Я уж сам кое-что подучил. А ты меня проверь.
Ваня поглядел в окошко, за которым слышались голоса старокарантинских ребят, собравшихся играть в лапту, потом посмотрел на Володю. Ему понравилось, что Володя, всегда державшийся независимо, сегодня присмирел и разговаривает с ним почтительно. Признал-таки, видно, старшего. Все же он решил проверить Володю.
— Ладно, если просишь, идет, — сказал он снисходительно. — Только одно имей в виду: я насчет занятий строгий. Я уж тебя погоняю! Ты у меня вспотеешь. Так, чур, не отступать. Ну? Книжку захватил для занятий?.. То-то. Давай сюда. Показывай, где вы тут проходите? Что тут непонятно? Это, что ли?.. Оба сели к столу.
— Руки со стола прими! — продолжал Ваня еще более сурово. — И кошку под столом оставь в покое. Нечего посторонними предметами заниматься.
— Кошка, кстати, не предмет. Она — одушевленное, — ехидно заметил Володя.
— А если ты сам такой уж ученый, так сам и занимайся! — рассердился Ваня и захлопнул учебник.
Пришлось Володе клясться, что он совсем не ученый и, ей-богу, больше ни одного замечания в жизни себе не позволит. Ваня смягчился и снова раскрыл книгу.
— Ну, читай, вот с этого места. Это совсем же легкое. Мы это в прошлом году за один урок все поняли и усвоили. Эх, голова! Ну, убери руки, сиди и не качайся.
Володя послушно убрал руки со стола. Он старался сидеть не качаясь и отгонял ногой кошку. Он по пяти раз читал каждый параграф правил. Он все решил стерпеть на этот раз, но выучить согласования, чтобы Светлана не могла гордиться перед ним и считать, будто все зависит только от нее. Нет, лучше уж стерпеть все здесь, от Ваньки, которому он потом, когда нагонит класс, отплатит за каждый выученный параграф!..
Весь субботний вечер и половину воскресенья приятели занимались. Ваня, которому занятия самому давались не так уж легко, заставил назубок выучить Володю все правила, все окончания. Дядя Гриценко и тетя Нюша в тот день не могли надивиться на обоих приятелей: экое прилежание на них напало!..
И вот теперь, спустя неделю, Володя пожинал сладкие плоды учения, корни которых, как известно, всегда горьки. Светлана была очень довольна им.
— Как ты хорошо успеваешь и быстро схватываешь! — дивилась она.
Но Володя как-то быстро сгас.
— Ты почему в субботу с нашими ребятами в футбол не играл? — спросила Светлана.
— Так, неохота было… Мне не до футбола сейчас.
— Смотри ты, какой занятой человек стал! А я тебя то и дело вижу, как ты с отцом гуляешь, а впереди собачонка ваша. У тебя что, Дубинин, отец уже не плавает в море?
Володя вскинул на нее глаза, полные такого отчаянного и горького смятения, что она разом поняла: коснулась такого, что и словом тронуть больно…
— А ты разве не знаешь? — проговорил наконец Володя. — Тебе Юлия Львовна ничего не говорила?
— Нет, а что?
— У меня отец сейчас не работает… Ну, временно, конечно, — поспешил он добавить. — Вот он за человека одного поручился, а тот его подвел. Эх, дал бы я тому человеку!.. Я бы этого дядьку, попадись он мне только!..
— Ой, ты меня извини, Дубинин! Я про то не знала ничего…
Она стояла перед ним, теребя кончики галстука. Она была выше Володи ростом, во сейчас он сидел на парте и не чувствовал этого унизительного, как ему казалось, своего недостатка. И только теперь Светлана увидела, как похудел за последнюю неделю Дубинин, какая тень лежала у него под глазами, которые казались теперь еще больше.
— Я с ним нарочно хожу, понимаешь? — уже доверчиво сказал Володя. — Мы с ним ходим, я ему про Митридат рассказываю, всякие случаи из древней истории. А Бобик… Вот, знаешь, Смирнова, до чего, понимаешь, умный пес! Он отца все к морю утянуть хочет. Утром прибежит, гавкнет и на лестницу его зовет. А как мы выйдем с папой, так он прямо вперед к морю несется. Потом оглянется и стоит, ждет нас. Как увидит, что сейчас нам к морю уже не к чему, так он назад к нам. И все гавкает, скулит… Отец прямо еще хуже расстраивается…
— Тяжело ему, наверное, папе твоему? — посочувствовала Светлана.
— Еще бы не тяжело. Я вот… когда на штабе, помнишь, Жора сказал насчет меня, что вопрос поставит, какой я пионер, так во мне все аж на дыбки встало. А тут человек всю жизнь в партии был — и вдруг… Только ты, пожалуйста, не сомневайся, Смирнова, мы с отцом — Дубинины, нас так, резинкой, не сотрешь!
— Конечно, Дубинин, только ты уж смотри: я ведь тогда, когда ты со штаба ушел, тоже за тебя поручилась. Вот тебя с маленькими и оставили заниматься. Так уж смотри, не подведи, ладно?
