— спросила она.
Он вздернул голову и посмотрел на дочь искоса, кипя негодованием.
— За весь вечер один стакан я выпил, и больше ни полглотка, понятно?
И это, она знала, была правда. Во-первых, он в своей жизни не сказал слова лжи, а во-вторых, много пить было не в его привычках: он прошел один раз через это и бросил. Она, поджав губы, смотрела, как он наливает виски, разбавляет водой. Интересно, который час, думала она, и где, черт возьми, мои сигареты? Она помнила, что последний раз держала их в руках, когда шла поднимать Дикки, чтобы отнести его в машину. Словно въявь, увидела, как кладет пачку на каминную полку. Ни слова не говоря, она открыла дверь и прошла в гостиную. Дикки крепко спал. Она протянула руку за сигаретами. В это время зазвонил телефон. Это Льюис, подумала она. О господи.
— Тебя! — крикнул отец из кухни.
Телефон стоял на расстрелянном телевизоре. Она вытряхнула из пачки сигарету и подняла трубку.
— Алло! — Она вытащила спичку и торопясь чиркнула. На спичечной этикетке была картинка «Бостонское чаепитие». Всюду это двухсотлетие, куда ни посмотришь. Совсем, что ли, рехнулись люди? — Алло? — повторила она в трубку. Руки у нее дрожали.
— Это ты, Джинни? — спросил Льюис сонным, растерянным голосом, словно это она ему позвонила, а не он ей.
— Привет, Льюис.
Она торопливо затянулась. Подумала: благодарю бога за сигареты; потом, вспомнив про отца и тетю Салли, еще: благодарю бога за рак! Негромко, чтобы не разбудить Дикки, она сказала:
— Милый, я еще здесь, у отца. У них вышла маленькая неприятность, и я...
— Я тебя плохо слышу! — крикнул Льюис.
— У них тут вышла неприятность, — повторила она громче.
— Неприятность?
— Ничего серьезного. Отец и тетя Салли...
Она не договорила, по спине у нее вдруг пробежал холодок. В чем дело, осозналось не сразу: во дворе заглох мотор машины.
— Джинни! Ты меня слушаешь?
Она глубоко затянулась сигаретой.
— Да. Я тебя слушаю.
— Джинни! Твой автомобиль заглох! — крикнул отец из кухни.
Она сжала левый кулак и возвела глаза к потолку.
Льюис спрашивал:
— С тобой ничего не случилось, Джинни? — И не то чтобы в осуждение, к осуждению он был неспособен, а словно бы сообщая новость, быть может для нее небезынтересную, сказал: — Уже полвторого ночи.
— Да, я знаю, — ответила она. — Милый, я буду дома, как только смогу. А ты ложись и спи.
— Дикки не болен?
— Нет, нет, Дикки в порядке. Ты спи спокойно.
— Ладно, душа моя, — сказал Льюис. — Ты там долго не задерживайся. — Это не было, разумеется, приказом, он приказывать не умел никому, даже своим собакам. Просто добрый совет. — Так спокойной ночи, душа моя.
— Да, да, спокойной ночи, милый.
Она опустила трубку и заметила, что Дикки открыл глаза и смотрит на нее.
— Ты спи, — распорядилась она, указывая на него пальцем. Он тут же зажмурился.
Вернувшись на кухню к отцу, Джинни сказала:
— Ну что, отец, ты будешь отпирать дверь или мне это сделать?
— Видать, тебе придется, больше некому.
Он поджал губы и заглядывал в стакан, разбалтывая лед. Не бог весть что, но все-таки больше, чем она надеялась.
— Где ключ? — спросила она.
— Должно быть, в пепельнице на телевизоре, — ответил он. — Где всегда.
Она пошла, взяла ключ и, вернувшись в кухню, подошла к двери на лестницу. Но на пороге задержалась, оглянулась на отца и спросила:
— Что она, по-твоему, сделала такого ужасного?
— Болтала, — ответил он.
— Болтала, — как эхо повторила она. И замолчала выжидательно, слушая шорох часов над плитой.
— Наговорила много такого, что негоже слушать малому дитяти.
Он отпил глоток виски. Стакан он держал неловко, локоть наружу, будто пил из ковша.
— А если к примеру?
— Неинтересно вспоминать.
— Мне было бы интересно, — сказала Джинни, вздернув брови. Она подбросила и поймала ключ той же рукой, где у нее была пачка сигарет. Но ей был знаком этот его упрямый, самоуверенный вид. Судный день наступит и пройдет, а он все так же будет стоять, будто сноп на ветру, и не прибавит больше ни слова.
— Можно лошадь силком подвести к воде, но пить ее на заставишь, — сказал он.
— Лошадь — или мула, — вздохнула она и поднялась по лестнице. Она отперла замок, повернула и потянула ручку, потом толкнула дверь от себя. Ничего не получилось. Дверь была заперта изнутри на задвижку.
— Тетя Салли, — тихо позвала она.
Никакого ответа.
Она подумала немного, потом легонько стукнула в дверь. Прислушалась, повернув голову.
