Синбирск и все пропало…
– Э, нет! Надень мой кафтан, Наумыч, шапку, саблю бери мою, спасай народ! Мне же не сесть на конь…
Заговорил Лазарь:
– Тебя, батько, нынче беру я в челн, десяток казаков добрых в греби, оружных, и кинемся по Волге до Царицына – там вздохнешь. Лекаря сыщем – и на Дон.
– На Дону, Лазарь, смерть! Сон, как явь, был мне: ковали меня матерые, а пущий враг – батько хрестной Корней… Я же и саблю не смогу держать – вишь, рука онемела… Сон тот сбудется. Не можно хворому быть на Дону…
– А сбудется ли, Степан Тимофеевич? Я крепил Кагальник, бурдюги нарыты добрые… Придет еще голутьба к тебе, и мы отсидимся!
– Эх, соколы! Бояра нынче изведут народ… Голова, голова… ноги ништо! Безногий сел бы на конь и кинулся на бояр… Голова вот… мало сказал… мало…
Разин снова впал в беспамятство, начал тихо бредить.
– Делаю, как указал, батько!
Степан Наумов поцеловал Разина, встал, надел один из его черных кафтанов, нашел красную шапку с кистью, с жемчугами, обмотал голову белым платом под шапкой.
– Пойду, сколь силы есть, спасать людей наших!
Лазарь Тимофеев, обнимая друга есаула, сказал:
– И мне, брат Степан, казаков взять да челн наладить – спасать батьку! Во тьме мы еще у Девичьей будем.
– Прощай, Лазарь!
Есаулы поцеловались и вышли из шатра.
Наумов сказал:
– Надо мне в Воложку со Свияги струги убрать.
– То надо до свету.
Две черные фигуры пошли – одна на восток, другая – на запад.
Черная с синим отсветом Волга ласково укачивала челн, на дне которого, неподвижный, на коврах, закрытый кафтанами, лежал ее удалой питомец с рассеченной головой и онемевшей для сабли рукой, без голоса, без силы буйной…
Москва последняя
1
Как по приказу, во всех церквах Москвы смолкли колокола. Тогда слышнее раздались голоса толпы:
– Слышите, православные! Воров с Дону везут…
– Разина везут!
На Арбате решеточные сторожа широко распахнули железные ворота, убрали решетки. Сами встали у каменных столбов ворот глядеть за порядком. Толпа – в кафтанах цветных, в сукманах летних, в сапогах смазных, козловых, сафьянных, в лаптях липовых и босиком, в киках, платках, шапках валеных – спешила к Тверским воротам. С толпой шли квасники с кувшинами на плече, при фартуках, грязные пирожники с лотками на головах – лотки крыты свежей рогожей. Ехали многие возки с боярынями, с боярышнями. Бояре били в седельные литавры, отгоняя с дороги пеших людей.
– И куды столько бояр едет?
– Куды? А страсть свою, атамана Разина в очи увидать.
– Ой, и страшные его очи – иному сниться будут!
За Тверскими воротами поднимали пыль, кричали, пробираясь к Ходынскому полю новой слободой с пестрыми домиками. Оборванцы питухи, для пропойного заработка потея, забегали вперед с пожарными лестницами, украденными у кабаков и кружечных дворов.
– Сколько стоит лестница?
– Стоять аль купишь?
– Пошто купить! Стоять.
– Алгын, борода ржаная, алтын!
– Чого дорого?
– Дешевле с земли видать.
– Ставь к дому. Получи…
Лезли на потоки и крыши домов; наглядев, сообщали ближним:
– От Ходынки-реки везут, зрю-у!
– Стали, стали.
– Пошто стали-то?
– Срамную телегу, должно, ждать зачнут…
– Давно проехала с виселицей, и чепи брякают.
– Так где же она?
– Стрельцы, робята! Хвати их черт…
Стрельцы с потными, злыми лицами, сверкая бердышами, махая полами и рукавами синих и белых кафтанов, гнали с дороги:
– Не запружай дорогу! Эй, жмись к стороне!
– Жмемся, служилые, жмемся…
– Вон и то старуху божедомку прижали, не добредет в обрат.
