больше похожая на состарившуюся в доме служанку, которая благодарна, что ее не выгоняют, и рада хоть чем-то услужить, а не на старшую хозяйку, которая раньше и сама была женой и матерью и жила собственной, самостоятельной жизнью. Льюис кивнул, столкнувшись опять все с той же мыслью: не так-то все просто.
Он стоял и отколупывал краску с двери, почти не отдавая себе отчета в том, что делает и о чем думает, и представлял себе бабушку (она уже много лет как умерла): изжелта-белые волосы затянуты в пучок и заколоты янтарными шпильками, карие глаза быстры, как у белки или у лани, — и с новой живостью сознавал, что, в сущности, он ее любил; на этот образ у него накладывался другой, отдельный и отчетливый, но в то же время нерасторжимый с первым, как бывает во сне: он видел последнюю мебель, которую помогал вывезти из дома тети Салли, когда она наконец решилась ликвидировать свою торговлю. Мебель была бывшая дорогая — во всяком случае, много дороже, чем они с Джинни когда-нибудь смогут себе позволить в этой юдоли слез. Кресло-качалка, например, красного дерева с инкрустацией; старинный столик из вишни, можно сказать, без единой царапины; бронзовый торшер с белыми стеклянными чашами, куда ввинчивались лампочки; высокий комод грушевого дерева. Продали мебель, вслед за ней вскоре и дом. И тетя Салли убралась оттуда с несколькими сундуками и чемоданами, окутав голову шалью, точно беженка. Пусть даже она и сама виновата, все равно это как-то несправедливо; да и не видит он, в чем же ее вина. Лет за десять до того она сделала попытку устроить в своем доме антикварный магазин. И потерпела неудачу. В старинных вещах она смыслила мало, и научиться ей было негде. Люди, знающие в этом деле толк, скупали у нее, что было хорошего, по дешевке, а ей сбывали всякую ерунду за дорогую цену. Льюис иногда ремонтировал для нее старые столы и стулья и всякий раз, попадая в ее гостиную-«салон», испытывал определенное, как холод, чувство, что дела здесь вышли из-под хозяйкиного контроля. Это торговое предприятие, если можно его так назвать, просуществовало меньше двух лет, после чего Салли смирилась с необходимостью и стала жить на страховку и сбережения, да время от времени еще у нее бывали приработки — уборка в чужих домах. Но она зажилась на свете лет на десять по крайней мере, и к тому же продолжала жертвовать на благотворительность и на политические кампании с той же щедростью, что раньше ее муж, хотя разбиралась в них, по мнению Льюиса Хикса, довольно слабо. Он бы, наверное, мог ей как-нибудь в этом деле помочь. Но она, он знал заведомо, из гордости не стала бы слушать, да и кто он такой, чтобы давать советы, — самый неудачливый человек на земле. И он только покачивал головой, гадая, чем все это кончится, как и другие, отдаленно не представляя себе, сколько у нее осталось денег, пока в один прекрасный день — так это внезапно, им тогда показалось, — не выяснилось, что тетя Салли — нищая.
— Бесполезно, Льюис, — вздохнула рядом Джинни и раздавила окурок. — Можем ехать домой. Сами передрались, пусть сами и разбираются. — Она пошла было к лестнице, но остановилась и, хмуря брови, сказала: — Миленький, ну погляди, что ты наделал с дверью!
Он облупил за это время несколько круглых проплешин дюйма в три величиной — шесть или семь, а может, и больше, он не считал, — и под слоновой костью обнажилась яркая зелень. Словно какие-то ужасные болячки на двери. Он сокрушенно улыбнулся, поворачивая перед глазами провинившуюся левую руку, разглядывая глубокие черные борозды на ладони.
— Ладно, идем! — сказала Джинни и пошла вперед. Тете Салли она крикнула: — Как надумаешь, выходи, тетя Салли. И постарайся вести себя по-человечески.
— Он запрет замок, как только вы уйдете, — отозвалась тетя Салли, и голос у нее был торжествующий.
— Вовсе нет. Ты будешь вести себя разумно, и он тоже будет, — сказала Джинни.
Льюис Хикс в этом усомнился, но не сказал ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130