Вот это и будет вторая куча
вопросов, которую я пошлю ему в Мюнхен". - Левин вернулся к столу, достал
из ящика визитную карточку, которую ему вручил немец по поручению своего
шефа. На ней было написано: "Доктор Густав-Карл Анерт. Президент
компании... Полиграфические машины, множительная техника, издательства..."
Внизу справа адрес, служебный телефон, телекс, телефакс.
Отложив карточку, Левин подумал, что составить вопросики для этих
воображаемых двух кучек тоже непросто, придется почесать затылок. Чего
доброго, вместо двух кучек окажется нечто малозаметное и малополезное...
Размышления его прервал Михальченко. Огромный, шумный, он ввалился,
швырнул кепочку из серого вельвета на стол, рванул на груди "молнию"
коричневой куртки и распахнув ее, уселся.
- Ну что, Ефим Захарович, начали движение вперед, колонной? -
улыбаясь во весь рот, спросил он.
- До движения колонной и оркестровых маршей еще далеко, Иван. Я пока
сижу, даже не высиживаю цыплят, потому что и яиц нет.
- Могу порадовать по другому поводу: покупаем списанный "уазик". С
военными я договорился, приведем в божеский вид на авторемонтном заводе.
Так что будете ездить.
- Куда?
- Куда пожелаете... Мне никто не звонил? - он посмотрел на часы.
- Нет.
- В двенадцать должен прийти замдиректора музея. У них уперли с
экспозиции два кремневых пистоля пятнадцатого века.
- Хорошо, что у них нет экспозиции с "макаровыми"...
- Ладно, пойду к себе, - взяв кепочку, Михальченко вышел...
Левин придвинул лист бумаги, подпер кулаком подбородок и долго
смотрел на то место, где только что стоял Михальченко. Затем взяв ручку,
стал быстро писать: "1. К Гукасяну - следственный отдел службы
безопасности. Для ориентации. 2. Кто по линии прокуратуры тогда курировал
КГБ? (Это на всякий случай). Прокурором области был, кажется, Никитченко.
Проверить. Но вряд ли он жив. Я тогда учился на третьем курсе. Если ему в
ту пору было сорок-сорок пять, то сейчас ему должно быть восемьдесят
два-восемьдесят семь. 3. Поехать на место, где стоял тогда лагерь".
Он отложил ручку, поскольку больше ничего не придумал, успокоительно,
по давнему опыту решив, что по ходу дела, как бы медленно оно ни
двигалось, какие-то новые вопросы возникнут сами по себе, без насилия.
Затем он принялся сочинять письмо Анерту в Мюнхен:
"Уважаемый господин Анерт!
По поручению вашего доверителя господина Шоора я занимаюсь выяснением
обстоятельств смерти Вашего дяди Алоиза Кизе, находившегося в лагере для
военнопленных в Старорецке. Событие это отстранено от нас более чем сорока
годами. Естественны возникающие из этого обстоятельства сложности. Поэтому
я был бы Вам весьма благодарен, если бы Вы сочли возможным выполнить
следующую мою просьбу: предоставить в мое распоряжение письма Вашего дяди
из плена на родину (при наличии таковых, разумеется, в копиях); кроме
того, (опять же при наличии таковых), дневниковые записи, относящиеся ко
времени пребывания господина Кизе в Старорецком лагере. Если Вы посчитаете
необходимым (а это входит в права клиента) получать от нас периодическую
информацию о ходе расследования (конечно, в том объеме, который не пойдет
во вред расследованию), мы готовы исполнить это Ваше пожелание.
С уважением Е.Левин, исполнитель работы".
Это сочинение Левину понравилось, он даже улыбнулся иронически тем
поклонам стиля, которыми отличалось письмо. Единственное, что портило его,
так это обилие фраз, взятых в скобки - многовато. "Черт с ним, сойдет, -
подумал он. - Сколько оно будет идти в Мюнхен? Недели две-три? Наша почта
пересела с самолета на перекладные. Обратно - столько же. Если, конечно,
этот Анерт снизойдет, чтоб ответить... Да-а, многовато", - он взял бланк с
грифом "Частное сыскное бюро "След", потер меж пальцев бумагу и, покачав
головой, отметил оборотистость Михальченко. Тот исхитрился при дефиците
бумаги раздобыть эту плотную гладкую финскую, которая так и просилась под
перо или быть немедленно заложенной в каретку пишущей машинки - что Левин
и осуществил...
9
- В котором часу твой самолет?
- В девятнадцать пятьдесят.
