Последнее и самое важное -- как раз в ходе этих
исследований мистер Эймз и натолкнулся на уже упомянутую
рукопись доминиканского монаха отца Капоччио, рукопись,
благодаря которой ему удалось сделать любопытнейшее, хоть и
немало ему досадившее литературное открытие, касающееся именно
этих источников. Автор рукописи, современник монсиньора
Перрелли и ненавистник Непенте, священнослужитель, обладавший
нравом распутным и сладострастным, сохранил в своей хронике то,
что он именует "славной шуткой", -- некое речение относительно
Непенте с его дурно пахнущими водами, имевшее как он уверяет,
"хождение по всей стране". То была одна из ученых, громоздких и
однако же непоправимо откровенных острот позднего Возрождения,
о которой монсиньор Перрелли не упоминает как из патриотизма,
так и из соображений приличия, -- короче говоря, некий пошлый
каламбур, построенный на имени святого покровителя Непенте,
представлявшего собой, как настаивает отец Капоччио, попросту
христианизированного местного божка.
Когда орлиный взор библиографа впервые пал на этот пассаж,
библиограф испытал потрясение. Поразмыслив, он понял, что попал
в пренеприятнейшее положение -- естественная человеческая
благопристойность пришла в нем в столкновение с не менее
естественной и законной гордостью историка, с потребностью в
том, чтобы плоды трудов его не были утрачены.
-- Таковы, -- говаривал он, -- дилеммы, которые возникают
перед добросовестным комментатором.
Как ему следовало поступить? Вообще не приводить
несчастную шутку в своем расширенном и откомментированном
издании Перрелли? Он не почитал себя вправе избрать такую линию
поведения. Какой-нибудь будущий исследователь наверняка
откопает ее и присвоит все заслуги себе. Может быть,
попробовать пересказать остроту в выражениях, не оскорбляющих
вкуса утонченного читателя, разжижив ее изначальную едкость без
ущерба для общего смысла? Он склонялся к подобной мере, но к
несчастью все попытки словесной подтасовки потерпели крах.
Каким ни был мистер Эймз хорошим филологом, шутка оказалась
закоренелой в неподатливости, не желающей идти ни на какие
компромиссы, -- сколько он ни возился с ней, все было впустую,
сколько ни потел, она сохраняла свою наготу и бесстыдство и ни
лестью, ни запугиваньем склонить ее на сторону приличий не
удавалось. Нет, решил мистер Эймз, ее не надуешь. Быть может,
воспроизвести ее in extenso(33)? По зрелому рассуждению и не без
определенных опасений нравственного характера он решил, что в
этом и состоит его долг перед потомством. И шутка, прикрытая
темной завесой ученых словес, была исподтишка внедрена в
сообщество тысячи целомудренных примечаний, способных обойтись
без такого прикрытия.
Немало узнал библиограф и о дальнейшей истории источника
Святого Илии, который один только и продолжал еще бить, -- о
том как в семнадцатом и восемнадцатом столетиях слава его
разрасталась, привлекая болящих из самых далеких мест и сделав
необходимым возведение роскошного зала для пущего удобства
приезжих посетителей; и о том, как впоследствии воды его
непостижимым образом вновь впали у публики в немилость. И это
несмотря на то, что в 1872 году прославленный член Тайного
совета доктор Каппонаро, директор Дома Неисцелимых в
Монтеситорио написал, вняв отчаянным просьбам городских властей
Непенте (встревоженных оскудеванием доходов, образованных
платой за прием целебных ванн), брошюру, за которую, уместно
сказать, эти самые власти выложили, ввиду вполне заслуженной
автором славы неподкупного ученого, кучу денег, -- брошюру,
восхвалявшую достоинства источника, доказывавшую посредством
сложных химических анализов, что ингредиенты целебной воды не
только не изменились со времен монсиньора Перрелли, но стали в
действительности даже лучше, чем были; и завершавшуюся
прочувствованными уверениями, что воды эти по-прежнему как
нельзя лучше пригодны для исцеления от болезней, которым по
непонятной причине подвержено население острова, -- а именно,
от последствий злоупотребления любострастием и винопийством, а
также от вросших ногтей на ногах.
Местный депутат, дон Джустино Морена, много раз обещал
своим непентинским избирателям разобраться в этом вопросе и
посмотреть, что тут можно сделать. Но он был занятым человеком.
До настоящего времени он, судя по всему, не ударил и пальцем о
палец.
И вот теперь этот последний из двенадцати целебных
источников нежданно-негаданно иссяк...
ГЛАВА XX
Дурные вести распространяются подобно степному пожару. Эта
же -- по причинам, о которых мы сейчас сообщим, -- была
воспринята как зловещее предзнаменование самого грозного
свойства. Священнослужители сошлись на тайное совещание,
неофициальное, но весьма представительное, дабы обсудить, какую
позицию в отношении прискорбного явления следует им занять и
какие принять меры для ослабления обуявших население острова
опасений.
Кое-какие толки на эту тему возникли и в Клубе.
Большинство его членов придерживались принципа laissez faire(34),
а то и относились к людям рационалистического склада, -- один
из них, тихий индус, которого подозревали в ношении корсета,
зашел в своем безразличии так далеко, что заявил, будто
иссякновение источника приведет лишь к тому, что "на Непенте
станет одной вонью меньше". Однако, небольшое, но сплоченное
меньшинство думало иначе. Обуреваемое неясными ему самому
предчувствиями, оно нашло обстоятельного и красноречивого
выразителя своих страхов в лице Консула, -- последний с еще
побагровевшей против обычного физиономией озабоченно
прохаживался по клубным залам, то и дело выдергивая изо рта
видавшую виды вересковую трубку, прикладываясь к виски со
всяким, кто изъявлял желание за него заплатить, и объявляя всем
и каждому, что надо что-то делать. Это была его панацея --
неизменная формула на случай любой кризисной ситуации,
скандальной или какой-либо иной. Надо что-то делать, со всей
откровенностью заявлял он. Этим словам вторило сочувственное
эхо, долетавшее от карточного стола, -- голоса мистера Мулена и
синьора Малипиццо; оба не дали бы за источник и ломанного
гроша, но никогда не упускали случая выразить на публике свое
одобрение словам и поступкам мистера Паркера.
Что-то надо было делать и побыстрее, ибо прошло лишь
несколько кратких часов, а над солнечным островом уже начала
сгущаться атмосфера подавленности, ощущения неотвратимой беды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134