Но не пища нужна ему.
Девушка стояла, закутавшись по горло в меховое одеяло, которое с помощью всяческих ухищрений сумела обернуть так, что оно каким-то чудом держалось на теле. Однако выпростать руки для того, чтобы приняться за еду, не могла. Ей придется либо оставаться в тепле, но голодной, либо хорошенько поужинать, но… нагишом.
Неожиданно Ройса осенило.
— Садитесь к огню, принцесса, — сказал он.
Он старался чаще употреблять это обращение — ему казалось, оно ставит его на место, напоминает о роли, за рамки которой он не должен выходить.
Взяв в руки поднос, Ройс приблизился к ней и ощутил запах ее разгоряченного тела, а также простого мыла, которым она воспользовалась сегодня первый раз в жизни.
Откуда-то по-прежнему доносились приглушенные звуки свирели.
— Совсем как у нас дома, — сказала Кьяра, повернувшись к окну, — я так люблю музыку.
Его больно резануло слово «дом». У нее больше нет дома. Теперь она из того же стана отверженных, лишенных родины, что и он. Ее новое пристанище называется Равенсбрук — огромный прекрасный замок. Но станет ли он для нее домом? Никогда.
Там, в Равенсбруке, они расстанутся, и он больше не увидит ее — этих глаз, этих губ, этого тела, скрытого сейчас под меховым одеялом, такого близкого и недоступного, такого желанного. Не увидит это воистину благородное существо, приносящее себя в жертву ради процветания своей страны; такое нежное, доброе и наивное, смелое перед лицом невзгод и стихий и в то же время трогательно-беззащитное.
Никогда не встречал Ройс никого прекраснее и лучше, никого, кто был бы ему ближе и дороже!
Иначе говоря, он полюбил ее. Да, он любит ее! Ту, что сидит сейчас у стола, — маленькую, усталую, с мокрыми волосами, спускавшимися почти до пояса поверх нелепого одеяла. Кьяра. Принцесса. Сестра его друга Кристофа. Дочь его обидчика. Невеста его врага Дамона.
Ройс испугался за поднос с едой, который чуть не треснул в его напряженных руках, ослабил хватку и, налив в бокал вина, подошел к Кьяре.
Она недоуменно поглядела на него и спросила:
— Хотите накормить меня или просто подразнить? — Лицо девушки озарила улыбка. — А, знаю. Сейчас предложите мне есть все это, как поросята из кормушки, да?
— Нет, миледи. Мы придумаем что-нибудь поинтереснее.
Он отрезал кусок мяса и поднес к ее рту. Она рассмеялась:
— Понимаю. Будете кормить меня, как любимую собаку. Из рук.
Кьяра наклонилась и откусила немного мяса, забыв на время обо всех неудобствах. Она ела, прикрыв глаза от удовольствия, и Ройс с радостью ухаживал за ней.
— Как вы хороши, Кьяра, — сказал Ройс, не сводя глаз с ее губ, между которыми изредка показывался кончик розового языка. — Даже когда едите.
Она опять рассмеялась. Весело и беззаботно, словно не было треволнений и забот прошедшего дня, а впереди ожидало только хорошее.
— У вас красивый рот, — продолжал он. — Вам никто этого не говорил? — Девушка покачала головой, будучи не в состоянии ответить. Он поднес к ее губам бокал с вином. — И у вас такие изумительные губы, Кьяра. Глаза — как настоящие топазы. А волосы — сплав золота и меди…
Его понесло. Сен-Мишель чувствовал себя менестрелем, и дай ему в руки один из тех музыкальных инструментов, что звучали за окном, он бы запел.
— Вы для меня дороже всего на свете, — закончил он свою неспетую песню.
Откусывая очередной кусок мяса, она случайно коснулась губами его пальцев. Он воспринял это как ответ на все свои невысказанные вопросы.
Резко наклонившись, он прижался губами к ее губам, ощутил их теплоту и свежесть, вкус мяса; коснувшись языком ее языка, захватил его в жадном поцелуе.
Ее рука уперлась ему в грудь. Она хочет оттолкнуть его? Нет, совсем нет… «Прекрати, — сказал он себе. — Остановись, пока не поздно».
У нее вырвался сдавленный стон. Но не протест. Стон желания. Она не отрывала от него своих губ.
Поднос, который он продолжал держать в одной руке, упал на пол. Никто из них не обратил на это внимания. Ройс обеими руками обнял ее за плечи, с которых уже немного спустилось одеяло, уткнулся лицом в теплую шею. О, как он ее любит!
Рыцарь поднял голову и в свете очага увидел матовый блеск ее кожи, округлости груди, розовые маковки сосков. Нет! Нельзя!
Но трезвый внутренний голос умолк, не произнеся и двух фраз. Его пальцы уже захватили ее грудь, дотронулись до сосков. Она что-то произнесла. Кажется, это был возглас удивления. Радостного открытия новизны.
