— Да, — ответила Симона после паузы, не оборачиваясь к Фиби. — А ты тут будешь поджидать его.
Сердце у Фиби всегда было добрым, и оно заныло при этих словах. Не за себя, а за эту женщину, которая, по молчаливому согласию, перестала быть ей врагом.
— Дункан вовсе не любит меня, — сказала Фиби, чувствуя обязанность все объяснить. — Он думает, что я шпионка.
Симона наконец отошла от окна и, хотя держалась поодаль, посмотрела в лицо Фиби.
— Он женится на тебе, — сказала Симона с достоинством и гордостью, без вражды. — У вас родится много детей. Но он будет приходить и в мою постель, и я тоже рожу ему дочерей и сыновей не меньше, чем ты.
Фиби чувствовала себя настолько не на своем месте, насколько это вообще возможно. У нее не было никаких причин полагать, что она долго пробудет в восемнадцатом веке, или в своих видениях, которые сейчас окружали ее. Дункан нравился ей, но она не любила его и не требовала от него клятв верности. В сущности, ей казалось, что он едва выносит ее присутствие. Самым разумным выходом будет исчезнуть. Но в одном Фиби была уверена: если она когда-нибудь снова выйдет замуж, то ее муж, будет ли это Дункан Рурк или кто-либо еще, никогда не окажется в постели другой женщины. Она достаточно испытала подобных унижений в браке с Джеффри.
— Нет, — ответила она, покачав головой, и, несмотря на лаконичность ответа, было ясно, что Симона все поняла и приняла вызов. Улыбнувшись и пожав изящными плечами, гостья Фиби покинула комнату.
Утром Фиби вернулась в огород. К полудню она мечтала о скорейшем возвращении в будущее, только так можно было спастись от жаркого солнца и проклятой мотыги, но этого не произошло. Ей казалось, что сорняки растут и цветут у нее в глазах, а Старуха дала ей точно такое же задание на следующий день, и на следующий, и еще на один. И Фиби работала, потому что это было лучше, чем сидеть без дела и ждать, пытаясь вообразить, что случится дальше.
Прошло целых две недели, в течение которых Фиби полола, окучивала и поливала и в качестве развлечения, помимо прочих причин, обдумывала варианты бегства с Райского острова. По ночам она ждала возвращения в свой век: «Нет ничего лучше дома, нет ничего лучше дома», — повторяла она снова и снова, как молитву, но, очевидно, властелин времени не слышал ее. Она просыпалась по утрам в 1780 году и всякий раз испытывала разочарование, к которому, однако, примешивалось облегчение.
Однажды, когда она, согнувшись пополам, выдергивала траву из грядки с репой, ее сердце тревожно затрепетало. Она выпрямилась, придерживая шляпу одной рукой, и увидела, что на краю огорода стоит Дункан, наблюдая за ней. Улыбка поднимала уголки его губ и поблескивала в глазах.
Где-то в глубинах своего существа, которые она никогда не исследовала, даже не подозревала об их существовании, Фиби почувствовала побуждение броситься через грядки с морковью, картофелем и фасолью ему навстречу, повиснуть на его шее и зарыдать от радости, потому что он жив. Одновременно она поняла, чего все это время боялась, что он не вернется.
— Сперва я работала в прачечной, — сказала она, понимая, что ее слова звучат глупо, но все равно произнося их, потому что не могла вынести молчания. — Там у меня ничего не получилось, и меня бросили на овощной фронт.
Дункан засмеялся и покачал головой. Он был невероятно красив: высокий, обожженный солнцем, широкоплечий, пахнущий чистым, соленым ароматом моря.
— Я еще не понял, на каком языке ты говоришь, — сказал он. — Не на английском верноподданных короля, уж это точно.
Фиби улыбнулась, но про себя уже считала ночи, которые Дункан провел в море, и представляла его в объятиях Симоны, наверстывающего упущенное время. Это видение словно окатило ее ледяной водой, и сердце заколотилось, выскакивая из груди.
— Нет, — сказала она, — я говорю на американском варианте примерно тысяча девятьсот девяносто пятого года.
Дункан внезапно показался ей мрачным и измученным до изнеможения. Разумеется, ее присутствие в его доме было для него не меньшей загадкой, чем для нее самой, а он явно не любил неразрешимых загадок. Какая жалость, что он не может просто посчитать ее сумасшедшей и заняться своими делами, но, к сожалению, ее часы, водительские права и другие удивительные предметы все запутали.
— Как поживаешь? — спросил он, наконец. Фиби решила, что пауза в разговоре что-то означает, во не могла сообразить, что именно. Может быть, он просто пытается найти разумное объяснение происходящему.
— Хорошо, — ответила она, слишком гордая, чтобы сказать правду: что ее руки, ноги и спина болят от тяжелой работы и что она согласна обменять свою правую почку на пару таблеток аспирина и грелку. — Надеюсь, что ваша операция прошла успешно.
Упоминать о недавнем рейде против англичан было ошибкой, но непоправимое совершилось, прежде чем Фиби поняла это. Дункан едва не отшатнулся от нее, его глаза сузились, он сложил руки на груди, незримо воздвигая барьер между собой и Фиби.
— Да, — ответил он холодно, как будто Фиби лично сражалась против него и его людей. — Мы победили, но дорогой ценой.
С этими словами он направился к дому, оставив ее среди репы, грязную, обгоревшую на солнце и страдающую от боли. Она понимала, отчего болит ее тело, но что заставляет страдать ее сердце?
Войдя в свою комнату, Дункан обнаружил у камина большую бронзовую ванну. Симона и другая служанка наполняли ее горячей водой из ведер. Не сказав ни слова, он направился к своему столу, где его ждал графин с отличным бренди, и щедрой рукой плеснул в бокал янтарную жидкость.
Капитан и команда английского судна «Индийская королева» сражались отчаянно, и палубы корабля оказались залиты кровью нападающих и защищающихся, прежде чем бой прекратился. Повстанцы потеряли троих людей, Дункан забыл об этом в те несколько блаженных минут, когда наблюдал за Фиби в огороде, но память об убитых товарищах будет жить в его снах месяцы и даже годы, рядом с другими воспоминаниями, наполняющими его сновидения. И еще Алекс, его ближайший друг. Пуля раздробила ему колено. Сейчас он лежал в другой комнате, в противоположном конце дома, под наблюдением Старухи, мучимый лихорадкой и болью. Даже если Алекс выживет, что будет чудом, он останется калекой, не способным ездить верхом и сражаться: Может быть, даже не сможет ходить. К горлу Дункана поднялась желчь.
Он и об этом забыл, заговорившись с Фиби. Забыл! Боже милосердный, что с ним происходит?!
Симона прикоснулась к его руке, и он вздрогнул, так как не заметил, что она пересекла комнату и стоит рядом с ним.
— Я останусь и буду ублажать тебя, — тихо предложила она.
Дункан заметил, что другая служанка ушла ни для кого не было секретом, что он бессчетное число раз находил утешение в объятиях Симоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84