Час спустя, истощенный невозможностью рифмовать про себя абсурдные слова и добиться, чтобы смотрительница выстроила свой рассказ в хронологической последовательности, инспектор Флоренсио Перес энергично нажал на звонок, дважды поговорил по телефону, бросив трубку с должным остервенением, надел плащ и шляпу и распорядился приготовить автомобиль, приписанный к парку полицейского участка, чтобы незамедлительно явиться на место происшествия, как объяснил он потом в отчете, составление которого стоило ему больших мучений, чем сочинение первой строфы сонета к генералу Ордунье. В подвале Дома с башнями в его голове родилась еще одна строчка, заканчивавшаяся на «паутины», из-за того, что приходилось с безграничным отвращением снимать ее с лица и рук, когда он приступил к внимательному визуальному осмотру того, что назвал в своем отчете местом преступления – не столько из уверенности, что оно действительно произошло, сколько из нежелания повторять всего лишь через четыре строчки выражение «место происшествия».
В его мемуарах перечислены имена свидетелей, спустившихся с ним в подвал, где была обнаружена нетленная женщина: врач дон Меркурио и его кучер Хулиан, судебный врач Галиндо, Мединилья, судебный секретарь, возглавивший впоследствии влиятельное управление и ставший представителем от профсоюзов в кортесах караульный Мурсьяно, упрямая смотрительница и, наконец, Рамиро Портретист и его помощник Матиас (он был глухонемым, с тех пор как провел целый день под обломками дома, разрушенного снарядом). Словно в насмешку над инспектором, едва появился дон Меркурио, которого, кстати, никто не звал, все единодушно склонились перед его авторитетом, а Флоренсио Переса перестали замечать, будто его вовсе не существовало и он не являлся в этот момент представителем власти в Доме с башнями.
– Мы имеем дело с уникальным случаем мумификации, – сказал судебный врач, когда смотрительница закрыла входную дверь и голоса женщин зазвучали приглушенно, как воркование голубей.
– Не думаю, чтобы это было более уникальным, чем я сам, – заметил дон Меркурио, стоявший рядом с инспектором, словно не замечая его и рассеянно разглядывая мраморные колонны и ветхие арки внутри двора. – В мои годы уж в мумиях я разбираюсь лучше, чем в чем бы то ни было.
– По ее одежде я могу заключить, что она была замурована шестьдесят или семьдесят лет назад. – В самых безнадежных случаях инспектор Флоренсио Перес старался восстановить свой шаткий авторитет решительными заявлениями.
– Шестьдесят лет! – вскричала смотрительница, будто порицая богохульство, и угрожающе зазвенела связкой ключей. – Скорее уж шестьдесят веков, с тех пор как построили дом. Наверное, она была пленницей мавров…
– Не говорите глупостей, сеньора. – Мединилья, судебный секретарь, служивший также осведомителем тайной полиции, помахал перед носом смотрительницы раскрытой тетрадью и авторучкой. – Я здесь все записываю, а потом это будет фигурировать в следствии.
Они шли, обходя разрушенные статуи и кучи обломков, заросшие мальвой и ладанником, и когда приблизились к перекрытому сводом проему под большой лестницей с мраморными ступеньками, их шаги и голоса стали отдаваться эхом, как склепе.
– Осторожнее на ступеньках, – сказала смотрительница, – они очень ненадежные.
Первым стал спускаться инспектор, державший большой фонарь с хромированными каннелюрами, и уже никто не разговаривал, даже смотрительница, во время переходов по подвалам и коридорам, ведшим в другие точно такие же подвалы, заставленные огромной, как катафалки, мебелью и гнилыми каркасами барочных экипажей. Когда фонарь осветил нишу, полностью разобранную каменщиком, смотрительница торопливо набожно перекрестилась и все, за исключением дона Меркурио, остановились на некотором расстоянии, глядя на тени, отбрасываемые на стены диском света, среди которых, как восковая фигура в церковной нише, с величием египетской статуи неизвестного культа, в платье, модном в период Второй империи, сложив на коленях руки и откинувшись на высокую спинку кресла, сидела, как живая, девушка, глядевшая в пустоту своими голубыми глазами, отсвечивавшими при свете фонаря стеклянным блеском. В ней не было ничего ужасающего – скорее какая-то невозмутимая естественность, будто она не провела семьдесят лет замурованная в подвале, а сидела в кресле в своем кабинете, готовая к приему близких друзей.
Не оборачиваясь, как хирург, поглощенный трудностью операции, дон Меркурио попросил подать пенсне, чемоданчик, фонарь. Рядом с ним, очень внимательный, моментально подчинявшийся движениям рук доктора, Хулиан наклонялся, чтобы взглянуть на девушку, и заставлял других сохранять дистанцию, до сих пор отделявшую их от дона Меркурио. Именно Хулиан держал сейчас фонарь: инспектор Флоренсио Перес отдал его кучеру с покорностью, показавшейся ему самому непростительной, и более минуты, пока смотрительница не зажгла свою керосиновую лампу, только сияющая и бледная фигура мертвой девушки, с пыльными волосами, сверкавшими, вокруг ее лица, как черная газовая ткань, выделялась в окутывавшей всех темноте. Трусливые тени касались друг друга, не узнавая, и слышали свое дыхание, тогда как маленькая горбатая фигурка дона Меркурио медленно двигалась перед освещенной нишей, быстро шевеля вытянутыми пальцами, словно совершая обряд или колдуя. Его пальцы, скользившие, не касаясь лица мумии, зацепились за локон на ее виске, подняв легкое облако пыли, заставившее врача и его помощника закашляться.
– Обратите внимание, Хулиан, – сказал дон Меркурио, – что эта девушка не сопротивлялась, когда ее замуровывали. Может, прежде чем заточить, ее одурманили наркотиками, и после пробуждения с ней тотчас случился коллапс, не давший времени испугаться? Посмотрите на фаланги ее пальцев… – И дон Меркурио, сняв пенсне, приложил к желтой впадине своего левого глаза маленькую мощную лупу. – Все похороненные заживо имеют при эксгумации очень похожие признаки. Содранные ногти, сломанные фаланги пальцев, противоестественно вывернутые суставы. Вылезшие из орбит глаза, раскрытые челюсти, вывихнутые от воплей ужаса. А в случае с этой женщиной или девушкой нет ничего подобного. Взгляните на ее позу: абсолютное спокойствие. Специфические условия склепа создали эффект, показавшийся этой бедняжке чудом. Это нечастый, но не исключительный случай, как хорошо знают археологи и представители церкви. Что вы на это скажете, Хулиан?
От мудрости дона Меркурио его кучер приходил иногда в такой восторг, что готов был разрыдаться:
– Что мне остается сказать, дон Меркурио? Вы гений.
– Не стоит льстить мне, Хулиан: я уже одной ногой в могиле, и мне безразлично мирское тщеславие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161