Его смелость не смутила ее. Не заставила пойти на попятный. Не испугала. Похоже, она, как и он, была готова на любой безумный шаг; готова дотла сгореть в слабом пламени очага, освещавшего их слившиеся тела.
Запустив пальцы в его густые темные волосы, она выгнулась назад, отчего одеяло почти сползло с нее, открывая взору Ройса ее живот и ноги. Прекрасная тонкая работа божественного мастера!
Поддаваясь призыву, чувствуя, что находится уже на грани безумия, он снова впился в ее губы, еще крепче прижал к себе полуобнаженное тело и, теряя рассудок, опустился вместе с ней на постель.
Кьяра дрожала у него в руках, но отнюдь не от страха, а от совершенно незнакомого доселе ощущения, которое заставляло их обоих тяжело дышать и задыхаться в перерывах между долгими страстными поцелуями. Его прикосновения, скупые слова, сила, нисходившая от разгоряченного смуглого тела, вбирали ее в свой прекрасный магический круг, откуда она не знала выхода. И не искала его.
Кьяра сдалась, уступила, не стала противиться зову сердца, наплыву чувств, нежности его сильных рук, бессвязных слов.
Когда он на мгновение ослабил объятия, она с удивлением услышала, как с ее губ сорвались протестующие стоны; ей хотелось снова прижаться к нему всем телом, ощутить вершинками сосков жесткие волосы у него на груди, почувствовать то удивительное, ни с чем не сравнимое прикосновение к своим ногам, к лону.
Но все же им следует остановиться. То, что они делают, дурно. Это грех… Он не муж ей и никогда будет. Зачем же она разрешает так целовать свою грудь, живот? Ласкать…
Но она не могла, не хотела оттолкнуть его. Ибо понимала всем своим существом, что предназначена… рождена для его поцелуев, объятий. Для встречи с ним.
Девушка слышала его хриплое учащенное дыхание, впитывала жар тела, содрогающегося от страсти, и пылко отвечала ему, но страха не было. Пусть… пусть ей суждено провести вечность в аду — эта единственная ночь стоит такой жертвы! И разве не адом станет для нее вся последующая жизнь там, куда они направляются? Где она будет совсем одна… без него.
Нет, она не должна думать об этом сегодня, сейчас. Когда они вместе. Когда она с радостью, охотно, отдает ему душу и тело. То, чего никогда не получить Дамону с ее согласия, по доброй воле.
Она обхватила его за плечи, прижала к себе, но он внезапно высвободился из объятий, и это впервые вызвало у нее испуг, сменившийся недоумением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Девушка стояла, закутавшись по горло в меховое одеяло, которое с помощью всяческих ухищрений сумела обернуть так, что оно каким-то чудом держалось на теле. Однако выпростать руки для того, чтобы приняться за еду, не могла. Ей придется либо оставаться в тепле, но голодной, либо хорошенько поужинать, но… нагишом.
Неожиданно Ройса осенило.
— Садитесь к огню, принцесса, — сказал он.
Он старался чаще употреблять это обращение — ему казалось, оно ставит его на место, напоминает о роли, за рамки которой он не должен выходить.
Взяв в руки поднос, Ройс приблизился к ней и ощутил запах ее разгоряченного тела, а также простого мыла, которым она воспользовалась сегодня первый раз в жизни.
Откуда-то по-прежнему доносились приглушенные звуки свирели.
— Совсем как у нас дома, — сказала Кьяра, повернувшись к окну, — я так люблю музыку.
Его больно резануло слово «дом». У нее больше нет дома. Теперь она из того же стана отверженных, лишенных родины, что и он. Ее новое пристанище называется Равенсбрук — огромный прекрасный замок. Но станет ли он для нее домом? Никогда.
Там, в Равенсбруке, они расстанутся, и он больше не увидит ее — этих глаз, этих губ, этого тела, скрытого сейчас под меховым одеялом, такого близкого и недоступного, такого желанного. Не увидит это воистину благородное существо, приносящее себя в жертву ради процветания своей страны; такое нежное, доброе и наивное, смелое перед лицом невзгод и стихий и в то же время трогательно-беззащитное.
Никогда не встречал Ройс никого прекраснее и лучше, никого, кто был бы ему ближе и дороже!
Иначе говоря, он полюбил ее. Да, он любит ее! Ту, что сидит сейчас у стола, — маленькую, усталую, с мокрыми волосами, спускавшимися почти до пояса поверх нелепого одеяла. Кьяра. Принцесса. Сестра его друга Кристофа. Дочь его обидчика. Невеста его врага Дамона.
Ройс испугался за поднос с едой, который чуть не треснул в его напряженных руках, ослабил хватку и, налив в бокал вина, подошел к Кьяре.
Она недоуменно поглядела на него и спросила:
— Хотите накормить меня или просто подразнить? — Лицо девушки озарила улыбка. — А, знаю. Сейчас предложите мне есть все это, как поросята из кормушки, да?
— Нет, миледи. Мы придумаем что-нибудь поинтереснее.
