Когда он пришел, я сидел в кресле у зажженного камина, дрожа от холода. Желание вскрыть комнату дамы в сером превратилось у меня в столь навязчивую идею, что ради ее осуществления я даже не захотел дожидаться собственного выздоровления.
Каменщик приоткрыл дверь и вошел на цыпочках, приняв все необходимые меры предосторожности.
Догадавшись о том, что у него было на уме, я постарался развеять его страхи.
Затем я объяснил ему, почему прошу его разрушить сделанное им прежде, то есть размуровать дверь.
Но каменщик в знак отказа покачал головой и заявил:
– Господин Бемрод, если бы вы дали мне ваше полугодовое и даже годовое жалованье, я все равно бы этого не сделал.
Я настаивал на своем, но тщетно. Он сделал знак подручному следовать за ним и, удаляясь от меня, не переставал повторять:
– О конечно же нет, даже за сто фунтов… даже за двести фунтов стерлингов!.. Я слишком дорожу спасением моей души!.. Деньги – это хорошо, но они не стоят вечного проклятия… Прощайте, господин Бемрод!
Затем, дойдя до двери, каменщик прокричал в последний раз:
– Прощайте, господин Бемрод!
После этого он затворил дверь и удалился, то и дело оглядываясь, словно боялся, что дама в сером идет за ним по пятам.
Робость этого человека произвела на меня такое действие, какое, разумеется, и должна была произвести, – она пробудила во мне мужество. Я почувствовал себя весьма храбрым человеком, поскольку отваживался на такой поступок, о каком никто другой не смел бы и подумать.
Моя решимость только возросла.
И тут я подумал о рудокопе, видевшем даму в сером, преследовавшем ее, заклинавшем ее; в свое время мужеством рудокопа восхищалась вся деревня, и, должен сказать, в ночь, предшествовавшую дню, когда началась моя болезнь, я, вспоминая совершенное этим человеком, при этом боясь обернуться, не осмеливаясь высечь огонь, под полночный бой часов прячась под одеялами, – я, повторяю, вспоминая его мужество, тоже искренне им восхищался.
Поэтому мне показалось, что такой человек достоин стать моим соратником в столь авантюрной затее, и я передал ему просьбу прийти ко мне.
Его не оказалось дома: он работал в руднике.
Но, к счастью, поскольку следующий день был воскресным, он должен был в этот же вечер вернуться домой.
Все остальные шесть дней недели он ночевал в руднике.
К семи вечера рудокоп возвратился домой.
В восемь, успев лишь поужинать, он уже стучал в дверь пасторского дома. Я, дорогой мой Петрус, довольно неплохо изучил людей, чтобы понимать разницу между их состоянием при полном и при пустом желудке, причем даже у самых крепких натур. Так что я поздравил себя с тем, что имею дело с человеком, у которого желудок полный, поскольку надеялся, что под стать такому желудку найду сердце более отважное, чем то, каким оно бывает при пустом желудке.
И правда, он вошел в мою комнату с улыбкой, играющей на губах.
«Слава Богу, – подумалось мне, – я нашел нужного человека!»
Однако при первых же моих словах о задуманном мною деле он меня прервал.
– Господин Бемрод, – сказал он, покачав головой, – если бы вы дали мне все ваше жалованье за год и даже за два, я не сделал бы того, о чем вы меня просите… Нет, и за двести фунтов стерлингов нет… даже за четыреста!
– Но почему? – спросил я.
– Почему? Вы меня спрашиваете, почему? Да потому что дама в сером может быть в своей комнате!
– Ну, и что из этого?.. Ведь она ваша старая знакомая, не так ли?
– Бесспорно.
– Разве вы мне не говорили, что однажды видели ее ночью?
– Да, конечно, но именно потому, что я ее уже однажды видел, я не рвусь увидеть ее снова.
– Однако, мне кажется, с вами ничего дурного не случилось из-за того, что вы ее видели?
– Господин Бемрод, я ее не искал. Если она и явилась мне, так это потому, что сама решила явиться; значит, это ее устраивало, и моя храбрость не играла никакой роли в спектакле, на котором я присутствовал. Тем не менее вы сами замечаете: из-за того, что я ее один раз видел, из-за того, что я ее по неосторожности преследовал и дерзко ее звал, половина моих волос побелела!.. Господин Бемрод, пусть бежит за дамой в сером кто угодно, но только не я! Я этого делать не буду, клянусь вам! Не надо искушать Бога, господин Бемрод!
И повернувшись на каблуках, он удалился, повторяя:
– То есть даже за пятьсот фунтов стерлингов, даже за тысячу я не стану делать то, о чем вы меня просите… Прощайте, господин Бемрод!
«Ах, проклятие, – сказал я себе, – похоже, я имею дело с презренными трусами! Ладно, не буду их изобличать; я сделаю один то, что они не отваживаются сделать вместе со мною».
И я послал к каменщику за киркой.
Но он мне ее не дал, догадываясь, для какой цели я хочу ею воспользоваться.
Тогда я послал к рудокопу за кайлом, но он ответил:
– Нет уж, я знаю, для чего она понадобилась господину Бемроду!
Вы представляете, дорогой мой Петрус, как вследствие всех этих отказов я вырастал в собственных глазах.
Мой рост достиг сотни локтей, и я смотрел на всех этих людей с высоты моей гордыни!
Я стал сам искать нужные инструменты во всех закоулках пасторского дома и в конце концов нашел скарпель, молоток и лом.
Это было все необходимое для осуществления моего замысла.
Однако теперь, располагая этими предметами, я решил подождать день-два с тем, чтобы силы мои окрепли.
Забыл Вам сказать, что, опасаясь новых ночных приступов горячки, я велел мужу служанки спать в моей комнате.
Но с наступлением дня я его отпускал.
Делал я это, быть может, потому – признаюсь Вам в этом, поскольку обязался ничего от Вас не скрывать, – быть может, потому, что я был бы несколько раздосадован появлением у меня этого соратника и этого союзника против дамы в сером как раз тогда, когда я готовил против нее столь страшный поход.
Вы ведь знаете, как глубоко презирал я даму в сером при свете дня!
Это презрение привело к тому, что в одно прекрасное утро я взял лом, молоток и скарпель и поднялся на третий этаж, преисполненный решимости пробить брешь в кирпичной кладке.
Этот проклятый третий этаж был чертовски темен и всякий раз, когда я туда поднимался, производил на меня какое-то странное впечатление.
Моя решимость, непоколебимая на лестничной площадке второго этажа, слабела с каждой новой ступенькой, на которую я поднимался, а на последней сошла на нет.
Я прибегнул к моему обычному способу подбодрить самого себя – открыл двери чердака и бельевой, благодаря чему осветил лестничную площадку.
Впрочем, я слышал, как Мэри расхаживала по дому, и крикнул ей, чтобы она не уходила, не предупредив об этом меня.
Затем, успокоенный ее обещанием, я принялся за работу.
Сначала, должен признаться, дорогой мой Петрус, я бил слабо и часто не попадал по скарпелю, но постепенно рука моя окрепла, удары мои становились все более сильными и уверенными, и первые отбитые куски кирпича так и разлетались в разные стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165