— Будь спокойна, Смирнова, — сказал Володя. — Спасибо тебе, что поручилась, не пожалеешь.
Они теперь частенько оставались в классе после уроков. Иногда заходила сюда Юлия Львовна, спрашивала, как идет дело, но в занятия не вмешивалась. Заглядывал в класс Жора Полищук, похваливал обоих. По субботам Володя занимался, как и прежде, с малышами. Все шло как будто своим порядком, но ребята видели, что Володя худеет. Не было в нем и прежнего веселья. Он забросил занятия в «ЮАС», отказался от места левого края в футбольной команде; вообще, как говорили в школе, не тот уже нынче стал Дубинин.
Дело Никифора Семеновича перешло в портовый комитет партии, и Володя каждый день, придя из школы, едва ему открывали дверь, спрашивал:
— Ну как? Решения еще нет?
Ему больно было видеть, как томится от невольного бездействия отец, которого он всегда привык видеть чем-нибудь занятым: он либо ремонтировал мебель, мастерил что-нибудь по хозяйству, либо читал, делая выписки в толстую тетрадь, которую запирал затем в стол. А теперь он мог часами неподвижно просиживать у окна в зале, с потухшей трубкой.
— Пошел бы погулять хоть, — уговаривала мать.
Вдвоем с Володей отец ходил по улицам, где пронзительный норд-ост гнал промерзшие листья, забившиеся в каменные водостоки, свистел в проводах, шуршал оторванными афишами кино. Бобик бежал впереди, обнюхивая выбеленные стволы акаций, отфыркиваясь. Хвост его был сдут набок ветром, но на каждом перекрестке, откуда открывалась дорога к морю, Бобик поворачивался выжидательно и замирал, дрожа, посматривая, не пойдет ли наконец хозяин по знакомой улице к порту.
Но хозяин глядел в другую сторону и шел мимо перекрестка.
— Папа, тебя обязательно должны восстановить на работе, — подбадривал отца Володя. — Я просто уверен, только ты действуй.
— Я действую, действую, сынок.
Приходили к отцу его старые товарищи — моряки, закрывались с ним в зале, шуршали какими-то бумагами, много курили.
Как долго тянулось это холодное и печальное время. Володя уже подумывал, не начать ли ему действовать самому. У него даже появился план — написать письмо в Москву, рассказать там все про отца, про то, как он сражался в каменоломнях, как сохранилась там на камне его фамилия, как плавал он по всем морям под красным флагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Ваня поглядел в окошко, за которым слышались голоса старокарантинских ребят, собравшихся играть в лапту, потом посмотрел на Володю. Ему понравилось, что Володя, всегда державшийся независимо, сегодня присмирел и разговаривает с ним почтительно. Признал-таки, видно, старшего. Все же он решил проверить Володю.
— Ладно, если просишь, идет, — сказал он снисходительно. — Только одно имей в виду: я насчет занятий строгий. Я уж тебя погоняю! Ты у меня вспотеешь. Так, чур, не отступать. Ну? Книжку захватил для занятий?.. То-то. Давай сюда. Показывай, где вы тут проходите? Что тут непонятно? Это, что ли?.. Оба сели к столу.
— Руки со стола прими! — продолжал Ваня еще более сурово. — И кошку под столом оставь в покое. Нечего посторонними предметами заниматься.
— Кошка, кстати, не предмет. Она — одушевленное, — ехидно заметил Володя.
— А если ты сам такой уж ученый, так сам и занимайся! — рассердился Ваня и захлопнул учебник.
Пришлось Володе клясться, что он совсем не ученый и, ей-богу, больше ни одного замечания в жизни себе не позволит. Ваня смягчился и снова раскрыл книгу.
— Ну, читай, вот с этого места. Это совсем же легкое. Мы это в прошлом году за один урок все поняли и усвоили. Эх, голова! Ну, убери руки, сиди и не качайся.
Володя послушно убрал руки со стола. Он старался сидеть не качаясь и отгонял ногой кошку. Он по пяти раз читал каждый параграф правил. Он все решил стерпеть на этот раз, но выучить согласования, чтобы Светлана не могла гордиться перед ним и считать, будто все зависит только от нее. Нет, лучше уж стерпеть все здесь, от Ваньки, которому он потом, когда нагонит класс, отплатит за каждый выученный параграф!..
Весь субботний вечер и половину воскресенья приятели занимались. Ваня, которому занятия самому давались не так уж легко, заставил назубок выучить Володю все правила, все окончания. Дядя Гриценко и тетя Нюша в тот день не могли надивиться на обоих приятелей: экое прилежание на них напало!..
И вот теперь, спустя неделю, Володя пожинал сладкие плоды учения, корни которых, как известно, всегда горьки. Светлана была очень довольна им.
— Как ты хорошо успеваешь и быстро схватываешь! — дивилась она.
Но Володя как-то быстро сгас.
