Я НЕ СВИДЕТЕЛЬ


1
- Ну что, Ефим Захарович, закончил? - спросил прокурор области.
Левин понял оба смысла этого вопроса - и прямой и второй, подспудный,
поскольку они были связаны между собой: он, прокурор следственного
управления Старорецкой областной прокуратуры, еще несколько месяцев назад
предупредил руководство, что как только закончит дело по поводу ограбления
кооператива "Мода", сразу же уходит на пенсию. Дело он завершил, и сейчас
пухлые тома лежали на столе перед шефом, чтобы через день-другой уйти в
суд. И потому потаенный смысл вопроса означал: "Все-таки уходишь? Не
передумал?" Нет, не передумал. Ему шел шестьдесят второй год. Тридцать
пять лет он в сущности занимался одним и тем же изо дня в день: выезды на
место происшествия, допросы, контроль за следствием в районных
прокуратурах. Его поднимали звонки по ночам, когда работал
прокурором-криминалистом, и сонный, с еще затуманенной головой, помаргивая
от рези в покрасневших глазах, ополоснутых сильно хлорированной водой, он
садился в фургончик спецмашины и ехал на место происшествия - в дождь, в
слякоть, в мороз, в распутицу, и по гладкому шоссе, и по тряским
колдобинам проселка; звонки выдергивали его из-за праздничных застолий -
под Новый год, на Первомай или на Октябрьские. Спецмашина увозила его с
концерта в филармонии; в летние воскресные дни тот же "рафик" приезжал за
ним на речной пляж или на лесную поляну, где он отдыхал с семьей или
друзьями (дежурного по прокуратуре обычно ставил в известность, где его
искать...) Нет, он не передумал. Он устал обшаривать и переворачивать
трупы, присутствовать на вскрытиях и при обысках чужого жилья, ездить и
летать в чужие города и возвращаться с сумками и чемоданчиками, набитыми
изъятыми рублями, долларами, фунтами, золотом, бриллиантами, ножами и
пистолетами. Он устал от ругани с милицией, знал, до какого уровня упала
там квалификация сыщиков и следователей, знал, как бегут оттуда
профессионалы из-за мизерной зарплаты, убогого оснащения. Нет серьезного
конкурсного отбора, способная молодежь не очень-то рвется пахать за гроши,
а потому пробивается больше случайных малообразованных людей. Но входить
во все эти чужие печали он не мог, потому что над ним висело начальство,
изрекавшее: "Найти!" И потому, ругая милицию за промахи, ошибки,
вынужденную (субъективную или объективную) нерасторопность, он в сущности
ругал не милицию, а Систему. Не мог он каждый раз входить в их положение,
как не входили в его положение те, кто стоял над ним... От всего этого
Левин устал. Жена, едва ему исполнилось шестьдесят, начала давить:
"Хватит! Сколько можно?! Уходи! Хоть для себя, для семьи поживи. С голоду
не умрем". Он пообещал, что "вот-вот" уйдет. Но прошло еще полтора года,
за которые ничего не изменилось, разве что увеличилась преступность,
однако теперь, закончив дело по кооперативу "Мода", он сказал себе: "Все!"
- Не передумали, Ефим Захарович? - спросил прокурор области.
Они сидели в его большом кабинете. Был полдень, но от густого
снегопада за окнами в комнате стало сумеречно.
- Нет. Я уже дома всем объявил. Там такие планы строят! В особенности
внук.
- Внука в садик водить?
- А что? Моцион.
- Ну что ж, - вздохнул прокурор, - оформляй, проводим, как положено.
Что хочешь в подарок на память?
- Красную папку с золотыми буквами, - усмехнулся Левин.
- Это мы умеем.... Здесь все в порядке, чисто? - хлопнул прокурор
ладонью по томам дела.
- По-моему, все в порядке...
Еще час Левин болтался в прокуратуре, заходил то в один, то в другой
кабинет, затем отправился домой. По дороге зашел в парикмахерскую, очередь
была небольшая, он сел ждать.
- Следующий! - услышал он и пошел к освободившемуся креслу. - Что
носите? - спросила парикмахерша, заталкивая ему за ворот салфетку.
- Низкую "польку".
Руки у нее после мытья были холодные, и он слегка поежился. Когда она
уже сушила голову феном, его охватила вдруг дремота.
Слипались веки, и, боясь уснуть, Левин стал поглядывать на себя в
зеркало. Худое бесцветное лицо уставшего человека, лоб от залысин высок,
но волосы густые, пышные, был убежден, что сохранил их потому, что никогда
не пользовался шампунями, а только мылом. Под серыми в коричневую крапинку
глазами тяжелые мешки, какие-то прожилки на скулах. "Как еще это
изменится? Катаракта, тугоухость, начнут выпадать зубы?" - подумал он
невесело и удивленно вспомнил, что девочек в его жизни до женитьбы было
немало, нравился. Он скосил глаза, отыскал в зеркале отражение вешалки.
Синее из плащевки пальто с меховой подстежкой и шапка были на месте. Он
знал, что жулье заглядывает в парикмахерские...
- Бреетесь сами, дома? - прервала его раздумья парикмахерша.
- Да.
- Боитесь СПИДа?
- Нет. Привычка.
- Все ополоумели с этим спидом. Вон, маникюрша, без работы сидит.
"То ли еще будет!" - мысленно усмехнулся он.
Одеваясь, Левин затянул пояс потуже, пальто на размер или два больше.
Он был худ, и жена не любила на нем вещи в обтяжку, покупала и пальто, и
куртки, и свитера - чтобы были посвободнее, немножко полнили...
Домой Левин пошел пешком, по дороге зашел в аптеку, где жена работала
провизором. Он увидел ее сквозь широкое с окошечком стекло. В глубине
стояли столы с колбами, ретортами, весами и еще какими-то склянками, за
которыми колдовали три женщины в белых халатах. Одна из них, заметив
Левина, что-то сказала другой - немолодой, в очках, и та, подняв голову,
кивнула ему, мол, я сейчас, подожди. Потом она вышла к нему, спросила:
- Ты домой?
- Да.
- Обед на плите.
- Хорошо.
- Ну, что, закончил? - и посмотрела ему в глаза, радуясь и сочувствуя
ему, вроде жизнь его кончилась и начнется доживание.
- Закончил.
- Будешь оформлять пенсию?
- После того, как пройдет в суде. Мало ли что, могут вернуть на
доследование, - это решение возникло только что, неожиданно.
- Ну и пусть доследуют. Без тебя не смогут, что ли!
- Неудобно.
- Смотри сам, что тебе удобно, что неудобно... Ладно, иди, у меня
много работы...
Дома он поел из одной тарелки сперва суп, а потом гречневую кашу с
куском отварного мяса, вымыл тарелку, полистал газеты, лежа на тахте.
Потом Левин прошел в комнату, служившую спальней и кабинетом, включил
настольную лампу, выдвинул ящики письменного стола и начал там рыться. За
этим занятием его застала жена. Он слышал, когда она вошла, хлопнув
дверью, слышал, как снимала сапоги. Теперь, стоя в дверном проеме в
старенькой мутоновой шубе, в чулках, спросила о внуке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65