Тех, кто забрался на крыши и лестницы, стрельцы не трогали.
– Эй, борода, надбавляй сверх алтына, а то нагляделся! Слазь!
– Лови деньгу, черт с тобой, и молчи-и!
– Дело!
Купцы и купчихи, у домов которых по-новому сделаны балконы, распахнув окошки, вылезали глядеть. Толпа кричала на толстых, корячась вылезающих на балконы.
– Торговой, толкни хозяйку в зад – не ушибешь по экому месту!
– Ей же подмога!
– Нет вам дела.
– Есть! Вишь, баба взопрела, лазавши!
– Горячие, с мясом! С морковью!
– Нет времени есть.
– Набей брюхо. Глаза набьешь, тута повезут – не мимо.
– Воров на телеге, вишь, везли в бархатах, шелку.
– А те, на конях, хто?
– Войсковые атаманы.
– Ясаулы!
– Ясаулы – те проще одеты.
– Во и срамная телега движется. Стретила.
– Палачи и стрельцы с ей, с телегой.
– Батюшки-светы мои!
– Чого ты, тетка? Пошто в плату? Кика есть, я знаю.
– Отколе знаешь-то?
– Знаю, помершую сестру ограбила – с мертвой кику сняла, да носить боишься.
– Ой, ты, борода козлом!
– Платье палачи, вишь, бархатное с воров тащат себе на разживу.
– Со Стеньки платье рвут, Фролка не тронут!
– Кой из их Фролка-т?
– Тот, что уже в плечах и ростом мене…
– А, с круглым лицом, черна бородка!
– Тот! В Земской поволокут.
– Пошто в Земской? Разбойной приказ к тому делу.
– Земской выше Разбойного делами. От подьячих чул я…
– В Разбойной!
– Вот увидишь, куда.
– В Земском пытошны речи люди услышат, и городских на дворе много.
– Кто слушает, того самого пытают; да ране пытки прогонят всех со двора.
– Гляньте, гляньте! Лошадей разиных ведут, ковры золотными крытых.
– Ехал, вишь, царем, а приехал худче, чем псарем.
– Уй, что-то им будет!
– Э-эх, головушка удалая! Кабы царем въехал – доброй к бедноте человек, чул я.
– Тебе, пономарь Трошка, на Земском мертвых писать, а ты тут!
– Ушей сколь боярских, и таки слова говоришь!
– Не един молвлю. Правды, люди, ищу я, и много есть по атамане плачут.
– Загунь, сказываю! Свяжут тебя, и нас поволокут. Подь на Земской, доглядишь.
Черный пономарик завозился на лестнице.
– И то пора. Пойду. К нам ли повезут их?
– К вам, в Земской, от подьячего чул ушми.
– Вишь, Стеньку переодели в лохмы, а того лишь чуть оборвали.
– Кузнецы куют!
– Горячие с луком, с печенью бычьей!..
– Давай коли! А то долго ждать.
Бородатый с брюшком мещанин подошел к пирожнику.
– Этому кушАт подай в ушат – в корыте мало!
– Бери с его, парень, дороже!
– Бедной не боле богатого съест! С чем тебе?
– С мясом дай.
– Чого у их есть-то! Продают стухлое.
– Не худше ваших баб стряпаем.
– Прожорой этот, по брюху видать.
– Наша невестка-т все трескат. И мед, стерва, жрет.
– Квасу-у! С ледком! Эй, прохладись!
– Поди-ка, меды сварил!
– Квасок малинный не худче меду-у!
– Малиновый, семь раз долизанной, кто пьет, других глядючи рвет.
– Сволочь бородатая! На сопли свои примерз.
– Вот те-е сволочь! А народ поишь помоями.
– Гляньте-е! На телегу ставят, к виселице куют Стеньку!
– Плаху сунули, палач топор втюкнул.
– Ой, ба-атюшки-и!
– Конец ватаману! Испекут!
– Стрельцы! Молчи, народ!
