— Известно, — сказал Терентьич, — учителишка один, с-сухорукий, — Митрофанов. Сейчас работает в городской управе. Оказывается, бывший петлюровский чиновник. Брата его богунцы расстреляли.
Мне еще нужно было узнать, кто такой этот Шоммер. Оказалось, он молодой офицер из службы безопасности. Довольно ловкий контрразведчик. Ну что ж, встретимся когда-нибудь, герр Шоммер, и с вами тоже, добрейший наш математик Мефодий Игнатьевич!
Чижик по ягодке собирал черешни в траве. Муха билась в паутине. Косые лучи падали сквозь зелень. Вечерело.
Мы ждали долго. Луна поднялась над Бугом, и он засеребрился, ожил весь в мелких чешуйках света, а речка Черешня, покрытая зеленью, осталась все такой же темной и тихой. Было очень тепло и влажно. Настоящая июльская ночь, когда, по народному поверью, расцветает папоротник — признак зарытого в земле клада. Я вспомнил, как мы с братом здесь, рядом, искали клад в пещере под скалой, у дуба с обгорелой вершиной.
Послышался плеск весел, скрип уключин. По Бугу шла лодка.
Человек в лодке, с трудом вытягивая весла из тины, повернул в устье Черешни. Лодка скрылась в осоке. Я слышал, как стебли шуршат о борта. Потом раздалось: хлюп-хлюп-хлюп. Он шел в сапогах к берегу. Я пошел навстречу. Он уже стоял на полянке. Увидев меня, зашептал торопливо:
— Вы не лесник будете? Здесь неподалеку дом лесника.
Дом лесника — пароль. Я ответил:
— Лесник заболел.
При свете луны я рассмотрел худощавого человека в армейских брюках и черной рубашке. Рука его была холодная и влажная.
— Старший лейтенант Рубцов из Центра, — пробормотал он. — Где ваши люди? Груз большой.
Подошли Терентьич и Федя. Рубцов повел нас от реки. Он сказал, что груз был доставлен прошлой ночью и спрятан в лесу.
— А п-почему сообщили, что на берегу? — спросил Терентьич.
Рубцов оборвал его:
— Никаких вопросов! Такой приказ Степового.
Меня кинуло в жар.
— Чей приказ?
— Вы что, не знаете товарища Степового? Присылают черт те кого!
Я уже овладел собой. Как можно спокойнее спросил:
— А кто такой этот Степовой?
— Степовой — начальник подпольного штаба, — неохотно пояснил он. — Будете вы брать груз? Проканителишься тут с вами!
— А т-ты, парень, больно горячий... — начал Терентьич.
Издали донесся совиный крик — сигнал Чижика. Сюда идут!
Без лишних слов я схватил Рубцова за руку, опущенную в карман, приставил ему к животу пистолет:
— Ни звука! Отдайте оружие.
Мы мигом обезоружили «связного» и повели его назад, к берегу Черешни. Чижик продрался к нам через кусты:
— Немцы!
Блики фонарей забегали за дальними деревьями. Рубцов внезапно кинулся в сторону, закричал:
— Спасите!
И тут же лес поверху наполнился перестуком выстрелов. Рубцов уже не кричал. Федя с лесопилки навалился на него в кустах. Чижик схватил меня за руку:
— Их там много! Бежим вниз! К берегу!
Но снизу резанула по веткам автоматная очередь. Окружили!
Над прибрежным мелколесьем высилась верхушка старого, дуба, опаленного молнией много лет назад. Мы были уже неподалеку от этого дуба, когда Федя упал, цепляясь за кусты, Терентьич и Чижик подхватили его.
Вот скала. Деревья расступились. Луна осветила поляну на самом берегу речушки Черешни. Сзади раздался резкий выкрик:
— Nicht schiessen! Bei lebendigem nehmen!
