— донесся к ним голос из темноты. — А ну ходите до меня, а то я тут блукаю-блукаю, нияк не могу на волю выйти!
— Молчи! — прошептал Ваня, прикрывая ладонью свет фонаря.
— Надо нашим сказать сейчас же, — решил Володя.
И оба со всех ног кинулись обратно к часовому, который не пустил их на верхний горизонт. Часовой тотчас же позвонил в штаб. Оттуда пришли Иван Захарович Гриценко и Шульгин.
— Кто здесь ходит? — крикнул дядя Гриценко в темный коридор, где слышались шаги неизвестного.
— А с кем имею честь? — донеслось оттуда.
— А ну слушай! — рассердился Гриценко. — Я с тобой шутковать времени не имею! Выходи сюда, на свет, к фонарю. Тогда вот и будешь иметь честь.
Очевидно, хозяйский, спокойный тон дяди Гриценко подействовал на неизвестного, и через минуту в свете фонаря показался молодой остроглазый парень со знаками старшего сержанта в петличках, в плащ-палатке, наброшенной на плечи, и расстегнутой гимнастерке, под которой была видна тельняшка. В руке он держал автомат.
— Слухайте, деды, — примирительно сказал подошедший, — я сюда зашел, а обратно ходу не знаю. Я с нашими от немцев отбивался, а патроны у меня все… и гранату остатнюю кинул. Еле ушел. Загнали они меня сюда, к чертям в пекло.
— А ты насчет чертей полегче, а лучше доложи как полагается, кто такой! — строго приказал дядя Гриценко, медленно поднимая винтовку.
— Старший сержант роты морской пехоты Сосюра Степан… Прибыл без вашего приказания! — Он усмехнулся и покачал головой, поморщившись. — Ну некуда мне, деды, деваться, некуда! Может, вы мне дорожку скажете, как на волю выйти? Там же наши погибают…
— А ну идем с нами! — скомандовал дядя Гриценко и добавил слегка подобревшим голосом: — Выходит, вроде в нашем полку прибыло.
Так партизанский отряд пополнился еще одним человеком — комсомольцем Сосюрой.
Через полчаса в штаб привели еще одного заблудившегося под землей. Это был моряк, интендант Александр Бондаренко. Вместе с бригадой морской пехоты, действовавшей на поверхности и отбивавшейся от наседавших гитлеровцев, он держал оборону возле одного из входов в каменоломни. Во время боя у него отказал автомат. Бондаренко отстреливался из пистолета. Фашисты отрезали его от товарищей; они окружили одинокого, но продолжавшего отстреливаться офицера. Бондаренко увидел среди камней спасительный ход, скатился в него и оказался в каменоломнях. Здесь он сейчас же начал приводить в порядок свой автомат. Тут его и застали обходившие галереи партизаны. В штабе тщательно проверили документы Сосюры и Бондаренко и предложили обоим пока остаться в отряде. Они с полной готовностью согласились. Истомленные бессонными боевыми ночами, обросшие, тяжело дышащие, оба еще неуверенно осматривались в подземелье. Глубоко запавшие глаза их доверчиво и внимательно смотрели в лица собравшихся партизан.
— Словом, пополнение прибывает, — радушно заключил Зябрев.
После обеда Манто подкатил свой мотоцикл к штабу и пристроил его в одной из маленьких тупиковых галерей. Володя помог ему тянуть провод в штаб. Вскоре, два раза стрельнув выхлопом и этим едва не вызвав тревогу в каменоломнях, мотоцикл дяди Яши весело затрещал, и в штабе над столом зажглась яркая электрическая лампочка, ввернутая Володей в патрон, пристроенный на потолке. И командир Зябрев, и комиссар Котло, и начальник штаба Лазарев, и главный подрывник Жученков, находившиеся в тот момент здесь, в штабе, — все хвалили Манто и его молодого помощника.
— От имени командования выражаю благодарность, — сказал Зябрев. — Освещение — лучше не надо! Только давайте-ка его выключим сейчас, а то от твоей электростанции, Яков Маркович, звуку больше, чем свету. Очень уж тарахтит движок твой. Нам до поры до времени давать знать о себе врагу — дело излишнее.
Воспользовавшись хорошим настроением командира, Володя, собравшийся было уже уходить, вернулся к столу, за которым сидел Зябрев.
— Можно мне сказать вам, Александр Федорович? Мы вот все — и Ваня, и я, и еще Толя Ковалев, — все, кто уже пионеры, мы сегодня решили, что вы нас должны послать в разведку. Мы ведь тут знаем все ходы… Сегодня даже лазили… И нас наверху не заметят совсем… И мы решили…
— Это кто же так решил? — поинтересовался командир.
— Ну, мы все так решили…
— Ага, — серьезно протянул командир, — вы решили? Ну, тогда все. Зови сюда всех, кто решал.
Через минуту Володя привел в штаб Ваню Гриценко и Толю Ковалева.