– Эй, люди! Будем хватать в Разбойной и бить будем…
– Тех хватать и бить, кто государевых супостатов добром поминает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
– Э, нет! Надень мой кафтан, Наумыч, шапку, саблю бери мою, спасай народ! Мне же не сесть на конь…
Заговорил Лазарь:
– Тебя, батько, нынче беру я в челн, десяток казаков добрых в греби, оружных, и кинемся по Волге до Царицына – там вздохнешь. Лекаря сыщем – и на Дон.
– На Дону, Лазарь, смерть! Сон, как явь, был мне: ковали меня матерые, а пущий враг – батько хрестной Корней… Я же и саблю не смогу держать – вишь, рука онемела… Сон тот сбудется. Не можно хворому быть на Дону…
– А сбудется ли, Степан Тимофеевич? Я крепил Кагальник, бурдюги нарыты добрые… Придет еще голутьба к тебе, и мы отсидимся!
– Эх, соколы! Бояра нынче изведут народ… Голова, голова… ноги ништо! Безногий сел бы на конь и кинулся на бояр… Голова вот… мало сказал… мало…
Разин снова впал в беспамятство, начал тихо бредить.
– Делаю, как указал, батько!
Степан Наумов поцеловал Разина, встал, надел один из его черных кафтанов, нашел красную шапку с кистью, с жемчугами, обмотал голову белым платом под шапкой.
– Пойду, сколь силы есть, спасать людей наших!
Лазарь Тимофеев, обнимая друга есаула, сказал:
– И мне, брат Степан, казаков взять да челн наладить – спасать батьку! Во тьме мы еще у Девичьей будем.
– Прощай, Лазарь!
Есаулы поцеловались и вышли из шатра.
Наумов сказал:
– Надо мне в Воложку со Свияги струги убрать.
– То надо до свету.
Две черные фигуры пошли – одна на восток, другая – на запад.
Черная с синим отсветом Волга ласково укачивала челн, на дне которого, неподвижный, на коврах, закрытый кафтанами, лежал ее удалой питомец с рассеченной головой и онемевшей для сабли рукой, без голоса, без силы буйной…
Москва последняя
1
Как по приказу, во всех церквах Москвы смолкли колокола. Тогда слышнее раздались голоса толпы:
– Слышите, православные! Воров с Дону везут…
– Разина везут!
На Арбате решеточные сторожа широко распахнули железные ворота, убрали решетки. Сами встали у каменных столбов ворот глядеть за порядком. Толпа – в кафтанах цветных, в сукманах летних, в сапогах смазных, козловых, сафьянных, в лаптях липовых и босиком, в киках, платках, шапках валеных – спешила к Тверским воротам. С толпой шли квасники с кувшинами на плече, при фартуках, грязные пирожники с лотками на головах – лотки крыты свежей рогожей. Ехали многие возки с боярынями, с боярышнями. Бояре били в седельные литавры, отгоняя с дороги пеших людей.
– И куды столько бояр едет?
– Куды? А страсть свою, атамана Разина в очи увидать.
– Ой, и страшные его очи – иному сниться будут!
За Тверскими воротами поднимали пыль, кричали, пробираясь к Ходынскому полю новой слободой с пестрыми домиками. Оборванцы питухи, для пропойного заработка потея, забегали вперед с пожарными лестницами, украденными у кабаков и кружечных дворов.
– Сколько стоит лестница?
– Стоять аль купишь?
– Пошто купить! Стоять.
– Алгын, борода ржаная, алтын!
– Чого дорого?
– Дешевле с земли видать.
– Ставь к дому. Получи…
Лезли на потоки и крыши домов; наглядев, сообщали ближним:
– От Ходынки-реки везут, зрю-у!
– Стали, стали.
– Пошто стали-то?
– Срамную телегу, должно, ждать зачнут…
– Давно проехала с виселицей, и чепи брякают.
– Так где же она?
– Стрельцы, робята! Хвати их черт…
Стрельцы с потными, злыми лицами, сверкая бердышами, махая полами и рукавами синих и белых кафтанов, гнали с дороги:
– Не запружай дорогу! Эй, жмись к стороне!
– Жмемся, служилые, жмемся…
– Вон и то старуху божедомку прижали, не добредет в обрат.