Я обернулся. Из черешен, с той стороны полянки, где мы были минуту назад, выбегали немецкие солдаты. Офицер в летней форме СС задел головой за ветку. Фуражка упала, и в ярком свете луны, в двадцати шагах от себя, я увидел Бальдура.
— Шоммер! — закричал Чижик.
Подхватив раненого, мы прыгнули с маленького обрывчика прямо в тину. Вода — по колени, по пояс. Тень дуба скрыла нас. Вот то, что я искал, — два камня, как карточный домик.
— Сюда!
Сквозь стену осоки мы втащили раненого в пещеру. Ход сворачивал вправо. Прошли несколько шагов в полной темноте. Стрельба прекратилась. Слышались голоса и хлюпанье сапог по воде. Я осторожно выглянул из-за поворота. Желтый овал света лежал на каменистом дне пещеры. Нашли!
Короткая очередь прогремела в тесной пещере, как артиллерийский залп. Я торопил своих:
— Скорей! Сейчас они нас потеряют. Терентьич, лампу!
Лампа осветила лаз у самой земли. Мы с трудом пронесли раненого через эту нору. Она вела в следующую пещеру, довольно просторную, которая разветвлялась на два хода. Я твердо помнил, что мы с братом Николаем шли по правому. Так и пойдем. Но больше тут не пройдет никто!
Массивный наплыв грунта свешивался уступом над лазом, через который мы проникли сюда.
— Давай-ка, Терентьич, гранату!
Стоя на коленях над неподвижным телом, Терентьич расстегнул рубаху на груди раненого, приложил ухо:
— Умер...
Мы похоронили Федю под тяжким грузом земли, который рухнул от взрыва, завалив выход к Черешне.
Я швырнул гранату из боковой галереи, и все-таки воздушный удар сбил меня с ног. Взрывной смрад закупорил легкие.
Терентьич поднял лампу и снова зажег ее. Стекло, конечно, разбилось. Еще долго удушливый газ преследовал нас в подземном коридоре. Шли молча. Над головой — глинистый свод. Мелкая щебенка под ногами. Дорога поворачивала то вправо, то влево.
— Учти, — предупредил Терентьич, — керосина мало.
— Убавь фитиль!
Мы шли долго, очень долго. Что-то блеснуло под ногами. Терентьич поднял большой осколок лампового стекла:
— К-кружимся, как слепая лошадь на крупорушке. Я выкинул это час назад! Тут этих ходов до черта. Не выберешься!
Он воткнул осколок в стену, и снова мы двинулись. Нелепые наши тени скакали по стенам. Терентьич отдал мне лампу. Я пошел впереди, пристально вглядываясь в стены и боясь увидеть снова тот самый осколок стекла. Дорога заметно поднималась в гору. Так было и тогда, с Колей. Идем верно. Шаг за шагом. В полутьме. Рука устала.
— На-ка, Чижик, неси лампу! Десять суток, если уронишь!
— Хорош к-командир, — проворчал Терентьич, — завел, можно сказать, в преисподнюю и еще насмехается...
Который же теперь час? Хронометр я оставил дома, а карманные часы Терентьича разбились, когда нас шугануло взрывной волной. На воле, вероятно, уже светло.
Терентьич, тяжело дыша, привалился к стене:
— Сдает мотор!
— Тогда — привал. Гаси, Чижик, свет.
Сон пришел незаметно. Разбудил меня Терентьич, Снова горел фитилек лампы.
Неужели пропадем в этих чертовых катакомбах? Я вспомнил уверенный голос брата: «Не может быть, чтобы не было выхода!» Он, мальчишка, не терял надежды и считал своим долгом ободрить меня.
Снова шаг за шагом в душной галерее. Чадящий огонек. Гулкие наши шаги. Хорошо, что сегодня воскресенье: не хватится меня мой начальник. А может быть, уже вечер? Сколько мы проспали?
Коридор резко расширился, и я увидел деревянный сруб. Бревна окаменели от времени. На верхнем были грубо вырезаны крест и стрела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119