— В Австралии у офицеров, проводящих набор в армию, от одного моего вида начинается приступ бешенства. На родине, думаю, я тоже не получу ничего, кроме отказа. Вы же знаете о моем зрении. Я слепой, как летучая мышь. Есть, конечно, канцелярская работа...
— Вы должны поступить так, как вам кажется лучше, — мрачно проворчал Гонт. — Оставить меня без дела! Я не нужен собственной стране. Ха!
— Если вы называете увеличение колониального патриотического фонда на двадцать тысяч ненужным...
— Я — бесполезное непригодное для плавания судно, — сказал Гонт, и даже Дикон вспомнил центральную сцену из «Джейн Эйр». — Чему вы ухмыляетесь, черт вас побери? — воскликнул актер.
— Вы не очень похожи на непригодный для плавания корабль. Я останусь еще немного у вас секретарем, если вы согласитесь.
— Хорошо, давайте послушаем про новое место. Вы выглядите на редкость самодовольным. Какой еще сюрприз вы спрятали в рукаве?
Дикон положил на письменный стол кожаный чемоданчик и открыл его.
— Это сегодняшняя почта. В основном от поклонников, — сказал он, достав пачки отпечатанных на машинке листов бумаги и фотографий.
— Отлично! Обожаю быть обожаемым. А как много тех, кто немного пописывает сам и воображает, будто я дам совет, как добиться постановки их пьес?
— Четыре. Одна леди прислала копию собственного произведения, посвященного вам. Вот это фантазия!
— О Боже!
— Здесь же письмо от Форстера, в которое вложено послание доктора Джеймса Акрингтона, знаменитости с Хэрли-стрит. Возможно, вам захочется прочитать их.
— Я ненавижу одну мысль об этом.
— Думаю, вам все же лучше прочитать их, сэр.
Гонт скорчил гримасу, взял конверт и опустился в кресло возле письменного стола. Джеффри Гонт двадцать семь лет из своих сорока пяти провел на сцене, а последние шестнадцать, кажется, прочно утвердили его как звезду первой величины. В основном Гонта использовали в качестве романтического героя, но он еще является и большим интеллектуалом. Самым выдающимся качеством его была гениальная способность заставлять публику одновременно вникать и в смысл и в музыку шекспировского стиха. Так тонко и доступно умел он передавать слушателям содержание своей речи, что это искусство имело что-то общее с математикой. Но оно оставалось надежно защищенным от холодности благодаря одной лишь ясной глубине эмоционального восприятия актера.
Насколько это восприятие являлось инстинктивным, а насколько интеллектуальным, не мог решить никто, даже секретарь, проработавший у Гонта шесть лет. Великий актер не обладал мощной фигурой, был смугл, словом, особенно ничем не отличался от обычных людей, но в силу своей профессии обладал двумя замечательными качествами: его череп имел чрезвычайно красивую форму, а руки просто поражали изяществом. Относительно характера Гонта Дикон Белл шесть лет назад в письме приятелю в Новую Зеландию после недели работы секретарем актера выразился следующим образом: «Он хитер, трогателен, умен, как караван верблюдов, обладает изрядной долей вспыльчивости, отличается яростным темпераментом и бесконечным эгоизмом. Но, думаю, я ему понравлюсь». У Дикона ни разу не появилось причины изменить свое первое впечатление.
Гонт прочитал записку Форстера, а затем письмо доктора Акрингтона.
— Ради всего святого! — воскликнул он. — Что за шут этот старик? Вы обратили внимание на разъедающую кислоту его замечаний? И он называет подобное письмо рекомендательным? В качестве приманки предлагает неквалифицированный уход и дискомфорт. Более того, еще этот грязный выпад против меня в одном из последних абзацев! Если Форстер хотел отправить меня туда, ему не стоило показывать мне письмо. Он плохой психолог.
— Психология в данном случае, — скромно произнес Дикон, — дело моих рук. Форстер не собирался показывать вам письмо, но я взял его себе и передал вам. Я решил, что если вы столкнетесь с Клейрами, сэр, то не сможете оказать сопротивление доктору Акрингтону.
Гонт бросил испытующий взгляд на секретаря и сказал:
— Вы умны, но только наполовину, мой друг.
— И, кроме того, он говорит, — убедительно добавил Дикон, — что грязи способны оказать волшебное воздействие. — Гонт рассмеялся, сделал резкое движение и вздохнул. — Разве не стоит посетить место, если там ваша нога придет в норму, сэр? И в конце концов мы могли бы заняться книгой.