Он отрезал кусок мяса и поднес к ее рту. Она рассмеялась:
— Понимаю. Будете кормить меня, как любимую собаку. Из рук.
Кьяра наклонилась и откусила немного мяса, забыв на время обо всех неудобствах. Она ела, прикрыв глаза от удовольствия, и Ройс с радостью ухаживал за ней.
— Как вы хороши, Кьяра, — сказал Ройс, не сводя глаз с ее губ, между которыми изредка показывался кончик розового языка. — Даже когда едите.
Она опять рассмеялась. Весело и беззаботно, словно не было треволнений и забот прошедшего дня, а впереди ожидало только хорошее.
— У вас красивый рот, — продолжал он. — Вам никто этого не говорил? — Девушка покачала головой, будучи не в состоянии ответить. Он поднес к ее губам бокал с вином. — И у вас такие изумительные губы, Кьяра. Глаза — как настоящие топазы. А волосы — сплав золота и меди…
Его понесло. Сен-Мишель чувствовал себя менестрелем, и дай ему в руки один из тех музыкальных инструментов, что звучали за окном, он бы запел.
— Вы для меня дороже всего на свете, — закончил он свою неспетую песню.
Откусывая очередной кусок мяса, она случайно коснулась губами его пальцев. Он воспринял это как ответ на все свои невысказанные вопросы.
Резко наклонившись, он прижался губами к ее губам, ощутил их теплоту и свежесть, вкус мяса; коснувшись языком ее языка, захватил его в жадном поцелуе.
Ее рука уперлась ему в грудь. Она хочет оттолкнуть его? Нет, совсем нет… «Прекрати, — сказал он себе. — Остановись, пока не поздно».
У нее вырвался сдавленный стон. Но не протест. Стон желания. Она не отрывала от него своих губ.
Поднос, который он продолжал держать в одной руке, упал на пол. Никто из них не обратил на это внимания. Ройс обеими руками обнял ее за плечи, с которых уже немного спустилось одеяло, уткнулся лицом в теплую шею. О, как он ее любит!
Рыцарь поднял голову и в свете очага увидел матовый блеск ее кожи, округлости груди, розовые маковки сосков. Нет! Нельзя!
Но трезвый внутренний голос умолк, не произнеся и двух фраз. Его пальцы уже захватили ее грудь, дотронулись до сосков. Она что-то произнесла. Кажется, это был возглас удивления. Радостного открытия новизны.
Его смелость не смутила ее. Не заставила пойти на попятный. Не испугала. Похоже, она, как и он, была готова на любой безумный шаг; готова дотла сгореть в слабом пламени очага, освещавшего их слившиеся тела.
Запустив пальцы в его густые темные волосы, она выгнулась назад, отчего одеяло почти сползло с нее, открывая взору Ройса ее живот и ноги. Прекрасная тонкая работа божественного мастера!
Поддаваясь призыву, чувствуя, что находится уже на грани безумия, он снова впился в ее губы, еще крепче прижал к себе полуобнаженное тело и, теряя рассудок, опустился вместе с ней на постель.
Кьяра дрожала у него в руках, но отнюдь не от страха, а от совершенно незнакомого доселе ощущения, которое заставляло их обоих тяжело дышать и задыхаться в перерывах между долгими страстными поцелуями. Его прикосновения, скупые слова, сила, нисходившая от разгоряченного смуглого тела, вбирали ее в свой прекрасный магический круг, откуда она не знала выхода. И не искала его.
Кьяра сдалась, уступила, не стала противиться зову сердца, наплыву чувств, нежности его сильных рук, бессвязных слов.
Когда он на мгновение ослабил объятия, она с удивлением услышала, как с ее губ сорвались протестующие стоны; ей хотелось снова прижаться к нему всем телом, ощутить вершинками сосков жесткие волосы у него на груди, почувствовать то удивительное, ни с чем не сравнимое прикосновение к своим ногам, к лону.
Но все же им следует остановиться. То, что они делают, дурно. Это грех… Он не муж ей и никогда будет. Зачем же она разрешает так целовать свою грудь, живот? Ласкать…
Но она не могла, не хотела оттолкнуть его. Ибо понимала всем своим существом, что предназначена… рождена для его поцелуев, объятий. Для встречи с ним.
Девушка слышала его хриплое учащенное дыхание, впитывала жар тела, содрогающегося от страсти, и пылко отвечала ему, но страха не было. Пусть… пусть ей суждено провести вечность в аду — эта единственная ночь стоит такой жертвы! И разве не адом станет для нее вся последующая жизнь там, куда они направляются? Где она будет совсем одна… без него.
Нет, она не должна думать об этом сегодня, сейчас. Когда они вместе. Когда она с радостью, охотно, отдает ему душу и тело. То, чего никогда не получить Дамону с ее согласия, по доброй воле.
Она обхватила его за плечи, прижала к себе, но он внезапно высвободился из объятий, и это впервые вызвало у нее испуг, сменившийся недоумением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72