— Так, — сказал командир, оглядывая всех троих мальчиков. — Вот Дубинин Володя сообщил мне, будто вы решили, что мы должны вас послать в разведку. Верно это?
— Верно, — в один голос подтвердили Ваня и Толя.
— Вы решили, а мы, значит, должны? Так? — переспросил командир. Он встал и обратился к комиссару: — Ну, Иван Захарович, слезай со своего места. И ты, товарищ Лазарев, вставай. Наше дело теперь очень упростилось. За нас все решают. Нечего нам с вами и головы ломать… Прошу вас, товарищи, — сказал командир, поворачиваясь к ребятам. — Это я вам говорю, Володя, Толя, Ваня. Вот садитесь сюда. Ну, что ж стоите? Садитесь сюда.
Командир поднялся, подошел к ребятам и стал их подталкивать к табуреткам, которые стояли возле стола. Ребята слегка упирались, но сильные руки командира сграбастали их всех троих и перенесли к тому месту, где только что сидели сам командир, комиссар и начальник штаба. Затем Зябрев, все так же сохраняя серьезное выражение на лице, усадил всех на табуреты. Котло, Лазарев и Жученков уселись в стороне на койках и с любопытством следили за действиями командира.
— Ну, Дубинин Володя, — сказал Зябрев, — раз вы уже все решили, так действуйте. Вот ты, Дубинин, теперь командир, и ты отвечаешь за каждого из нас, за каждую из пятидесяти живых душ. Что бы ни случилось в каменоломнях, за все ты в ответе с этой минуты. За каждого человека с тебя спрос будет. И ответ тебе придется держать не только перед собственной совестью, но и перед всем народом, перед партией. Понял? Принимай дела. Вот тут все записано. Раз вы все так просто сами решили, так вам, верно, это дело проще дается, чем нам вот с товарищем комиссаром и начальником штаба.
В штаб, приподняв плащ-палатку, — висевшую у входа, заглянул Важенин. Он увидел командиров, сидевших на койках, и трех мальчуганов, которые хотя и восседали за командирским столом, но сейчас совсем не походили на начальников и, видно, не знали, куда им деваться. Важенин стал осторожно пятиться, убирая голову из-под завесы, но командир уже заметил его:
— Давай, давай, Важенин, заходи!
— Товарищ командир, — сказал Важенин, входя, — там, на секторе «Киев», движение какое-то в верхней штольне. Надо бы держать усиленный пост да так дело организовать, чтобы им питание туда носили, прямо на место, чтобы никто не отлучался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
— Молчи! — прошептал Ваня, прикрывая ладонью свет фонаря.
— Надо нашим сказать сейчас же, — решил Володя.
И оба со всех ног кинулись обратно к часовому, который не пустил их на верхний горизонт. Часовой тотчас же позвонил в штаб. Оттуда пришли Иван Захарович Гриценко и Шульгин.
— Кто здесь ходит? — крикнул дядя Гриценко в темный коридор, где слышались шаги неизвестного.
— А с кем имею честь? — донеслось оттуда.
— А ну слушай! — рассердился Гриценко. — Я с тобой шутковать времени не имею! Выходи сюда, на свет, к фонарю. Тогда вот и будешь иметь честь.
Очевидно, хозяйский, спокойный тон дяди Гриценко подействовал на неизвестного, и через минуту в свете фонаря показался молодой остроглазый парень со знаками старшего сержанта в петличках, в плащ-палатке, наброшенной на плечи, и расстегнутой гимнастерке, под которой была видна тельняшка. В руке он держал автомат.
— Слухайте, деды, — примирительно сказал подошедший, — я сюда зашел, а обратно ходу не знаю. Я с нашими от немцев отбивался, а патроны у меня все… и гранату остатнюю кинул. Еле ушел. Загнали они меня сюда, к чертям в пекло.
— А ты насчет чертей полегче, а лучше доложи как полагается, кто такой! — строго приказал дядя Гриценко, медленно поднимая винтовку.
— Старший сержант роты морской пехоты Сосюра Степан… Прибыл без вашего приказания! — Он усмехнулся и покачал головой, поморщившись. — Ну некуда мне, деды, деваться, некуда! Может, вы мне дорожку скажете, как на волю выйти? Там же наши погибают…
— А ну идем с нами! — скомандовал дядя Гриценко и добавил слегка подобревшим голосом: — Выходит, вроде в нашем полку прибыло.
Так партизанский отряд пополнился еще одним человеком — комсомольцем Сосюрой.