— Тетя Салли! — позвала снова.
— Я сплю, — послышалось из комнаты.
— Тетя Салли, ты не спишь, ты же разговариваешь.
— Я разговариваю во сне.
Джинни еще подождала. Ничего. Потом опять позвала:
— Тетя Салли! У тебя свет горит. Мне видно из-под двери.
И опять постояла, повернув голову, прислушиваясь, как воробей. Как будто бы за дверью скрипнула половица, а так — ничего.
— Оба вы помешанные, — сказала Джинни.
Никто не отозвался.
Она чуть было снова не заперла дверь, но все-таки передумала и сказала:
— Ну хорошо. Сиди там и дуйся. Надумаешь выйти, имей в виду, что дверь отперта.
Прождала еще полминуты, но старуха не пожелала ответить, и тогда она прошла дальше по коридору, зашла ненадолго в ванную, потом спустилась обратно в кухню. Отца там уже не было. Она пошла в гостиную и хотела было положить ключ обратно в пепельницу, но передумала и сунула к себе в карман, а то еще, чего доброго, старик снова вздумает запереть дверь, — хотя, если уж он что затеял, этим его не остановишь, он может и гвоздем забить. С него вполне станется.
— Отец! — позвала она.
— Я уже лег, — отозвался он.
Он спал в комнате за гостиной, в годы ее детства там гладили белье. Она прошла мимо спящего на кушетке Дикки, повернула ручку, приоткрыла дверь и заглянула к отцу. У него было темно.
— Долго тебе лежать не придется, если я не смогу завести машину, — сказала она.
— Не сможешь завести машину, тогда ступай переночуй у тети Салли, — с язвительным смешком ответил он.
— Как бы не так, черт возьми. Ты мне тогда лошадей заложишь.
— Не забудь свет погасить!
Они оба услышали, как наверху тетя Салли спустила воду в уборной.
Но машина неизвестно почему завелась со второй попытки. Джинни вернулась в дом за Дикки, выключила свет, задвинула камин экраном — отец никогда им не пользовался, зря, мол, тепло пропадает, — перенесла ребенка с игрушкой в машину и уехала домой.
Старуха у себя в комнате слышала, как она отъезжала, и улыбалась злорадно, ну в точности как ведьма из телепередачи — об этом сходстве она сама знала и ничего не имела против, отнюдь! Сколько лет старалась быть доброй христианкой, как положено, честь по чести, а много ль ей это дало? Телевизор с выбитым нутром да кривую бедную спаленку, куда она работницу бы не поместила, если бы все еще была хозяйкой в своем доме;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Он вздернул голову и посмотрел на дочь искоса, кипя негодованием.
— За весь вечер один стакан я выпил, и больше ни полглотка, понятно?
И это, она знала, была правда. Во-первых, он в своей жизни не сказал слова лжи, а во-вторых, много пить было не в его привычках: он прошел один раз через это и бросил. Она, поджав губы, смотрела, как он наливает виски, разбавляет водой. Интересно, который час, думала она, и где, черт возьми, мои сигареты? Она помнила, что последний раз держала их в руках, когда шла поднимать Дикки, чтобы отнести его в машину. Словно въявь, увидела, как кладет пачку на каминную полку. Ни слова не говоря, она открыла дверь и прошла в гостиную. Дикки крепко спал. Она протянула руку за сигаретами. В это время зазвонил телефон. Это Льюис, подумала она. О господи.
— Тебя! — крикнул отец из кухни.
Телефон стоял на расстрелянном телевизоре. Она вытряхнула из пачки сигарету и подняла трубку.
— Алло! — Она вытащила спичку и торопясь чиркнула. На спичечной этикетке была картинка «Бостонское чаепитие». Всюду это двухсотлетие, куда ни посмотришь. Совсем, что ли, рехнулись люди? — Алло? — повторила она в трубку. Руки у нее дрожали.
— Это ты, Джинни? — спросил Льюис сонным, растерянным голосом, словно это она ему позвонила, а не он ей.
— Привет, Льюис.
Она торопливо затянулась. Подумала: благодарю бога за сигареты; потом, вспомнив про отца и тетю Салли, еще: благодарю бога за рак! Негромко, чтобы не разбудить Дикки, она сказала:
— Милый, я еще здесь, у отца. У них вышла маленькая неприятность, и я...
— Я тебя плохо слышу! — крикнул Льюис.
— У них тут вышла неприятность, — повторила она громче.
— Неприятность?
— Ничего серьезного. Отец и тетя Салли...
Она не договорила, по спине у нее вдруг пробежал холодок. В чем дело, осозналось не сразу: во дворе заглох мотор машины.
— Джинни! Ты меня слушаешь?
Она глубоко затянулась сигаретой.
— Да. Я тебя слушаю.
— Джинни! Твой автомобиль заглох! — крикнул отец из кухни.
Она сжала левый кулак и возвела глаза к потолку.
Льюис спрашивал:
— С тобой ничего не случилось, Джинни? — И не то чтобы в осуждение, к осуждению он был неспособен, а словно бы сообщая новость, быть может для нее небезынтересную, сказал: — Уже полвторого ночи.
