Трудно было говорить с дядей Гриценко: он больше отмалчивался, а если и отвечал, то крайне односложно.
— Ну, были там, — проговорил он, — воевали. А что в того? Не мы одни были. Народ…
— Ну и я хочу там, где народ. Люди воюют, а я что же — смотреть только должен? Нет уж, спасибо вам! Дядя Ваня, ну дядечка Ванечка, будь же человеком! Раз в жизни прошу — помоги!
— Да цыц ты, перестань ты болтать про отряд! Чтоб я слова такого не слышал! Узнал — забудь. Ясно?
— Ясно, я же понимаю, раз военная тайна.
— Именно, что тайна, а ты шумишь! И откуда только ты все вызнал, чертенок! А-а-а! Стой! Стой! Погоди! Понял я… Это тебе Ванька сказал. Ну, ладно же, будет ему от меня за то!
Дядя Гриценко затянулся, прикрывая раздувшийся огонек ладонью, затем аккуратно потушил цигарку, притоптав на земле.
— Ну, добре, Вовка, поговорю насчет тебя с командиром. Может, так и вернее будет, чтобы тебе с нами уходить. Пошли пока в хату, повечеряем, а то машина в город пойдет. Пора тебе до дому.
Когда Володя, наспех поев, уже собирался уходить из домика Гриценко, хлопнула дверь, и из темноты двора вошел в горницу, щуря блестящие черные глаза, огромный, необыкновенно красивый и на диво хорошо сложенный человек в сапогах, короткой куртке, перехваченной поясом, и фуражке, сбитой на затылок. Он был так высок, что, входя, наклонился, чтобы не зацепиться головой за притолоку. Блеснули чистые белые зубы, когда он заговорил:
— Вечер добрый, Иван Захарович! Не помешаю?.. Здравствуйте, хозяюшка! Как здоровьичко?.. Лучше?
— Присаживайтесь, милости прошу, Александр Федорович, — сказал дядя Гриценко, подставляя гостю крашеную табуретку. — Может, покушаете с нами?
Гость, широко шагнув, легко кинул под себя табурет и сел:
— Нет, спасибо, ел недавно, да и некогда. Я на полминуты. Завтра опять тебе в город придется съездить. Там по распоряжению товарища Андрея… Понятно?.. — Он взглянул многозначительно на Гриценко. — Звонили, что орехов и стручков обещают. Понятно?.. Чей хлопец? — спросил он, кивнув в сторону Володи.
— Да с городу родственник, племяш вроде. Кореши они у меня с Ванькой моим. Дубинина Никифора — может, слышали? — сын.
— А-а… знаю. На флот который ушел, — протянул гость и посмотрел на Володю, как показалось тому, внимательно и одобряюще.
— Пристал, чтобы тоже его к нам взяли, — искоса поглядывая на гостя, проворчал дядя Гриценко. — Ну до того пристал, прямо как татарник к собачьему хвосту, — не отцепишь!
Гость кинул быстрый, настороженный взгляд на Володю:
— А откуда знает? Ведь из Керчи сам?
— Да с машиной сегодня увязался, шутенок, — смущенно пробормотал дядя Гриценко. — Оплошка моя. А уж тут разве скроешь от него? У него глаза приметливые, это ужас просто! Подо все подбираются. Все у него на заметку идет.
— Мал уж больно, — проговорил высокий. — Так-то парень, вижу, ничего, да мал.
— Где ж я мал?! — Володя сразу взвился на скамейке. — Это я только ростом так задержался, а мне уж в августе месяце на пятнадцатый год перешло.
— Да ты на цыпки-то не становись, — сказал дядя Гриценко, заглядывая под стол на ноги Володи. — И так ты парень собой видный, что говорить.
Гость рассмеялся хорошо и раскатисто. Так блеснули его белые зубы, такую славную возню учинили смоляные искорки в глазах гостя, под тесно сведенными прямыми бровями, что даже Володе самому сразу стало весело.
