– Кинь брата! Не поминай…
– Мы добрые – остойся с нами.
– Ге, черти! Дайте мне!
– Все вы службу государеву справляете, за ворами, чтоб их лихоманкой взяло, караулите – пейте, иному киму, а вам не жаль!..
Десять стрельцов, чередуясь, жадно сосали из чары густое питье.
– Диво! Во всем городу черт народ, а вот нашлась же хрестьянская душа.
– Стой пить, – ты третью, мы только по другой. Не удержи, то все один вылакаешь!
– Пей, да мимо не лей!
– Э-эх! Черт тя рогом рогни.
В лунном сумраке заискрились глаза, языки и руки заходили вольнее.
– Полюбить ба экую?
– Не все разом! Пейте, полюбите, время есть – по муже я давно скучна…
– Э-эх! Да мы те, рогай тя бес, сразу десяток подвалим.
– Слышь, парни! Любить жонку отказу нет. Ты вдовая?
– Вдовею четри года.
– Я пищаль ужотко суну к стене!
– Кинь!
– Песок сух – ржа не возьмет!
– Сатана ей деется, коли ржа возьмет!
– Пропади ена, пищаль! Плечи мозолит десятки лет…
– Устряпала!
– Утяпала-а!
Кинув пищаль, стрелец запел, обнимая бабу:
Постой, парень, не валяй,
Сарафана не маран.
Сарафан кумашной,
Работы домашней. Э-эх!
Другой, вихляясь на ногах, крикнул:
– Век ба твое питье пил!
– Дьяволовка! Зелье ж сварила – голова, как не пил, глаза видят, а руки-ноги деревянные есть!
– Я первой тебя кликнул. Валиться будем, так я первой по тому делу?..
– Ладно – только допивайте!
– Допьем! Нешто оставим?
Один, пробуя взять с земли пищаль, бормотал:
– Робята! Как бы Сакмышев не разбрелся? Нещадной он к нам!
– Не трожь пищаль – кинул и я! Перст с ним, головой.
– Хо-хо! Степью шли – сулил водки, еще от него нынь не пивали.
– Сам пьет! Я б его родню голенищем…
– А кинем все, да в море?
– Его уведем!
– В мешке? Ха-ха-ха!
– А ей-бо, в мешке!
– Ха-ха. Стоит черт…
– Хо-хо…
– Ждите тут! Баба вам, я девок больше люблю – мякка ли, дай пощупаю?
– И я!
– К черту свояков!
– Нет, ты годи! Браты, эй! Уговор всем идти к девке ай никому?
– Всем! На то мы служилые!..
– Вот хар-ы!
– Мы хари!
– Хар-ы!
– Годи мало! В Астрахани у ларей дозор вел, кизылбашскому учился сказать: «Ты бача!»
– И дурак! Бача за девкой не бежит.
Девка в шелковом, светящемся при луне сарафане, слыша сговор, отодвинулась к площади. Стрельцов вид ее манил, и особенно разожгло хмельных, когда на их глазах она расстегнула ворот рубахи. Стрельцы, ворочая ногами, двинулись за ней, уговаривая друг друга:
– Не бежи, парни-и… Спужаете!..
– Перво – ободти-ть, друго – прижать в углу по-воински!
– Толково! Уловим так.
– Эй, только не бежи! Она, вишь, резва на ногу, мы тупы…
– Меня худо несут!
– И ме-е-ня становят ноги!
– Вертаемся?
– Ото, правда! Ближе к дозору…
Трое вернулись, сели на порог башни, где после разинского погрома вместо дверей была деревянная решетка, уже поломанная. Семь остальных упрямо шли за девкой.
– Уловим стерву?
– К башне ба? А то голова…
– Я б его, голову, новым лаптем!
Девка, гибкая, яркая, подобрав подол сарафана, сверкая смуглыми коленями, обольщая голой грудью, недалеко впереди шла, и стрельцам казалось – подмигивала им, дразнилась. Дразнясь, пролезала из переулка в переулок сквозь дырья в тыне в хмельники пушисто-зеленые, пахучие, клейкие, на белых и темных тычинах.