Истекал последний день пребывания Тюнена в Старорецке у давнего
приятеля. Наговорились всласть за все годы, что не виделись. Приглядевшись
за четыре дня к Иегупову, Тюнен отметил, что оказался он не таким хилым,
каким увиделся Тюнену в первый день. Видимо, это впечатление возникло
тогда от седины и хромоты Иегупова, иссеченного морщинами лица и убогого
жилища. Позже, когда Тюнен видел Иегупова обнаженным по пояс, обратил
внимание на сильные плечи и мускулистые руки, на крепкие подвижные пальцы.
То, что Иегупов по утрам делал зарядку, тоже очень удивило Тюнена.
- Жениться, что ли собрался, силу нагоняешь? - спросил он.
- Поздно жениться, женилка усохла, - сказал Иегупов.
За четыре дня, что Тюнен пробыл в Старорецке, он много ходил по
городу, пытаясь найти знакомые с детства места. Но почти ничего не
находил. Дом, где родился и прожил до 1941 года, уже не существовал. На
его месте, заняв полквартала, стояла блочная девятиэтажка с кафе
"Буратино" в цокольном помещении.
В один из этих дней произошел переполох: после обеда Тюнен
почувствовал себя плохо, через час стало совсем худо, он потерял сознание.
Испуганный Иегупов по телефону-автомату вызвал "скорую". Приехавшие врачи
возились с Тюненом, пока он не оклемался, хотели забрать в больницу,
настаивали, поскольку случилась диабетическая кома, но он категорически
отказался. Всю вторую половину дня пролежал на раскладушке, ощущая
неловкость за то, что доставил столько хлопот и переживаний Иегупову. Тот
только развел руками, сказал:
- Что же это ты, брат, помирать ко мне приехал?
И вот чемодан Тюнена стоял на табурете, он укладывал в него свои
пожитки, чтоб через час-другой попрощаться с Иегуповым и отправиться в
аэропорт.
Иегупов сидел на стуле, вытянув больную ногу, и наблюдал. Приезд
Тюнена взбудоражил его обычную тоскливую одинокую жизнь, поселил какую-то
неясную тревогу в душе. Было бы неправдой сказать, что Иегупов не
порадовался встрече. Однако охватившая его нервозность вызывала уже
желание, чтобы Тюнен все-таки поскорее уехал. Иегупов понимал греховность
этого, даже корил себя, но не мог совладать с накатывавшим иногда по ночам
беспокойством, что Тюнен может еще задержаться на день-два, поменять
билет.
- Слушай, как тебе добираться до аэропорта. Не надо ехать в центр и
пересаживаться на автобус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
вопросов, которую я пошлю ему в Мюнхен". - Левин вернулся к столу, достал
из ящика визитную карточку, которую ему вручил немец по поручению своего
шефа. На ней было написано: "Доктор Густав-Карл Анерт. Президент
компании... Полиграфические машины, множительная техника, издательства..."
Внизу справа адрес, служебный телефон, телекс, телефакс.
Отложив карточку, Левин подумал, что составить вопросики для этих
воображаемых двух кучек тоже непросто, придется почесать затылок. Чего
доброго, вместо двух кучек окажется нечто малозаметное и малополезное...
Размышления его прервал Михальченко. Огромный, шумный, он ввалился,
швырнул кепочку из серого вельвета на стол, рванул на груди "молнию"
коричневой куртки и распахнув ее, уселся.
- Ну что, Ефим Захарович, начали движение вперед, колонной? -
улыбаясь во весь рот, спросил он.
- До движения колонной и оркестровых маршей еще далеко, Иван. Я пока
сижу, даже не высиживаю цыплят, потому что и яиц нет.
- Могу порадовать по другому поводу: покупаем списанный "уазик". С
военными я договорился, приведем в божеский вид на авторемонтном заводе.
Так что будете ездить.
- Куда?
- Куда пожелаете... Мне никто не звонил? - он посмотрел на часы.
- Нет.
- В двенадцать должен прийти замдиректора музея. У них уперли с
экспозиции два кремневых пистоля пятнадцатого века.
- Хорошо, что у них нет экспозиции с "макаровыми"...
- Ладно, пойду к себе, - взяв кепочку, Михальченко вышел...
Левин придвинул лист бумаги, подпер кулаком подбородок и долго
смотрел на то место, где только что стоял Михальченко. Затем взяв ручку,
стал быстро писать: "1. К Гукасяну - следственный отдел службы
безопасности. Для ориентации. 2. Кто по линии прокуратуры тогда курировал
КГБ? (Это на всякий случай). Прокурором области был, кажется, Никитченко.
Проверить. Но вряд ли он жив. Я тогда учился на третьем курсе. Если ему в
ту пору было сорок-сорок пять, то сейчас ему должно быть восемьдесят
два-восемьдесят семь. 3. Поехать на место, где стоял тогда лагерь".
