Не прерывая своей речи, актер поднял руку и жестом пригласил девушку присоединиться к общей компании. Она присела на ступеньку рядом с Диконом.
— Вот так вам будет гораздо лучше, дитя мое, — заметил Гонт вскользь, и Барбара сразу вспыхнула.
«Ради всего святого, что же с ней произошло? — удивился про себя Дикон. — То же самое платье. Оно лучше остальных, потому что проще, но то же самое. После нашего приезда она зачесала волосы назад, и это, конечно, украсило ее, но все-таки что с ней случилось? Уже несколько дней я не слышал смешков и прекратилось гримасничанье».
Гонт начал говорить о более сложных пьесах «Цезарь и Клеопатра», «Ричард III» и, наконец, «Генрих IV». Фоллс, продолжавший свою нервную барабанную дробь, с восхищением следил за ним и вдруг воскликнул:
— Конечно, он был агностичен! Большинство известных монологов доказывает это. Если нужны еще какие-нибудь убедительные аргументы, их предоставляет вся пьеса целиком.
— Вы имеете в виду Клавдия? В молодости я однажды играл его. Да, это роль! Ужасная смерть, не правда ли? Леденит душу. «Там в подлинности голой лежат деянья наши без прикрас. И мы должны на очной ставке с прошлым держать ответ».
Голос Гонта вдруг стал монотонным, и слушатели тревожно зашевелились. Миссис Клейр подошла к одному из окон и с неопределенной улыбкой на губах прислушалась. Трубка выпала у Фоллса из рук, и он наклонился вперед. Дверь комнаты доктора Акрингтона открылась, и тот с сосредоточенным видом замер на пороге.
— Продолжайте, — попросил мистер Фоллс. Ледяные фразы снова зазвучали на веранде.
— «Так что же? Как мне быть? Покаяться? Раскаянье всесильно». Как всегда вежливый мистер Квестинг на цыпочках прошел к трубке и поднял ее. Фоллс, казалось, этого не заметил. Бизнесмен замер с трубкой в руке, со слегка склоненной набок головой и с выражением исключительного восхищения на лице.
— «Но что, когда и каяться нельзя! Мучение! о грудь, чернее смерти!»
На пемзовый пригорок упала тень. Смит, небритый и выглядевший даже хуже обычного, появился со стороны домика Саймона в сопровождении юноши. Они замерли на месте. Смит провел трясущейся рукой по лицу и дернул себя за нижнюю губу. Саймон после недоброго взгляда на Гонта посмотрел на Квестинга.
Актер приблизился к финалу своего короткого, потрясающего монолога. Дикон подумал, что его патрон является единственным ныне живущим артистом, который может увлечь слушателей Шекспиром в полдень на веранде курорта с термическими источниками. Причем он не шокирует окружающих, а вызывает в душе каждого какую-то леденящую дрожь, заставляет их думать о смерти.
Квестинг откашлялся и разразился громкими аплодисментами, стуча трубкой Фоллса по стойке веранды.
— Отлично, отлично, отлично! — воскликнул он. — Ну разве это не высокоинтеллектуальная игра?! Великолепное чтение, мистер Фоллс, не правда ли?
— Кажется, это моя трубка, — вежливо произнес тот в ответ. — Спасибо. — Затем он повернулся к Гонту и продолжил: — Конечно, вы можете заложить агностицизм в это строки, чтобы вскрыть характер персонажа, и противопоставить их сотням других, достаточно ортодоксальных, но, по моему мнению...
— «Как вам понравится» — мое любимое произведение, — подала голос из окна миссис Клейр. — Такая милая вещичка, чудесные летние сцены. Прекрасная Розалинда!
Доктор Акрингтон переступил порог своей комнаты и заявил:
— Со всей этой современной модой на психопатологическую галиматью вы, как мне кажется, заставите слушать пьесы кого угодно.
— Напротив, — возразил Гонт. — Сейчас происходит возрождение. Сжимая в руках неизменный колокольчик, из кухни вышла Хайа. За ней с ужасно рассеянным видом из кабинета появился полковник.
— Ленч? — поинтересовался он. — А о чем вы беседуете? Кажется, будто кто-то произносил агитационную речь. — Барбара прошептала что-то отцу на ухо-. — А? Не слышу! — воскликнул тот. — Что? — Затем полковник взглянул на Гонта. — Из пьесы? О Боже! — Он выглядел немного расстроенным, но постепенно на его лице появилось выражение благодушия. — Мы часто встречались с разными бродячими труппами, когда я служил в Индии,— сказал полковник. — Однажды они и меня задействовали в одной из своих пьесок. Чертовски забавная штучка. Вы, наверное, знаете ее. Она называется «Тетка Чарлея».
