Войдя в
подворотню, он с трудом отыскал вход, поднялся на первый этаж по пяти
выщербленным ступеням. Дверь на лестничную площадку, где была всего одна
квартира, оказалась открытой, маленький коридор освещался тусклой
лампочкой.
Тюнен постучал в дверь, на которой мелом была выведена большая цифра
"1".
- Войдите, - донесся голос.
В маленькой комнате, куда ступил Тюнен, был полумрак, горел лишь
ночник на тумбочке у большой деревянной кровати; в ней полулежал седой
большеголовый человек, ноги его прикрывало рыжее из верблюжьей шерсти
одеяло.
- Антон? - спросил Тюнен, не узнавая того, кто предстал перед ним: он
ехал к Антону Иегупову, которого помнил, а увидел старика. Прошло около
полувека, как они расстались, и хотя Тюнен это отлично понимал, собираясь
в поездку, осознавал, что и сам он уже старик, все же коварная память не
хотела таких подмен, подсовывала все того же давнего, далекого Антона.
- Вы кто? - спросил Иегупов, опуская ноги с кровати.
- Антон, это я, Георг Тюнен.
- Господи! Неужто?! - Иегупов отбросил одеяло, кряхтя встал и как был
в кальсонах, хромая, шагнул навстречу. - Где же узнать тебя, совсем
старик.
Они обнялись. Иегупов надел штаны, помог Тюнену снять плащ,
засуетился.
- Небось, с дороги, устал? Я сейчас чаю согрею, - и взяв белый
эмалированный чайник со стола, заковылял к двери.
Тюнен огляделся. В комнате, помимо кровати и стола, был старый
шифоньер с фанерной филенкой, стул, табурет, большие узлы из скатертей
валялись в углу. На шифоньере до потолка громоздились перевязанные
чемоданы, картонные коробки и короба от болгарского вина, стол и
подоконник были уставлены посудой. И впрямь временное жилье. Стоял затхлый
запах ношеной одежды, постельного белья, обуви, валявшейся у дверного
косяка.
Вернулся с чайником Иегупов, включил верхний свет.
- Ну, давай, я тебя разгляжу... Да-а, укатали нас обоих крутые
горки... Садись, будем чай пить... Вон хлеб, масло, плавленные сырки.
Может, картошку сварить?.. Ты когда приехал? По каким таким делам?
- Ты разве письмо мое не получил? - спросил Тюнен. - Я его до
востребования еще в январе отправил.
- Нет, я и не заглядывал на почту. Нас-то сюда давно переселили. А
почта-то там, возле дома, черти где! Я и за газетами не стал туда ездить,
далеко мне уже, не по силам. Да и не ждал я ни от кого писем. А про тебя
уж давно запамятовал. А потом в больнице дважды лежал, с ногой все хуже. Я
и сейчас еще на больничном... Тружусь. На мою пенсию только овса и купишь
на кашу... Ну а ты-то как?
Они пили чай, забрасывали друг друга вопросами, вспоминали, вздыхали
и опять говорили, говорили...
Тюнен пересказал приятелю письмо, которое отправил ему в январе,
показал письмо из Мюнхена от Анерта и фотографию.
Всмотревшись в нее, Иегупов как-то изменился в лице, то ли боль
воспоминаний, то ли мгновенный испуг промелькнул в его глазах, когда
непроизвольно, в долю секунды чиркнул он подозрительным взглядом по лицу
Тюнена, словно засомневался: а Георг Тюнен ли это, или кто другой пришел
под его именем? Затем с фотографией в руке Иегупов проковылял к тумбочке и
сунув снимок в близкий от лампы яркий свет, вглядывался, низко склонив
голову.
- Нет, это не отец, - сказал он, вернувшись к столу и возвращая
Тюнену фотографию. - Может какой однофамилец, - он пристально посмотрел на
Тюнена, как бы проверяя, поверил тот его словам или нет.
Тюнен вложил фотографию и письмо Анерта в конверт.
- А ты зря не хочешь, чтоб сын поехал туда. Что ни говори, а живут
они получше нашего, там всего погуще. Да и приехал бы он не на пустое
место - видишь, какое наследство выяснилось, - Иегупов затряс большой
седоволосой головой.
- Не хочу, - коротко и резко ответил Тюнен.
- Ну, как знаешь...
Они посидели еще какое-то время за столом, потом Иегупов сказал:
- Спать будешь на раскладушке, тюфячок сверху положим, так что кости
не сломаешь. Давай-ка стол к окошку сдвинем...
Когда легли и погасили свет, Тюнен с наслаждением расслабился,
потянулся, ощущая чуть ли блаженство оттого, что трудный день позади, что
он, наконец, обрел приют и теперь не одинок. Он даже не ощущал под спиной
бугры сбившейся ваты в старом тюфяке, заснул не сразу, слышал, как возится
в своей постели Иегупов. Вдруг тот спросил:
- Спишь, Георг?
- Нет, но спать хочется. Устал.
- А ты надолго ко мне?
- Четыре дня пробуду. У меня обратный билет есть...

8
"Господин Алоиз Кизе, герр Кизе, герр оберст Кизе... Откуда ты
свалился на мою бедную еврейскую голову, будь ты не ладен!.. Моя голова,
конечно, не стоит ни копейки... А за тебя, уже покойника, внесли
кругленькую сумму в валюте. И это только аванс. А пройдоха Михальченко
хочет заполучить ее всю... Шустряк... Хотя бандитов он ловить умеет, тут
ему не откажешь, оперативное чутье у него есть... А что есть у меня?
Покойник. И что известно? Что он в 1948 году либо умер своей смертью, либо
"погиб при странных обстоятельствах", как сказано заявителем. Но в обоих
случаях - покойник. Что еще? Военный инженер-фортификатор. Родился в 1892
году. Значит, в 1948-м было ему пятьдесят шесть. Мужчина, военный человек,
в этом возрасте мог быть еще ой-ой-ой. Сейчас я старше его тогдашнего на
шесть лет, и помню, что когда мне стукнуло пятьдесят шесть, я тоже
чувствовал себя не то чтобы ой-ой-ой, но слава Богу... Что же еще мы знаем
о господине Кизе? Что он находился в лагере для военнопленных здесь, в
Старорецке. Вот и все... Где захоронен - неизвестно. А родственники хотят
знать не только обстоятельства его смерти, но и место захоронения. Скорее
всего такого места уже нет. Со своими покойниками не церемонились, сносили
кладбища, чтоб выстроить жилье для живых. Город вырос почти в два раза...
Что мне хотелось бы знать для начала? - и задав себе этот вопрос после
долгого внутреннего монолога, Левин прошелся по кабинету, остановился у
окна. - Нужна мне группа вопросов, - сказал он себе. - Когда я их
придумаю, то рассортирую на две кучи. Одна - те, что надо выяснить тут, в
Старорецке и вообще в пределах страны. Вторая... Если родственник, этот
интересующийся дядей племянник из Мюнхена, как сказал мне немец, хочет все
знать, пусть, сукин сын, тоже посуетится. Отвалить валюту, потому что ее
много, и сидеть ковырять в носу и ожидать пока какой-то Левин будет потеть
и кровью харкать, конечно, очень удобно. Но Левин тоже не вчера родился и
насидел в прокуратуре хорошие мозоли на заднице. Поэтому мюнхенскому
племяннику тоже придется пошевелиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65