Через полчаса в штаб привели еще одного заблудившегося под землей. Это был моряк, интендант Александр Бондаренко. Вместе с бригадой морской пехоты, действовавшей на поверхности и отбивавшейся от наседавших гитлеровцев, он держал оборону возле одного из входов в каменоломни. Во время боя у него отказал автомат. Бондаренко отстреливался из пистолета. Фашисты отрезали его от товарищей; они окружили одинокого, но продолжавшего отстреливаться офицера. Бондаренко увидел среди камней спасительный ход, скатился в него и оказался в каменоломнях. Здесь он сейчас же начал приводить в порядок свой автомат. Тут его и застали обходившие галереи партизаны. В штабе тщательно проверили документы Сосюры и Бондаренко и предложили обоим пока остаться в отряде. Они с полной готовностью согласились. Истомленные бессонными боевыми ночами, обросшие, тяжело дышащие, оба еще неуверенно осматривались в подземелье. Глубоко запавшие глаза их доверчиво и внимательно смотрели в лица собравшихся партизан.
— Словом, пополнение прибывает, — радушно заключил Зябрев.
После обеда Манто подкатил свой мотоцикл к штабу и пристроил его в одной из маленьких тупиковых галерей. Володя помог ему тянуть провод в штаб. Вскоре, два раза стрельнув выхлопом и этим едва не вызвав тревогу в каменоломнях, мотоцикл дяди Яши весело затрещал, и в штабе над столом зажглась яркая электрическая лампочка, ввернутая Володей в патрон, пристроенный на потолке. И командир Зябрев, и комиссар Котло, и начальник штаба Лазарев, и главный подрывник Жученков, находившиеся в тот момент здесь, в штабе, — все хвалили Манто и его молодого помощника.
— От имени командования выражаю благодарность, — сказал Зябрев. — Освещение — лучше не надо! Только давайте-ка его выключим сейчас, а то от твоей электростанции, Яков Маркович, звуку больше, чем свету. Очень уж тарахтит движок твой. Нам до поры до времени давать знать о себе врагу — дело излишнее.
Воспользовавшись хорошим настроением командира, Володя, собравшийся было уже уходить, вернулся к столу, за которым сидел Зябрев.
— Можно мне сказать вам, Александр Федорович? Мы вот все — и Ваня, и я, и еще Толя Ковалев, — все, кто уже пионеры, мы сегодня решили, что вы нас должны послать в разведку. Мы ведь тут знаем все ходы… Сегодня даже лазили… И нас наверху не заметят совсем… И мы решили…
— Это кто же так решил? — поинтересовался командир.
— Ну, мы все так решили…
— Ага, — серьезно протянул командир, — вы решили? Ну, тогда все. Зови сюда всех, кто решал.
Через минуту Володя привел в штаб Ваню Гриценко и Толю Ковалева.
— Так, — сказал командир, оглядывая всех троих мальчиков. — Вот Дубинин Володя сообщил мне, будто вы решили, что мы должны вас послать в разведку. Верно это?
— Верно, — в один голос подтвердили Ваня и Толя.
— Вы решили, а мы, значит, должны? Так? — переспросил командир. Он встал и обратился к комиссару: — Ну, Иван Захарович, слезай со своего места. И ты, товарищ Лазарев, вставай. Наше дело теперь очень упростилось. За нас все решают. Нечего нам с вами и головы ломать… Прошу вас, товарищи, — сказал командир, поворачиваясь к ребятам. — Это я вам говорю, Володя, Толя, Ваня. Вот садитесь сюда. Ну, что ж стоите? Садитесь сюда.
Командир поднялся, подошел к ребятам и стал их подталкивать к табуреткам, которые стояли возле стола. Ребята слегка упирались, но сильные руки командира сграбастали их всех троих и перенесли к тому месту, где только что сидели сам командир, комиссар и начальник штаба. Затем Зябрев, все так же сохраняя серьезное выражение на лице, усадил всех на табуреты. Котло, Лазарев и Жученков уселись в стороне на койках и с любопытством следили за действиями командира.
— Ну, Дубинин Володя, — сказал Зябрев, — раз вы уже все решили, так действуйте. Вот ты, Дубинин, теперь командир, и ты отвечаешь за каждого из нас, за каждую из пятидесяти живых душ. Что бы ни случилось в каменоломнях, за все ты в ответе с этой минуты. За каждого человека с тебя спрос будет. И ответ тебе придется держать не только перед собственной совестью, но и перед всем народом, перед партией. Понял? Принимай дела. Вот тут все записано. Раз вы все так просто сами решили, так вам, верно, это дело проще дается, чем нам вот с товарищем комиссаром и начальником штаба.
В штаб, приподняв плащ-палатку, — висевшую у входа, заглянул Важенин. Он увидел командиров, сидевших на койках, и трех мальчуганов, которые хотя и восседали за командирским столом, но сейчас совсем не походили на начальников и, видно, не знали, куда им деваться. Важенин стал осторожно пятиться, убирая голову из-под завесы, но командир уже заметил его:
— Давай, давай, Важенин, заходи!
— Товарищ командир, — сказал Важенин, входя, — там, на секторе «Киев», движение какое-то в верхней штольне. Надо бы держать усиленный пост да так дело организовать, чтобы им питание туда носили, прямо на место, чтобы никто не отлучался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151