— Определенно, я не могу писать ее в этом проклятом отеле. Как я ненавижу отели! Дикон! — воскликнул актер с несколько мальчишеским энтузиазмом. — Мы полетим в Америку? Мы поставим «Генри» в Нью-Йорке? Они получат его! Прямо сейчас! «Он никогда не пройдет...» О Боже, я должен играть «Генри» в Нью-Йорке!
— А не лучше ли вам сыграть его в Лондоне на хорошо оборудованной сцене с экранами, защищающими от шума бомбежек?
— Конечно, лучше, черт вас побери.
— Так почему же не испробовать лечебные свойства этого местечка? В конце концов оно может оказаться копией Настоящей Жизни. Термические ванны. И затем, когда вы входите в форму, готовы разгромить их... Лондон!
— Вы выражаетесь, словно впавшая в маразм няня, — раздраженно заметил Гонт. — Полагаю, вы с Колли уже составили заговор по поводу всего этого безобразия. Где он, кстати?
— Гладит ваши брюки, сэр.
— Позовите его сюда.
Дикон поговорил с кем-то по телефону, и через несколько секунд открылась дверь, чтобы впустить в комнату человека с лицом, похожим на скомканную детскую варежку. Это был слуга Гонта Альфред Колли, отвечавший главным образом за костюмы актера. Колли работал еще с тех пор, когда его патрон, подающий надежды молодой человек, не имевший никакого положения в обществе, добился первого успеха. После головокружительной карьеры Гонта он принял предложение актера относительно постоянной службы, но так никогда и не смог привыкнуть к обязанностям прислуги. Его отношение к патрону балансировало между крайней фамильярностью и уважительным признанием авторитета знаменитости.
Колли повесил принесенные с собой брюки на спинку стула, сложил на груди руки и моргнул.
— Вне всяких сомнений, ты уже все слышал об этом жарком местечке? — спросил Гонт.
— Верно, сэр, — ответил Колли. — Мы собираемся поваляться в грязи, не правда ли?
— Я бы не стал так выражаться.
— Самое время нам сделать что-нибудь для себя, правильно, сэр? Мы спим не так крепко, как хотелось бы, да? Что с нашей ногой?
— О, иди к черту!
— Внизу сидит джентльмен, сэр. Он хочет вас видеть. Пришел час назад. Портье сказал ему, что вы никого не принимаете, но посетитель лишь согласно кивнул и дал свою визитную карточку. Портье стал убеждать его в бесполезности ожидания. Вы ведь встречаетесь только по предварительной договоренности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Вы должны поступить так, как вам кажется лучше, — мрачно проворчал Гонт. — Оставить меня без дела! Я не нужен собственной стране. Ха!
— Если вы называете увеличение колониального патриотического фонда на двадцать тысяч ненужным...
— Я — бесполезное непригодное для плавания судно, — сказал Гонт, и даже Дикон вспомнил центральную сцену из «Джейн Эйр». — Чему вы ухмыляетесь, черт вас побери? — воскликнул актер.
— Вы не очень похожи на непригодный для плавания корабль. Я останусь еще немного у вас секретарем, если вы согласитесь.
— Хорошо, давайте послушаем про новое место. Вы выглядите на редкость самодовольным. Какой еще сюрприз вы спрятали в рукаве?
Дикон положил на письменный стол кожаный чемоданчик и открыл его.
— Это сегодняшняя почта. В основном от поклонников, — сказал он, достав пачки отпечатанных на машинке листов бумаги и фотографий.
— Отлично! Обожаю быть обожаемым. А как много тех, кто немного пописывает сам и воображает, будто я дам совет, как добиться постановки их пьес?
— Четыре. Одна леди прислала копию собственного произведения, посвященного вам. Вот это фантазия!
— О Боже!
— Здесь же письмо от Форстера, в которое вложено послание доктора Джеймса Акрингтона, знаменитости с Хэрли-стрит. Возможно, вам захочется прочитать их.
— Я ненавижу одну мысль об этом.
— Думаю, вам все же лучше прочитать их, сэр.
Гонт скорчил гримасу, взял конверт и опустился в кресло возле письменного стола. Джеффри Гонт двадцать семь лет из своих сорока пяти провел на сцене, а последние шестнадцать, кажется, прочно утвердили его как звезду первой величины. В основном Гонта использовали в качестве романтического героя, но он еще является и большим интеллектуалом. Самым выдающимся качеством его была гениальная способность заставлять публику одновременно вникать и в смысл и в музыку шекспировского стиха. Так тонко и доступно умел он передавать слушателям содержание своей речи, что это искусство имело что-то общее с математикой. Но оно оставалось надежно защищенным от холодности благодаря одной лишь ясной глубине эмоционального восприятия актера.