Во время ленча Дикону стало ясно: Саймон изобрел какую-то новую большую теорию. В самом деле, столь многозначительными были его взгляды, что ни Квестинг, ни кто-либо другой, по мнению молодого человека, не мог ошибиться насчет их назначения. Сам Дикон находился в сильном замешательстве, и ему казалось, будто он живет в середине кошмарного сна. Тревога за Барбару, основанная на чувстве, которое он отказывался определить однозначно, не очень приятное изменение своего отношения к патрону и как никогда усилившееся впечатление, что война захватила теперь всех новозеландцев, — эти факты образовали расплывчатое облако страхов и беспокойств. И потом еще Квестинг.
Несмотря на наблюдения Саймона, даже несмотря на убедительное подтверждение подозрений в виде торпедированного корабля, Дикону все еще было трудно представить бизнесмена в роли шпиона. Молодой человек оставался в достаточной степени, новозеландцем и потому сомневался в существовании вражеских агентов вообще в этой стране, по-прежнему считал их существующими лишь как пугала в воображе-
нии нудных пожилых леди и клубных болтунов. Однако... он мысленно отмечал улики против Квестинга.Пытался ли бизнесмен подстроить Смиту гибель, и если так, то зачем? Почему он настаивал на том, будто ездил в бухту Pohutukawa, хотя доктор Акрингтон устроил ему ловушку и доказал, что это неправда? Если Квестинг ходил на Пик в поисках ценных сувениров, зачем он тогда шесть раз подавал сигналы по три, пять и снова по три вспышки с места, где совершенно точно не могли находиться интересующие его предметы? Дикону никак не удавалось прийти к сколько-нибудь определенному выводу, глядя на бизнесмена, на его гладкое, несколько наивное лицо, придающую ему деловой вид одежду и совсем не свойственную коммерсанту внешность в целом. Имелись ли среди черт этого человека признаки потенциального убийцы или тайного предателя родины?
«Война изменила все ценности для моего поколения, — отвлеченно размышлял Дикон. — Многие вещи, которые мы считали раньше смешными, больше никогда нам таковыми не покажутся». Вероятно, впервые молодой человек хладнокровно и четко представил себе перспективу вражеского вторжения в Новую Зеландию. В процессе раздумий картина прояснялась. Состояние долгой спячки, присущее каждому человеку в родной стране, встревожило его, и он признал это злом. Дикон наконец понял, что больше не может жить так, как жил до сих пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Вот так вам будет гораздо лучше, дитя мое, — заметил Гонт вскользь, и Барбара сразу вспыхнула.
«Ради всего святого, что же с ней произошло? — удивился про себя Дикон. — То же самое платье. Оно лучше остальных, потому что проще, но то же самое. После нашего приезда она зачесала волосы назад, и это, конечно, украсило ее, но все-таки что с ней случилось? Уже несколько дней я не слышал смешков и прекратилось гримасничанье».
Гонт начал говорить о более сложных пьесах «Цезарь и Клеопатра», «Ричард III» и, наконец, «Генрих IV». Фоллс, продолжавший свою нервную барабанную дробь, с восхищением следил за ним и вдруг воскликнул:
— Конечно, он был агностичен! Большинство известных монологов доказывает это. Если нужны еще какие-нибудь убедительные аргументы, их предоставляет вся пьеса целиком.
— Вы имеете в виду Клавдия? В молодости я однажды играл его. Да, это роль! Ужасная смерть, не правда ли? Леденит душу. «Там в подлинности голой лежат деянья наши без прикрас. И мы должны на очной ставке с прошлым держать ответ».
Голос Гонта вдруг стал монотонным, и слушатели тревожно зашевелились. Миссис Клейр подошла к одному из окон и с неопределенной улыбкой на губах прислушалась. Трубка выпала у Фоллса из рук, и он наклонился вперед. Дверь комнаты доктора Акрингтона открылась, и тот с сосредоточенным видом замер на пороге.
— Продолжайте, — попросил мистер Фоллс. Ледяные фразы снова зазвучали на веранде.
— «Так что же? Как мне быть? Покаяться? Раскаянье всесильно». Как всегда вежливый мистер Квестинг на цыпочках прошел к трубке и поднял ее. Фоллс, казалось, этого не заметил. Бизнесмен замер с трубкой в руке, со слегка склоненной набок головой и с выражением исключительного восхищения на лице.
— «Но что, когда и каяться нельзя! Мучение! о грудь, чернее смерти!»
На пемзовый пригорок упала тень. Смит, небритый и выглядевший даже хуже обычного, появился со стороны домика Саймона в сопровождении юноши. Они замерли на месте. Смит провел трясущейся рукой по лицу и дернул себя за нижнюю губу. Саймон после недоброго взгляда на Гонта посмотрел на Квестинга.