— Ну, доброй ночи вам, — промолвил гость, вставая. Он потянулся, хруст пошел по его большому и сильному телу. Ударил фуражкой о ладонь, с размаху надел ее на голову, попрощался и в дверях вдруг совсем по-мальчишески, озорно подмигнул Володе: — Ладно, поглядим. Мать-то отпустит?
И, наклонившись, не дожидаясь ответа, распахнул дверь, шагнул в черный провал ночи.
— Дядя, это кто был? — спросил Володя.
— Эх ты, не разобрался! — сказал Ваня, все время смирно сидевший поодаль. — А тоже говорит, я все знаю…
— Ну ты, цыц! — пригрозил ему отец. — Болтать больно стал! — Он помолчал, посмотрел на Володю, потом покачал головой: — Да ладно уж, скрывать тут нечего. — И он сказал с солдатским уважением: — То сам командир был наш Зябрев Александр Федорович!
Вернувшись в город, Володя наутро пошел проститься с Юлией Львовной и Светланой.
— Здравствуй! Мама дома? — спросил он у Светланы, входя в темную кухоньку учительской квартиры.
— Дома я, дома! — раздалось откуда-то из-под потолка, и Володя, взглянув наверх, увидел Юлию Львовну: она стояла на лесенке, прислоненной к стене. Володя, еще не приглядевшись со света, не заметил ее. — Электричество вот чиню, — объяснила Юлия Львовна сверху. — После той бомбы все у нас разладилось. Отовсюду дует, двери не закрываются. И вот опять с пробками что-то… Полчаса уже бьюсь.
— Юлия Львовна, вы оттуда слезайте, — предложил Володя, — я вам это в два счета…
— А умеешь? Мне помнится, ты больше занимался обратным: пережигал пробки, оставлял всех в темноте.
— Это когда еще я неученый был совсем.
— Ну, действуй, ученый, — сказала Юлия Львовна и легко спустилась с лесенки.
Володя мигом взлетел на верхнюю ступеньку. Пристроился удобнее. Пощупал пробки в предохранителе, вытащил из кармана, где у него хранилась всякая техническая мелочь, тоненькую проволоку, навертел на карандаше «жука». И вмиг вспыхнула, мигнула разок и засияла лампочка в коридоре, осветились комнаты, где до этого было темно — из-за фанеры, вставленной в окна вместо выбитых стекол. Медленно налились огнем спиральки на электрической плитке, и Володя так величественно сошел с лесенки, словно был оратором, спускавшимся с трибуны, либо статуей, сошедшей с пьедестала.
— Вот и весь разговор!
— Смотри, какой ты мастер, Дубинин! — похвалила Юлия Львовна. — Мастер — золотые руки.
— Ну, пустяк дело-то, — поскромничал Володя.
— Ну, как тебе сказать… Все-таки это еще одно лишнее доказательство, что учение — это свет, и даже электрический, а неучение — тьма, и во всей квартире, — пошутила Юлия Львовна. — Правда, Светлана?
— Я это тоже умею, — Светлана обидчиво повела плечом, — только ты мне никогда не даешь доделать.
— Да я что-то не верю в твои технические таланты.
Володя, гордый тем, что его технический талант был по достоинству оценен, уже привинчивал оторванный шпингалет на окне. Потом он подстрогал ножом порог, и дверь стала закрываться, как прежде. Он законопатил щель в другом окне, исправил поломанный табурет, нашел какие-то неполадки в отлично действовавшей плитке и вообще развил такую бурную деятельность, что Юлия Львовна вежливо взяла у него из рук электрическую плитку и сказала:
— Ну, захлопотался совсем! Спасибо тебе, Дубинин.
А Володя все откладывал разговор, ради которого он, собственно, и пришел сегодня к учительнице. Он топтался у стола, оглядывая потолок с треснувшей и кое-где отвалившейся после бомбежки штукатуркой, искал, чем бы еще можно было заняться тут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151