— Да, я знаю, — ответила она. — Милый, я буду дома, как только смогу. А ты ложись и спи.
— Дикки не болен?
— Нет, нет, Дикки в порядке. Ты спи спокойно.
— Ладно, душа моя, — сказал Льюис. — Ты там долго не задерживайся. — Это не было, разумеется, приказом, он приказывать не умел никому, даже своим собакам. Просто добрый совет. — Так спокойной ночи, душа моя.
— Да, да, спокойной ночи, милый.
Она опустила трубку и заметила, что Дикки открыл глаза и смотрит на нее.
— Ты спи, — распорядилась она, указывая на него пальцем. Он тут же зажмурился.
Вернувшись на кухню к отцу, Джинни сказала:
— Ну что, отец, ты будешь отпирать дверь или мне это сделать?
— Видать, тебе придется, больше некому.
Он поджал губы и заглядывал в стакан, разбалтывая лед. Не бог весть что, но все-таки больше, чем она надеялась.
— Где ключ? — спросила она.
— Должно быть, в пепельнице на телевизоре, — ответил он. — Где всегда.
Она пошла, взяла ключ и, вернувшись в кухню, подошла к двери на лестницу. Но на пороге задержалась, оглянулась на отца и спросила:
— Что она, по-твоему, сделала такого ужасного?
— Болтала, — ответил он.
— Болтала, — как эхо повторила она. И замолчала выжидательно, слушая шорох часов над плитой.
— Наговорила много такого, что негоже слушать малому дитяти.
Он отпил глоток виски. Стакан он держал неловко, локоть наружу, будто пил из ковша.
— А если к примеру?
— Неинтересно вспоминать.
— Мне было бы интересно, — сказала Джинни, вздернув брови. Она подбросила и поймала ключ той же рукой, где у нее была пачка сигарет. Но ей был знаком этот его упрямый, самоуверенный вид. Судный день наступит и пройдет, а он все так же будет стоять, будто сноп на ветру, и не прибавит больше ни слова.
— Можно лошадь силком подвести к воде, но пить ее на заставишь, — сказал он.
— Лошадь — или мула, — вздохнула она и поднялась по лестнице. Она отперла замок, повернула и потянула ручку, потом толкнула дверь от себя. Ничего не получилось. Дверь была заперта изнутри на задвижку.
— Тетя Салли, — тихо позвала она.
Никакого ответа.
Она подумала немного, потом легонько стукнула в дверь. Прислушалась, повернув голову.
— Тетя Салли! — позвала снова.
— Я сплю, — послышалось из комнаты.
— Тетя Салли, ты не спишь, ты же разговариваешь.
— Я разговариваю во сне.
Джинни еще подождала. Ничего. Потом опять позвала:
— Тетя Салли! У тебя свет горит. Мне видно из-под двери.
И опять постояла, повернув голову, прислушиваясь, как воробей. Как будто бы за дверью скрипнула половица, а так — ничего.
— Оба вы помешанные, — сказала Джинни.
Никто не отозвался.
Она чуть было снова не заперла дверь, но все-таки передумала и сказала:
— Ну хорошо. Сиди там и дуйся. Надумаешь выйти, имей в виду, что дверь отперта.
Прождала еще полминуты, но старуха не пожелала ответить, и тогда она прошла дальше по коридору, зашла ненадолго в ванную, потом спустилась обратно в кухню. Отца там уже не было. Она пошла в гостиную и хотела было положить ключ обратно в пепельницу, но передумала и сунула к себе в карман, а то еще, чего доброго, старик снова вздумает запереть дверь, — хотя, если уж он что затеял, этим его не остановишь, он может и гвоздем забить. С него вполне станется.
— Отец! — позвала она.
— Я уже лег, — отозвался он.
Он спал в комнате за гостиной, в годы ее детства там гладили белье. Она прошла мимо спящего на кушетке Дикки, повернула ручку, приоткрыла дверь и заглянула к отцу. У него было темно.
— Долго тебе лежать не придется, если я не смогу завести машину, — сказала она.
— Не сможешь завести машину, тогда ступай переночуй у тети Салли, — с язвительным смешком ответил он.
— Как бы не так, черт возьми. Ты мне тогда лошадей заложишь.
— Не забудь свет погасить!
Они оба услышали, как наверху тетя Салли спустила воду в уборной.
Но машина неизвестно почему завелась со второй попытки. Джинни вернулась в дом за Дикки, выключила свет, задвинула камин экраном — отец никогда им не пользовался, зря, мол, тепло пропадает, — перенесла ребенка с игрушкой в машину и уехала домой.
Старуха у себя в комнате слышала, как она отъезжала, и улыбалась злорадно, ну в точности как ведьма из телепередачи — об этом сходстве она сама знала и ничего не имела против, отнюдь! Сколько лет старалась быть доброй христианкой, как положено, честь по чести, а много ль ей это дало? Телевизор с выбитым нутром да кривую бедную спаленку, куда она работницу бы не поместила, если бы все еще была хозяйкой в своем доме;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130