Актер приблизился к финалу своего короткого, потрясающего монолога. Дикон подумал, что его патрон является единственным ныне живущим артистом, который может увлечь слушателей Шекспиром в полдень на веранде курорта с термическими источниками. Причем он не шокирует окружающих, а вызывает в душе каждого какую-то леденящую дрожь, заставляет их думать о смерти.
Квестинг откашлялся и разразился громкими аплодисментами, стуча трубкой Фоллса по стойке веранды.
— Отлично, отлично, отлично! — воскликнул он. — Ну разве это не высокоинтеллектуальная игра?! Великолепное чтение, мистер Фоллс, не правда ли?
— Кажется, это моя трубка, — вежливо произнес тот в ответ. — Спасибо. — Затем он повернулся к Гонту и продолжил: — Конечно, вы можете заложить агностицизм в это строки, чтобы вскрыть характер персонажа, и противопоставить их сотням других, достаточно ортодоксальных, но, по моему мнению...
— «Как вам понравится» — мое любимое произведение, — подала голос из окна миссис Клейр. — Такая милая вещичка, чудесные летние сцены. Прекрасная Розалинда!
Доктор Акрингтон переступил порог своей комнаты и заявил:
— Со всей этой современной модой на психопатологическую галиматью вы, как мне кажется, заставите слушать пьесы кого угодно.
— Напротив, — возразил Гонт. — Сейчас происходит возрождение. Сжимая в руках неизменный колокольчик, из кухни вышла Хайа. За ней с ужасно рассеянным видом из кабинета появился полковник.
— Ленч? — поинтересовался он. — А о чем вы беседуете? Кажется, будто кто-то произносил агитационную речь. — Барбара прошептала что-то отцу на ухо-. — А? Не слышу! — воскликнул тот. — Что? — Затем полковник взглянул на Гонта. — Из пьесы? О Боже! — Он выглядел немного расстроенным, но постепенно на его лице появилось выражение благодушия. — Мы часто встречались с разными бродячими труппами, когда я служил в Индии,— сказал полковник. — Однажды они и меня задействовали в одной из своих пьесок. Чертовски забавная штучка. Вы, наверное, знаете ее. Она называется «Тетка Чарлея».
Во время ленча Дикону стало ясно: Саймон изобрел какую-то новую большую теорию. В самом деле, столь многозначительными были его взгляды, что ни Квестинг, ни кто-либо другой, по мнению молодого человека, не мог ошибиться насчет их назначения. Сам Дикон находился в сильном замешательстве, и ему казалось, будто он живет в середине кошмарного сна. Тревога за Барбару, основанная на чувстве, которое он отказывался определить однозначно, не очень приятное изменение своего отношения к патрону и как никогда усилившееся впечатление, что война захватила теперь всех новозеландцев, — эти факты образовали расплывчатое облако страхов и беспокойств. И потом еще Квестинг.
Несмотря на наблюдения Саймона, даже несмотря на убедительное подтверждение подозрений в виде торпедированного корабля, Дикону все еще было трудно представить бизнесмена в роли шпиона. Молодой человек оставался в достаточной степени, новозеландцем и потому сомневался в существовании вражеских агентов вообще в этой стране, по-прежнему считал их существующими лишь как пугала в воображе-
нии нудных пожилых леди и клубных болтунов. Однако... он мысленно отмечал улики против Квестинга.Пытался ли бизнесмен подстроить Смиту гибель, и если так, то зачем? Почему он настаивал на том, будто ездил в бухту Pohutukawa, хотя доктор Акрингтон устроил ему ловушку и доказал, что это неправда? Если Квестинг ходил на Пик в поисках ценных сувениров, зачем он тогда шесть раз подавал сигналы по три, пять и снова по три вспышки с места, где совершенно точно не могли находиться интересующие его предметы? Дикону никак не удавалось прийти к сколько-нибудь определенному выводу, глядя на бизнесмена, на его гладкое, несколько наивное лицо, придающую ему деловой вид одежду и совсем не свойственную коммерсанту внешность в целом. Имелись ли среди черт этого человека признаки потенциального убийцы или тайного предателя родины?
«Война изменила все ценности для моего поколения, — отвлеченно размышлял Дикон. — Многие вещи, которые мы считали раньше смешными, больше никогда нам таковыми не покажутся». Вероятно, впервые молодой человек хладнокровно и четко представил себе перспективу вражеского вторжения в Новую Зеландию. В процессе раздумий картина прояснялась. Состояние долгой спячки, присущее каждому человеку в родной стране, встревожило его, и он признал это злом. Дикон наконец понял, что больше не может жить так, как жил до сих пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84