Стрельцы волоклись за ней с похабными шутками, будто связанные на одну веревку, распаленные желанием поймать, загнать ее в тупой закоулок. Иные жалели, что город чужой – места неведомы. Бестолково мотаясь на ногах шумной ордой, громко дышали, запинаясь, материлась – по их дикому пути как бы телега с камнями ехала.
– Запутались в городе!
– Сказывай-ко, а башни?
– Башен без числа – ходи к ним всю ночь, все не те, кои надобны!
Двое остановились делать необходимое. Роясь в штанах, с угрожающими, строгими лицами ткнулись друг в друга, выругавшись, обнялись, сели, и, как только плотно коснулись земли, одолел сон. Еще двое отстали, спрашивая: не черт ля ведет их? Рассуждали о башнях, но башен в воздухе не видели. Трое других, подождав отставших, потеряли и забыли предмет своего обольщения, ругая город, что будто бы устроен на каких-то песчаных горах, где и ходить не можно. Сапоги тяжелеют от песку, разбрелись врозь, бормоча что-то о башнях, про дозор и пищаль, путались бесконечно в сонных, теплых переулках, очарованных залековатым маревом луны.
Баба огляделась, когда стрельцы ушли, подошла к башне-тюрьме, прислушалась к дыханию спящих троих служак, потрогала их за волосы, потом вынула завернутый под фартуком в платок небольшой бубен, ударила в него наружной стороной руки с перстнями. На дребезжание бубна из-за башни вывернулся тонкий юноша со звериными ухватками, в выцветшем зеленом кафтане. Его лоб и уши как будто колпаком покрывали черные гладкие волосы, ровно в кружок подстриженные. Баба сказала без ласки в голосе:
– Хасан, как уговорно – сломай решетку, залазь в башню и с Федора да старика спили железы.
– Ходу я! Хуб… Иншалла.
Юноша, изгибаясь, прыгнул на решетку, она хрястнула и развалилась, его фигура мелькнула зеленоватой полосой в глубине башни, и шаги смолкли.
10
Все закованные Сакмышевым казаки и стрельцы вышли из башни. За ними, как призрак мутно-зеленый, мелькнула фигура гибкого юноши с черной головой. Исчезла и женщина с кувшином. На площади делились на пять, на десять человек, двигаясь, переплетаясь с тенями в лунном свете. Иные, получив приказание, крались с саблями, топорами к домам, где спали стрельцы, приведенные головой, и там, куда поставлены дозоры у домов, шла молчаливая, почти бесшумная борьба без выстрелов. Яицкие кончали гостей астраханских, а кто сдавался, того обыскивали, отбирали оружие, отводили на площадь временно под караул. В левом и правом углах стены в башнях работали лопатами по пять человек, иные катали бочонки.
От тюремной двери перетащили в сторону сонных стрельцов, трясли их за нос, за уши, но стрельцы спали мертвецки, непробудно.
– У Федора не баба – ведьма!
– Пошто?
– Сварит зелье, хлебнешь – ум потеряешь!
– Ох, и мастерица она хмельное сготовлять!
– Эй, у вас фитили?
– Ту-та-а! Ране еще, сверби да трут сунь, без труту не затравит порох!
– Ведаю, брат! Какой сатана от Москвы ли, Астрахани наедет, тот и суд-расправу чинит да сыщиков, палачей подбирает яицких пытать…
– На Яике пошло худое житье, царевы собаки одолели!..
– Ге-х! Кабы под царевы терема довел бог вкатить бочечки!
– Ужо как Степан Томофеевич! А то вкатим пороху под царевы стены!
Высокая фигура в синем полукафтанье с саблей двинулась к башне.
– Браты! Как дело?
– Вкопано, Федор Васильич!
– А, так. То подольше фитили, и сами пять на площадь – гостей взбудим, в сполохе посекем, кто не с нами…
– Казаки да стрельцы наши справны ли?
– Казаки и горожане справны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155