Насколько это восприятие являлось инстинктивным, а насколько интеллектуальным, не мог решить никто, даже секретарь, проработавший у Гонта шесть лет. Великий актер не обладал мощной фигурой, был смугл, словом, особенно ничем не отличался от обычных людей, но в силу своей профессии обладал двумя замечательными качествами: его череп имел чрезвычайно красивую форму, а руки просто поражали изяществом. Относительно характера Гонта Дикон Белл шесть лет назад в письме приятелю в Новую Зеландию после недели работы секретарем актера выразился следующим образом: «Он хитер, трогателен, умен, как караван верблюдов, обладает изрядной долей вспыльчивости, отличается яростным темпераментом и бесконечным эгоизмом. Но, думаю, я ему понравлюсь». У Дикона ни разу не появилось причины изменить свое первое впечатление.
Гонт прочитал записку Форстера, а затем письмо доктора Акрингтона.
— Ради всего святого! — воскликнул он. — Что за шут этот старик? Вы обратили внимание на разъедающую кислоту его замечаний? И он называет подобное письмо рекомендательным? В качестве приманки предлагает неквалифицированный уход и дискомфорт. Более того, еще этот грязный выпад против меня в одном из последних абзацев! Если Форстер хотел отправить меня туда, ему не стоило показывать мне письмо. Он плохой психолог.
— Психология в данном случае, — скромно произнес Дикон, — дело моих рук. Форстер не собирался показывать вам письмо, но я взял его себе и передал вам. Я решил, что если вы столкнетесь с Клейрами, сэр, то не сможете оказать сопротивление доктору Акрингтону.
Гонт бросил испытующий взгляд на секретаря и сказал:
— Вы умны, но только наполовину, мой друг.
— И, кроме того, он говорит, — убедительно добавил Дикон, — что грязи способны оказать волшебное воздействие. — Гонт рассмеялся, сделал резкое движение и вздохнул. — Разве не стоит посетить место, если там ваша нога придет в норму, сэр? И в конце концов мы могли бы заняться книгой.
— Определенно, я не могу писать ее в этом проклятом отеле. Как я ненавижу отели! Дикон! — воскликнул актер с несколько мальчишеским энтузиазмом. — Мы полетим в Америку? Мы поставим «Генри» в Нью-Йорке? Они получат его! Прямо сейчас! «Он никогда не пройдет...» О Боже, я должен играть «Генри» в Нью-Йорке!
— А не лучше ли вам сыграть его в Лондоне на хорошо оборудованной сцене с экранами, защищающими от шума бомбежек?
— Конечно, лучше, черт вас побери.
— Так почему же не испробовать лечебные свойства этого местечка? В конце концов оно может оказаться копией Настоящей Жизни. Термические ванны. И затем, когда вы входите в форму, готовы разгромить их... Лондон!
— Вы выражаетесь, словно впавшая в маразм няня, — раздраженно заметил Гонт. — Полагаю, вы с Колли уже составили заговор по поводу всего этого безобразия. Где он, кстати?
— Гладит ваши брюки, сэр.
— Позовите его сюда.
Дикон поговорил с кем-то по телефону, и через несколько секунд открылась дверь, чтобы впустить в комнату человека с лицом, похожим на скомканную детскую варежку. Это был слуга Гонта Альфред Колли, отвечавший главным образом за костюмы актера. Колли работал еще с тех пор, когда его патрон, подающий надежды молодой человек, не имевший никакого положения в обществе, добился первого успеха. После головокружительной карьеры Гонта он принял предложение актера относительно постоянной службы, но так никогда и не смог привыкнуть к обязанностям прислуги. Его отношение к патрону балансировало между крайней фамильярностью и уважительным признанием авторитета знаменитости.
Колли повесил принесенные с собой брюки на спинку стула, сложил на груди руки и моргнул.
— Вне всяких сомнений, ты уже все слышал об этом жарком местечке? — спросил Гонт.
— Верно, сэр, — ответил Колли. — Мы собираемся поваляться в грязи, не правда ли?
— Я бы не стал так выражаться.
— Самое время нам сделать что-нибудь для себя, правильно, сэр? Мы спим не так крепко, как хотелось бы, да? Что с нашей ногой?
— О, иди к черту!
— Внизу сидит джентльмен, сэр. Он хочет вас видеть. Пришел час назад. Портье сказал ему, что вы никого не принимаете, но посетитель лишь согласно кивнул и дал свою визитную карточку. Портье стал убеждать его в бесполезности ожидания. Вы ведь встречаетесь только по предварительной договоренности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84