Словно какая-то пустота вдруг разверзлась у него в груди. Взгляд его упал на пресловутую полотняную рубаху ее отца, которая туго обтягивала его грудь и руки, и он подумал об Аптоне Стэндинге. Что за человек был отец этой белокурой ангелицы с роскошной фигурой, которая спокойно терпела его брань и отвечала на его грубые выходки подлинной заботливостью? В присутствии которой он сразу забывал, что ему влепили порцию свинца в зад?
И что за человек окажется тот, кто сумеет… Глаза у него округлились при одной мысли о том, какое нечестивое направление приняли его мысли. Нет, он вовсе не хочет овладеть ею! Не желает даже прикасаться к ней, быть рядом, вообще иметь с ней дело! Он просто должен выжить, выбраться из этого сумасшедшего дома и вернуться в Лондон, где его ждет добротное жилище и налаженная торговля. И прочие незатейливые удовольствия.
Мысли его заметались. Его любовница Фанни; он не встречался с ней четыре, пять — нет, уже шесть недель! Этим продолжительным воздержанием, совокупно с физической болью и моральными страданиями из-за его потерь, финансовых и прочих, и объяснялось скорее всего то, что он так дико и нелепо реагировал на эту девушку. Чарити Стэндинг была, конечно, в высшей степени привлекательной девицей. Это волнующее воображение сочетание бесхитростности и чувственности… Вполне понятно, что он испытывает возбуждение, когда она находится близко от него. Эта мысль успокоила его.
Он твердо пообещал себе, что, как только вернется в Лондон, сразу же нанесет визит Фанни, чтобы выпустить пар. А пока придется изыскать способ держаться на расстоянии от этой волнующей мисс Стэндинг с ее мраморной кожей и порывами делать добро!
Глава 7
Старый Мелвин застал виконта в гнуснейшем расположении духа, когда принес ему вечером бульон и чай. Апрельское солнце лилось в окна, выходившие на юг, весь день и изрядно прогрело воздух в закрытой наглухо комнате. Так как Остин не в состоянии был встать с постели и позвать на помощь было некого, то пришлось ему страдать молча. Он не смог заснуть, был весь в поту, и все тело у него зудело.
Старый дворецкий нахмурился, заметив, какая в комнате духота, и поставил поднос, прикрытый салфеткой, на столик возле кровати.
— Прошу прощения, ваше сиятельство, но не кажется ли вам, что здесь жарковато?
— Жарковато? Вовсе нет. Так жарко и должно быть в печи, в которую, видно, решили превратить эту комнату, чтобы зажарить меня в ней и подать на стол к ужину! — рявкнул Рейн.
Мелвин пожевал губами, затем прошаркал к окну и распахнул его. Прохладный воздух хлынул в комнату. Старик вернулся и взял поднос.
Рейн откинул мокрые взъерошенные волосы со лба и, опираясь на локти, стал наблюдать, как старик наливает чай, затем снимает крышку с чашки с бульоном, от которого сразу повалил пар и запахло вкусным. Как же ему хотелось есть! Сосредоточенно хмуря брови, дворецкий взял столовую ложку, зачерпнул супа и поднес ложку к губам Рейна, держа под ней ладонь другой руки, чтоб не накапало.
— Ты что же это делаешь? — Рейн подался назад, в недоумении глядя на Мелвина.
— Кормлю ваше сиятельство. Хозяйка приказали. Откройте-ка рот, сэр. — Все внимание Мелвина было сосредоточено на ложке с бульоном, которую он с трудом удерживал в узловатых пальцах, а потому он лишился удовольствия увидеть, какое выражение появилось на лице виконта.
— Еще чего не хватало! — Рейн изогнулся, отъехал еще дальше и сжал челюсти покрепче в знак протеста.
— Миледи занята, возится с вашим парнем в соседней комнате, а мисс Чарити… она это… тоже занята, помогает миледи. Так что, хочешь не хочешь, а пришлось мне с вами тут… откройте же рот, милорд. — Мелвину приходилось стоять в полусогнутом положении, ну него здорово ломило спину. А когда у Мелвина ломило спину, ему было не до шуток. — Со всем моим уважением, милорд, открывайте же пасть, ну!
— Нет! — Рейн произнес это, почти не разжимая губ. — Я буду есть сам, черт возьми!
Карие стариковские глаза скрестились с серо-стальным взглядом молодого человека как раз над ложкой бульона. Мелвин выпрямил нывшую спину и, одарив своего несговорчивого подопечного сердитым взглядом, сказал:
— Как прикажете, ваше сиятельство. Ешьте сами.
— Превосходно. Я буду счастлив управиться с этим делом сам.
