Птица перестала петь.
Я почувствовала, как умирающая сжала мою руку.
– Матушка, – попросила она, – прижмись ко мне… Час пробил.
Затем, совсем тихо она добавила:
– Прилетай, птичка, хранительница моей души! Прилетай!
И то ли случайно, то ли и на самом деле выполняя просьбу Бетси, птичка прилетела на ее голос, и мы вдруг увидели, как она села на оконную перекладину.
Врач смотрел на все это с глубоким удивлением, почти с ужасом.
А я в бессильном отчаянии ждала развязки.
Был короткий промежуток между последними звуками пения птицы и первым полночным ударом колокола, – время, которое потребовалось птичке, чтобы с розового куста перелететь на оконную перекладину.
Я расслышала тот скрипящий звук, который предшествует колокольному звону; затем раздался первый полночный удар.
Бетси тихо приподнялась на постели.
Я охватила ее руками.
Быть может, смерть придет не настолько быстро, если сама Бетси, если можно так сказать, не пойдет ей навстречу?
Но тщетно я удерживала дочь, чтобы вновь уложить ее на подушку – эта тень, жившая лишь воздухом, оказалась сильнее меня.
Отзвучало одиннадцать ударов колокола, и с каждым ударом Бетси делала рывок вперед, протянув руки и глядя широко открытыми глазами.
Между одиннадцатым и двенадцатым ударом она поспешно произнесла:
– Прощай, матушка!.. Прими меня, Господи! Раздался последний удар колокола.
Я почувствовала, как обмякло в моих руках до этого напряженное тело дочери.
Колокольный звон растаял в воздухе.
Птичка пискнула и улетела.
Моя дочь упала на постель.
Легкое и ласковое дуновение прошло по моему лицу.
То был ее последний вздох!
Стиснув кулаки, я дико закричала; лицо мое исказилось, рот приоткрылся, взгляд замер.
Врач, прижав руку к сердцу, воскликнул:
– Мужайся, несчастная мать! Дочь твоя умерла!
– Не может быть! – кричала я. – Не может быть! У нее открыты глаза, она смотрит на меня!..
Врач кончиком пальца коснулся одного из век покойной и опустил его.
Я прижалась губами к другому глазу Бетси и потеряла сознание.
На одно мгновение я почувствовала себя счастливой – мне показалось, что и я сейчас умру!
О, зачем доктор вернул меня к жизни? В ту минуту мне было так легко поддаться смерти!
Когда я пришла в себя, врач рассказал мне, что он обнажил грудь умершей, чтобы убедиться полностью ли сбылось ее предсказание.
Тогда он увидел, как из укола на груди, словно вытолкнутая последним ударом сердца, проступила капля уже не крови, а настоящей воды, чистой, ясной, прозрачной, как капля росы или слезинка девственницы!
XXV. Что может выстрадать женщина (Рукопись женщины-самоубийцы. – Продолжение)
Рано утром врач покинул меня, и я осталась одна наедине с телом моей дорогой дочери.
По крайней мере, одно утешение у меня оставалось, и я извлекла его из собственной нищеты: поскольку люди знали, что я из-за бедности близка к смерти от голода, никто не явится помочь мне положить Бетси в саван.
Точно так же, как при ее рождении я сама взяла на себя первые заботы о ней, теперь, после ее смерти, я сама отдам ей последний долг.
Впрочем, даже будучи и в самом деле мертвой, она все еще оставалась со мной; смерть оказалась настолько милосердной к ней, что даже самые тонкие черты лица Бетси ничуть не исказились.
И кто же помешает мне верить, что она спит, ждать ее пробуждения – вплоть до мига, когда мне уж точно придется расстаться с ней навсегда?!
К счастью, этот миг еще не был близок; обычно погребение совершалось через тридцать шесть или сорок часов после смерти.
Так что я имела возможность оставаться рядом с моей дорогой усопшей еще целый день.
Тут я неожиданно для себя подняла голову, и мой взгляд упал на кладбище; мне показалось, что каких-то два человека копали там могилу.
Могилу – для кого?
Значит, кто-то умер накануне?
Я встала и подошла к окну.
Новую могилу копали рядом с могилой моего мужа, на том самом месте, что было оставлено для нас.
Сомневаться не приходилось: эта могила предназначалась для моей дочери. Но зачем копать яму сегодня, когда покойницу будут хоронить не раньше чем завтра?!
Я распахнула окно.
Звук открывающегося окна привлек внимание обоих могильщиков.
Они поздоровались со мной.
– Что вы там делаете? – крикнула я им.
– Да вы же сами видите, – отозвался один из них, опершись на лопату. – Копаем могилу.
– Могилу?
– Конечно, могилу.
– А для кого?
– Для вашей дочери; она ведь умерла сегодня ночью.
– Кто же велел вам копать эту могилу?
– Господин пастор.
Пастор? Чего вдруг этот человек вмешивается в мои дела?!
Если бы один из его проклятых мальчиков умер или даже умерли оба, разве я стала бы много раньше положенного часа погребения давать распоряжения копать им могилу?!
В этом крылась какая-то тайна.
Эта тайна чем-то мне угрожала.
Я закрыла окно и поспешно вернулась к кровати моей дочери.
Через несколько минут в дверь постучали.
Я не ответила и только покрепче прижала к себе это бедное безжизненное тело.
Постучали второй раз, третий, но я так и не откликнулась.
После этого дверь открылась.
Оказалось, что это столяр принес гроб.
Он остановился на пороге, не решаясь войти в комнату.
Наверное, страшно было смотреть на меня, сидевшую с распущенными волосами, охватившую руками покойницу и устремившую в вошедшего сверкающий взгляд.
– Что вам нужно? – крикнула я ему. – И что вы собираетесь здесь делать?
– Что я собираюсь здесь делать? Я вот принес этот гроб.
– Для кого?
– Как для кого?! Разве ваша дочь не умерла сегодня ночью?!
– Но, в конце концов, кто вам заказал этот гроб?
– Господин пастор.
– Опять пастор!
Пока я перебирала в уме мотивы, которые могли бы толкнуть пастора взять на себя заботы о похоронах, столяр поставил гроб посреди комнаты и вышел, оставив дверь открытой.
Этот гроб был из разряда тех, какие делают для самых последних бедняков.
Сколочен он был из некрашеного дерева и к тому же неплотно, с просветами между досками.
О дорогая моя маленькая Бетси, как неуютно будет внутри него твоему столь хрупкому телу!
Я уткнулась головой в холодную грудь дочери и разразилась рыданиями.
Но вскоре сквозь слезы я услышала, что ко мне как будто бы кто-то обращается.
Я подняла голову.
На пороге стояла старуха.
Я узнала ее; это она в общине проводила ночь у ложа умершего.
– Да пребудет с вами Господь, добрая женщина! – сказала мне она.
– Хорошо, хорошо! – прервала я вошедшую. – И что дальше?.. Вы же знаете, я бедна и не смогу дать вам милостыню.
– Я пришла вовсе не милостыню у вас просить, добрая женщина: я пришла завернуть в саван вашу дочь.
– Вы? Завернуть в саван мою дочь?
– Ну, конечно! Мне за это заплатили, а если деньги получены, надо приниматься за дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165