— Ты почему в субботу с нашими ребятами в футбол не играл? — спросила Светлана.
— Так, неохота было… Мне не до футбола сейчас.
— Смотри ты, какой занятой человек стал! А я тебя то и дело вижу, как ты с отцом гуляешь, а впереди собачонка ваша. У тебя что, Дубинин, отец уже не плавает в море?
Володя вскинул на нее глаза, полные такого отчаянного и горького смятения, что она разом поняла: коснулась такого, что и словом тронуть больно…
— А ты разве не знаешь? — проговорил наконец Володя. — Тебе Юлия Львовна ничего не говорила?
— Нет, а что?
— У меня отец сейчас не работает… Ну, временно, конечно, — поспешил он добавить. — Вот он за человека одного поручился, а тот его подвел. Эх, дал бы я тому человеку!.. Я бы этого дядьку, попадись он мне только!..
— Ой, ты меня извини, Дубинин! Я про то не знала ничего…
Она стояла перед ним, теребя кончики галстука. Она была выше Володи ростом, во сейчас он сидел на парте и не чувствовал этого унизительного, как ему казалось, своего недостатка. И только теперь Светлана увидела, как похудел за последнюю неделю Дубинин, какая тень лежала у него под глазами, которые казались теперь еще больше.
— Я с ним нарочно хожу, понимаешь? — уже доверчиво сказал Володя. — Мы с ним ходим, я ему про Митридат рассказываю, всякие случаи из древней истории. А Бобик… Вот, знаешь, Смирнова, до чего, понимаешь, умный пес! Он отца все к морю утянуть хочет. Утром прибежит, гавкнет и на лестницу его зовет. А как мы выйдем с папой, так он прямо вперед к морю несется. Потом оглянется и стоит, ждет нас. Как увидит, что сейчас нам к морю уже не к чему, так он назад к нам. И все гавкает, скулит… Отец прямо еще хуже расстраивается…
— Тяжело ему, наверное, папе твоему? — посочувствовала Светлана.
— Еще бы не тяжело. Я вот… когда на штабе, помнишь, Жора сказал насчет меня, что вопрос поставит, какой я пионер, так во мне все аж на дыбки встало. А тут человек всю жизнь в партии был — и вдруг… Только ты, пожалуйста, не сомневайся, Смирнова, мы с отцом — Дубинины, нас так, резинкой, не сотрешь!
— Конечно, Дубинин, только ты уж смотри: я ведь тогда, когда ты со штаба ушел, тоже за тебя поручилась. Вот тебя с маленькими и оставили заниматься. Так уж смотри, не подведи, ладно?
— Будь спокойна, Смирнова, — сказал Володя. — Спасибо тебе, что поручилась, не пожалеешь.
Они теперь частенько оставались в классе после уроков. Иногда заходила сюда Юлия Львовна, спрашивала, как идет дело, но в занятия не вмешивалась. Заглядывал в класс Жора Полищук, похваливал обоих. По субботам Володя занимался, как и прежде, с малышами. Все шло как будто своим порядком, но ребята видели, что Володя худеет. Не было в нем и прежнего веселья. Он забросил занятия в «ЮАС», отказался от места левого края в футбольной команде; вообще, как говорили в школе, не тот уже нынче стал Дубинин.
Дело Никифора Семеновича перешло в портовый комитет партии, и Володя каждый день, придя из школы, едва ему открывали дверь, спрашивал:
— Ну как? Решения еще нет?
Ему больно было видеть, как томится от невольного бездействия отец, которого он всегда привык видеть чем-нибудь занятым: он либо ремонтировал мебель, мастерил что-нибудь по хозяйству, либо читал, делая выписки в толстую тетрадь, которую запирал затем в стол. А теперь он мог часами неподвижно просиживать у окна в зале, с потухшей трубкой.
— Пошел бы погулять хоть, — уговаривала мать.
Вдвоем с Володей отец ходил по улицам, где пронзительный норд-ост гнал промерзшие листья, забившиеся в каменные водостоки, свистел в проводах, шуршал оторванными афишами кино. Бобик бежал впереди, обнюхивая выбеленные стволы акаций, отфыркиваясь. Хвост его был сдут набок ветром, но на каждом перекрестке, откуда открывалась дорога к морю, Бобик поворачивался выжидательно и замирал, дрожа, посматривая, не пойдет ли наконец хозяин по знакомой улице к порту.
Но хозяин глядел в другую сторону и шел мимо перекрестка.
— Папа, тебя обязательно должны восстановить на работе, — подбадривал отца Володя. — Я просто уверен, только ты действуй.
— Я действую, действую, сынок.
Приходили к отцу его старые товарищи — моряки, закрывались с ним в зале, шуршали какими-то бумагами, много курили.
Как долго тянулось это холодное и печальное время. Володя уже подумывал, не начать ли ему действовать самому. У него даже появился план — написать письмо в Москву, рассказать там все про отца, про то, как он сражался в каменоломнях, как сохранилась там на камне его фамилия, как плавал он по всем морям под красным флагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151