Поставь только поднос вот сюда. — Рейн властно шлепнул ладонью по пуховой подушке, лежавшей перед ним.
Поднос был незамедлительно водружен на подушку, и дворецкий, бормоча что-то себе под нос, удалился. Когда дверь за ним затворилась, Рейн удовлетворенно вздохнул. Наконец-то он настоял на своем в этом сумасшедшем доме — хотя победу он одержал всего лишь над стариком, в котором едва держалась душа.
Перед ним был горячий говяжий бульон, целая миска. Он снял крышку с чайника, вдохнул аромат свежезаваренного чая. Огромный чайник прегорячего чаю. У него потекли слюнки, и он поспешно взял ложку, зачерпнул бульона и отправил себе в рот — и был вынужден проглотить обжигающе горячий суп и втянуть в рот воздух, чтобы охладить обожженный язык. Проклятие! А на подносе не было ничего прохладненького, чем можно было бы запить или заесть. Даже в лучших домах еда на стол попадала холодной, а чай чуть теплым. Пока дотащат подносы с кухни, все остывало. Ну почему, почему единственное, что в этом сумасшедшем доме выходит на высшем уровне, — это подавать еду с пылу с жару?!
А в следующее мгновение в открытое окно, очевидно, привлеченная теплом, которое все еще лилось из прогретой за день комнаты, влетела птица и сразу же в паническом страхе заметалась под потолком. Рейн услышал хлопанье крыльев и скребущие звуки наверху. И принялся вертеть головой, дабы выяснить, кто производит эти звуки.
Маленькая серо-коричневая птичка — воробей, — отчаянно хлопая крыльями, билась под самым потолком и беспомощно металась из угла в угол. Страдания воробышка задели чувствительную струну в сердце Рейна, тоже пленника этого дома. Он извернулся, приподнялся на локте, следя глазами за бедной птичкой и даже не подозревая, как опасно накренился его поднос.
— Вон, вон окно! — И он взмахом руки показал полонянке путь к свободе. — Вот туда! — махнул он рукой снова и вынужден был пригнуться, так как птичка впорхнула под полог кровати, заметалась среди пыльных занавесей, наконец вылетела и снова забилась в углу под потолком. — Туда, туда лети, глупая птица! — крикнул Рейн, вновь взмахивая указующей рукой. Его так и передернуло, когда бедный воробей в очередной раз врезался с разлету в стену. — Вон окно, вон!
Поднос начал съезжать, и прямо на него. Когда краем глаза он заметил наконец это опасное скольжение, было уже поздно. Край подноса врезался ему в грудь, горячий бульон выплеснулся из миски, чайник опрокинулся прямо на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
И что за человек окажется тот, кто сумеет… Глаза у него округлились при одной мысли о том, какое нечестивое направление приняли его мысли. Нет, он вовсе не хочет овладеть ею! Не желает даже прикасаться к ней, быть рядом, вообще иметь с ней дело! Он просто должен выжить, выбраться из этого сумасшедшего дома и вернуться в Лондон, где его ждет добротное жилище и налаженная торговля. И прочие незатейливые удовольствия.
Мысли его заметались. Его любовница Фанни; он не встречался с ней четыре, пять — нет, уже шесть недель! Этим продолжительным воздержанием, совокупно с физической болью и моральными страданиями из-за его потерь, финансовых и прочих, и объяснялось скорее всего то, что он так дико и нелепо реагировал на эту девушку. Чарити Стэндинг была, конечно, в высшей степени привлекательной девицей. Это волнующее воображение сочетание бесхитростности и чувственности… Вполне понятно, что он испытывает возбуждение, когда она находится близко от него. Эта мысль успокоила его.
Он твердо пообещал себе, что, как только вернется в Лондон, сразу же нанесет визит Фанни, чтобы выпустить пар. А пока придется изыскать способ держаться на расстоянии от этой волнующей мисс Стэндинг с ее мраморной кожей и порывами делать добро!
Глава 7
Старый Мелвин застал виконта в гнуснейшем расположении духа, когда принес ему вечером бульон и чай. Апрельское солнце лилось в окна, выходившие на юг, весь день и изрядно прогрело воздух в закрытой наглухо комнате. Так как Остин не в состоянии был встать с постели и позвать на помощь было некого, то пришлось ему страдать молча. Он не смог заснуть, был весь в поту, и все тело у него зудело.
Старый дворецкий нахмурился, заметив, какая в комнате духота, и поставил поднос, прикрытый салфеткой, на столик возле кровати.
— Прошу прощения, ваше сиятельство, но не кажется ли вам, что здесь жарковато?
— Жарковато? Вовсе нет. Так жарко и должно быть в печи, в которую, видно, решили превратить эту комнату, чтобы зажарить меня в ней и подать на стол к ужину! — рявкнул Рейн.