Тех, кто забрался на крыши и лестницы, стрельцы не трогали.
– Эй, борода, надбавляй сверх алтына, а то нагляделся! Слазь!
– Лови деньгу, черт с тобой, и молчи-и!
– Дело!
Купцы и купчихи, у домов которых по-новому сделаны балконы, распахнув окошки, вылезали глядеть. Толпа кричала на толстых, корячась вылезающих на балконы.
– Торговой, толкни хозяйку в зад – не ушибешь по экому месту!
– Ей же подмога!
– Нет вам дела.
– Есть! Вишь, баба взопрела, лазавши!
– Горячие, с мясом! С морковью!
– Нет времени есть.
– Набей брюхо. Глаза набьешь, тута повезут – не мимо.
– Воров на телеге, вишь, везли в бархатах, шелку.
– А те, на конях, хто?
– Войсковые атаманы.
– Ясаулы!
– Ясаулы – те проще одеты.
– Во и срамная телега движется. Стретила.
– Палачи и стрельцы с ей, с телегой.
– Батюшки-светы мои!
– Чого ты, тетка? Пошто в плату? Кика есть, я знаю.
– Отколе знаешь-то?
– Знаю, помершую сестру ограбила – с мертвой кику сняла, да носить боишься.
– Ой, ты, борода козлом!
– Платье палачи, вишь, бархатное с воров тащат себе на разживу.
– Со Стеньки платье рвут, Фролка не тронут!
– Кой из их Фролка-т?
– Тот, что уже в плечах и ростом мене…
– А, с круглым лицом, черна бородка!
– Тот! В Земской поволокут.
– Пошто в Земской? Разбойной приказ к тому делу.
– Земской выше Разбойного делами. От подьячих чул я…
– В Разбойной!
– Вот увидишь, куда.
– В Земском пытошны речи люди услышат, и городских на дворе много.
– Кто слушает, того самого пытают; да ране пытки прогонят всех со двора.
– Гляньте, гляньте! Лошадей разиных ведут, ковры золотными крытых.
– Ехал, вишь, царем, а приехал худче, чем псарем.
– Уй, что-то им будет!
– Э-эх, головушка удалая! Кабы царем въехал – доброй к бедноте человек, чул я.
– Тебе, пономарь Трошка, на Земском мертвых писать, а ты тут!
– Ушей сколь боярских, и таки слова говоришь!
– Не един молвлю. Правды, люди, ищу я, и много есть по атамане плачут.
– Загунь, сказываю! Свяжут тебя, и нас поволокут. Подь на Земской, доглядишь.
Черный пономарик завозился на лестнице.
– И то пора. Пойду. К нам ли повезут их?
– К вам, в Земской, от подьячего чул ушми.
– Вишь, Стеньку переодели в лохмы, а того лишь чуть оборвали.
– Кузнецы куют!
– Горячие с луком, с печенью бычьей!..
– Давай коли! А то долго ждать.
Бородатый с брюшком мещанин подошел к пирожнику.
– Этому кушАт подай в ушат – в корыте мало!
– Бери с его, парень, дороже!
– Бедной не боле богатого съест! С чем тебе?
– С мясом дай.
– Чого у их есть-то! Продают стухлое.
– Не худше ваших баб стряпаем.
– Прожорой этот, по брюху видать.
– Наша невестка-т все трескат. И мед, стерва, жрет.
– Квасу-у! С ледком! Эй, прохладись!
– Поди-ка, меды сварил!
– Квасок малинный не худче меду-у!
– Малиновый, семь раз долизанной, кто пьет, других глядючи рвет.
– Сволочь бородатая! На сопли свои примерз.
– Вот те-е сволочь! А народ поишь помоями.
– Гляньте-е! На телегу ставят, к виселице куют Стеньку!
– Плаху сунули, палач топор втюкнул.
– Ой, ба-атюшки-и!
– Конец ватаману! Испекут!
– Стрельцы! Молчи, народ!
– Эй, люди! Будем хватать в Разбойной и бить будем…
– Тех хватать и бить, кто государевых супостатов добром поминает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155