Он отложил ручку, поскольку больше ничего не придумал, успокоительно,
по давнему опыту решив, что по ходу дела, как бы медленно оно ни
двигалось, какие-то новые вопросы возникнут сами по себе, без насилия.
Затем он принялся сочинять письмо Анерту в Мюнхен:
"Уважаемый господин Анерт!
По поручению вашего доверителя господина Шоора я занимаюсь выяснением
обстоятельств смерти Вашего дяди Алоиза Кизе, находившегося в лагере для
военнопленных в Старорецке. Событие это отстранено от нас более чем сорока
годами. Естественны возникающие из этого обстоятельства сложности. Поэтому
я был бы Вам весьма благодарен, если бы Вы сочли возможным выполнить
следующую мою просьбу: предоставить в мое распоряжение письма Вашего дяди
из плена на родину (при наличии таковых, разумеется, в копиях); кроме
того, (опять же при наличии таковых), дневниковые записи, относящиеся ко
времени пребывания господина Кизе в Старорецком лагере. Если Вы посчитаете
необходимым (а это входит в права клиента) получать от нас периодическую
информацию о ходе расследования (конечно, в том объеме, который не пойдет
во вред расследованию), мы готовы исполнить это Ваше пожелание.
С уважением Е.Левин, исполнитель работы".
Это сочинение Левину понравилось, он даже улыбнулся иронически тем
поклонам стиля, которыми отличалось письмо. Единственное, что портило его,
так это обилие фраз, взятых в скобки - многовато. "Черт с ним, сойдет, -
подумал он. - Сколько оно будет идти в Мюнхен? Недели две-три? Наша почта
пересела с самолета на перекладные. Обратно - столько же. Если, конечно,
этот Анерт снизойдет, чтоб ответить... Да-а, многовато", - он взял бланк с
грифом "Частное сыскное бюро "След", потер меж пальцев бумагу и, покачав
головой, отметил оборотистость Михальченко. Тот исхитрился при дефиците
бумаги раздобыть эту плотную гладкую финскую, которая так и просилась под
перо или быть немедленно заложенной в каретку пишущей машинки - что Левин
и осуществил...
9
- В котором часу твой самолет?
- В девятнадцать пятьдесят.
Истекал последний день пребывания Тюнена в Старорецке у давнего
приятеля. Наговорились всласть за все годы, что не виделись. Приглядевшись
за четыре дня к Иегупову, Тюнен отметил, что оказался он не таким хилым,
каким увиделся Тюнену в первый день. Видимо, это впечатление возникло
тогда от седины и хромоты Иегупова, иссеченного морщинами лица и убогого
жилища. Позже, когда Тюнен видел Иегупова обнаженным по пояс, обратил
внимание на сильные плечи и мускулистые руки, на крепкие подвижные пальцы.
То, что Иегупов по утрам делал зарядку, тоже очень удивило Тюнена.
- Жениться, что ли собрался, силу нагоняешь? - спросил он.
- Поздно жениться, женилка усохла, - сказал Иегупов.
За четыре дня, что Тюнен пробыл в Старорецке, он много ходил по
городу, пытаясь найти знакомые с детства места. Но почти ничего не
находил. Дом, где родился и прожил до 1941 года, уже не существовал. На
его месте, заняв полквартала, стояла блочная девятиэтажка с кафе
"Буратино" в цокольном помещении.
В один из этих дней произошел переполох: после обеда Тюнен
почувствовал себя плохо, через час стало совсем худо, он потерял сознание.
Испуганный Иегупов по телефону-автомату вызвал "скорую". Приехавшие врачи
возились с Тюненом, пока он не оклемался, хотели забрать в больницу,
настаивали, поскольку случилась диабетическая кома, но он категорически
отказался. Всю вторую половину дня пролежал на раскладушке, ощущая
неловкость за то, что доставил столько хлопот и переживаний Иегупову. Тот
только развел руками, сказал:
- Что же это ты, брат, помирать ко мне приехал?
И вот чемодан Тюнена стоял на табурете, он укладывал в него свои
пожитки, чтоб через час-другой попрощаться с Иегуповым и отправиться в
аэропорт.
Иегупов сидел на стуле, вытянув больную ногу, и наблюдал. Приезд
Тюнена взбудоражил его обычную тоскливую одинокую жизнь, поселил какую-то
неясную тревогу в душе. Было бы неправдой сказать, что Иегупов не
порадовался встрече. Однако охватившая его нервозность вызывала уже
желание, чтобы Тюнен все-таки поскорее уехал. Иегупов понимал греховность
этого, даже корил себя, но не мог совладать с накатывавшим иногда по ночам
беспокойством, что Тюнен может еще задержаться на день-два, поменять
билет.
- Слушай, как тебе добираться до аэропорта. Не надо ехать в центр и
пересаживаться на автобус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65