Мелвин пожевал губами, затем прошаркал к окну и распахнул его. Прохладный воздух хлынул в комнату. Старик вернулся и взял поднос.
Рейн откинул мокрые взъерошенные волосы со лба и, опираясь на локти, стал наблюдать, как старик наливает чай, затем снимает крышку с чашки с бульоном, от которого сразу повалил пар и запахло вкусным. Как же ему хотелось есть! Сосредоточенно хмуря брови, дворецкий взял столовую ложку, зачерпнул супа и поднес ложку к губам Рейна, держа под ней ладонь другой руки, чтоб не накапало.
— Ты что же это делаешь? — Рейн подался назад, в недоумении глядя на Мелвина.
— Кормлю ваше сиятельство. Хозяйка приказали. Откройте-ка рот, сэр. — Все внимание Мелвина было сосредоточено на ложке с бульоном, которую он с трудом удерживал в узловатых пальцах, а потому он лишился удовольствия увидеть, какое выражение появилось на лице виконта.
— Еще чего не хватало! — Рейн изогнулся, отъехал еще дальше и сжал челюсти покрепче в знак протеста.
— Миледи занята, возится с вашим парнем в соседней комнате, а мисс Чарити… она это… тоже занята, помогает миледи. Так что, хочешь не хочешь, а пришлось мне с вами тут… откройте же рот, милорд. — Мелвину приходилось стоять в полусогнутом положении, ну него здорово ломило спину. А когда у Мелвина ломило спину, ему было не до шуток. — Со всем моим уважением, милорд, открывайте же пасть, ну!
— Нет! — Рейн произнес это, почти не разжимая губ. — Я буду есть сам, черт возьми!
Карие стариковские глаза скрестились с серо-стальным взглядом молодого человека как раз над ложкой бульона. Мелвин выпрямил нывшую спину и, одарив своего несговорчивого подопечного сердитым взглядом, сказал:
— Как прикажете, ваше сиятельство. Ешьте сами.
— Превосходно. Я буду счастлив управиться с этим делом сам.
Поставь только поднос вот сюда. — Рейн властно шлепнул ладонью по пуховой подушке, лежавшей перед ним.
Поднос был незамедлительно водружен на подушку, и дворецкий, бормоча что-то себе под нос, удалился. Когда дверь за ним затворилась, Рейн удовлетворенно вздохнул. Наконец-то он настоял на своем в этом сумасшедшем доме — хотя победу он одержал всего лишь над стариком, в котором едва держалась душа.
Перед ним был горячий говяжий бульон, целая миска. Он снял крышку с чайника, вдохнул аромат свежезаваренного чая. Огромный чайник прегорячего чаю. У него потекли слюнки, и он поспешно взял ложку, зачерпнул бульона и отправил себе в рот — и был вынужден проглотить обжигающе горячий суп и втянуть в рот воздух, чтобы охладить обожженный язык. Проклятие! А на подносе не было ничего прохладненького, чем можно было бы запить или заесть. Даже в лучших домах еда на стол попадала холодной, а чай чуть теплым. Пока дотащат подносы с кухни, все остывало. Ну почему, почему единственное, что в этом сумасшедшем доме выходит на высшем уровне, — это подавать еду с пылу с жару?!
А в следующее мгновение в открытое окно, очевидно, привлеченная теплом, которое все еще лилось из прогретой за день комнаты, влетела птица и сразу же в паническом страхе заметалась под потолком. Рейн услышал хлопанье крыльев и скребущие звуки наверху. И принялся вертеть головой, дабы выяснить, кто производит эти звуки.
Маленькая серо-коричневая птичка — воробей, — отчаянно хлопая крыльями, билась под самым потолком и беспомощно металась из угла в угол. Страдания воробышка задели чувствительную струну в сердце Рейна, тоже пленника этого дома. Он извернулся, приподнялся на локте, следя глазами за бедной птичкой и даже не подозревая, как опасно накренился его поднос.
— Вон, вон окно! — И он взмахом руки показал полонянке путь к свободе. — Вот туда! — махнул он рукой снова и вынужден был пригнуться, так как птичка впорхнула под полог кровати, заметалась среди пыльных занавесей, наконец вылетела и снова забилась в углу под потолком. — Туда, туда лети, глупая птица! — крикнул Рейн, вновь взмахивая указующей рукой. Его так и передернуло, когда бедный воробей в очередной раз врезался с разлету в стену. — Вон окно, вон!
Поднос начал съезжать, и прямо на него. Когда краем глаза он заметил наконец это опасное скольжение, было уже поздно. Край подноса врезался ему в грудь, горячий бульон выплеснулся из миски, чайник опрокинулся прямо на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108