Ты… ты даже этого мне не оставил. Уж в этом-то я не сомневалась – в твоей верности. Это помогало мне переносить все остальное: твою ложь, пьянство, азартные игры…
– Джо… – Непритворная боль прозвучала в голосе Килрейна.
– Не беспокойся. Я тебя не брошу. Но только потому, что не имею на это права. Не будь ты калекой, я бы…
– Джо, Бога ради! – воскликнул Килрейн.
– Нет, Кил. Я останусь и буду о тебе заботиться не из любви к Богу. И не из любви к кому-нибудь еще. Я даже смогу сохранить доброе к тебе отношение, хотя бы внешне. Но ты не должен заблуждаться, Кил Мэллори, – как бы я ни была добра в будущем, никогда не забывай, что я ненавижу тебя от всего сердца за все то, чего ты лишил меня, за то, что ты украл у меня лучшие годы жизни!
– Вот видишь, ублюдок поганый! – заорала Лиз, стоявшая внизу. – Ты уже начал получать то, что тебе причитается. Бог не любит таких пакостников и…
Джо резко обернулась на звук ее голоса и в то же мгновение, услышав отчаянный скрип колес по ковру, взглянула назад, но было поздно: кончики ее пальцев лишь коснулись кресла, не удержав его. Подпрыгивая, каталка с грохотом пронеслась по бесконечной череде ступенек, опрокинулась, потеряла колесо, а Кил все падал и падал вниз, ударяясь о ступени, переворачиваясь, и наконец остался лежать у самых ног Лиз Мелтон.
Все было кончено. Когда Джо Энн подбежала к нему, пронзительно крича: «Кил! Кил!», все еще хватая руками воздух, из его рта уже била фонтаном кровь. Невыразительным, почти беззвучным голосом она позвала негров. Бегства Лиз Мелтон она даже не заметила.
Его отнесли наверх, в спальню, и один из негров поскакал за доктором. Она провела два часа у постели Кила, вытирая влажным полотенцем его уже застывшее лицо, пока наконец не приехал доктор Хартли.
Врачебный осмотр занял не более минуты. Доктор, полный печали, выпрямился.
– Мне очень жаль, миссис Мэллори, – произнес он, – но ваш муж умер.
Джо молча встала и спустилась вниз по лестнице. Она приказала заседлать своего жеребца и отправилась в Мэллори-хилл. У нее не было ни малейшего представления, что она скажет при встрече Гаю Фолксу, но ей и не пришлось ничего говорить: Гай в это время вместе с пигмеями был на борту парохода, идущего вверх по реке в Цинциннати, откуда он мог добраться до Нью-Йорка поездом. Утром предыдущего дня он получил письмо и сразу же поскакал к Фитцхью, чтобы попросить его приглядеть за Мэллори-хиллом несколько дней, пока Уиллард Джеймс, все еще проводящий медовый месяц в Нью-Орлеане, не будет извещен телеграммой. Гай знал, что Уилл сможет приглядеть за имением в его отсутствие.
Письмо он держал в руке, перечитывая его в сотый раз:
«Джульетта потеряла двадцать фунтов веса. Она не нашла в себе сил смириться с тем, что вы ей написали. Она не ест, не спит, ко всему потеряла интерес. В конце этого месяца мы собираемся отплыть в Европу. Ради Бога, мистер Фолкс, приезжайте к ней, спасите для человечества этот дивный голос! Я не моралист. Меня не интересует, какие у вас были отношения, какими они будут впредь. Единственное, что я знаю, – в первый ее вечер в Нью-Орлеане она пела так, как никогда ни до ни после. Вся моя жизнь связана с оперой, но в тот вечер я рыдал, не стыдясь своих слез, – это было настоящее чудо, и без вас оно бы не случилось. Не говоря уже о том, что, если она умрет (а она непременно умрет), вы станете убийцей, вы не имеете права лишать миллионы людей радости слышать ее голос, а певица с таким голосом рождается чрезвычайно редко! Знайте, что на следующий день после вашего отъезда она упала в обморок на сцене во время спектакля. Я видел вашу записку. Ваши чувства благородны, но умными их не назовешь. Умоляю, заклинаю вас, приезжайте.
Эдвард Малхауз».
Через две недели нью-йоркские любители оперы четырнадцать раз вызывали Джульетту на бис, так потрясающе исполнила она партию Лючии, но, когда занавес поднялся в пятнадцатый раз, сцена была пуста.
Джульетта уже убежала за кулисы и истерически рыдала в объятиях Гая Фолкса.
Глава 24
Гай сидел у окна своего номера в лондонском отеле «Королевское оружие», вглядываясь в серую пелену дождя. «Я все ей скажу сегодня вечером», – думал он мрачно. Но знал, что не скажет. Да в этом и не было необходимости. Джульетте, женщине умной, с самого начала было ясно, что когда-нибудь наступит конец. И все время, начиная с их отплытия из Нью-Йорка в ноябре 1853 года вплоть до этого холодного дня февраля 1856 года, они готовили себя к этому неизбежному концу.
«Она не права в одном, – размышлял Гай. – Я не стану ее ненавидеть. Я люблю ее по-прежнему, даже больше, чем раньше. Но я не могу вынести эту праздность. Это просто выше моих сил. Она занята делом, имеет успех, счастлива, а я… я потерял почти три года – и ради чего?»
Но это было неправдой: три прошедших года не были для него потеряны. Нескончаемые путешествия – Флоренция, Рим, Милан, Венеция, Ницца, Бордо, Лион, Париж, Вена, Мюнхен, Берлин – отшлифовали его, стерли последние следы былой неотесанности и сделали, хотя сам он об этом никогда не думал, светским человеком. Ведь праздность имеет и свою положительную сторону, особенно в сочетании со своего рода духовным голодом, а Гаю Фолксу он был присущ с самого рождения. Он посещал музеи и картинные галереи во всех крупных городах и стал чуть ли не экспертом в области живописи эпохи Возрождения, очень много читал и (здесь пригодились уроки, полученные когда-то у Хоуп Брэнвелл) удачно выбирал книги. К тому же он знал теперь о музыке, будучи просвещенным слушателем, куда больше, чем Джульетта. Для нее мир музыки начинался и заканчивался оперой. А Гай, познав ее волшебство благодаря Джульетте, пошел дальше, открыв для себя симфонию, камерную музыку, пьесы для скрипки и фортепьяно. Он пытался брать с собой на концерты Джульетту, но обычно она была слишком занята и утомлена бесконечными репетициями, а чаще всего ей было просто неинтересно. «Человеческий голос, – безапелляционно заявляла она, – совершенный инструмент. Все остальное мне быстро надоедает».
«Почему же, черт возьми, она не идет, – подумал он. – В такую-то погоду…» Однако погода не помешала ему увидеть многое в Лондоне: Тауэр, Вестминстерское аббатство, Музей восковых фигур мадам Тюссо, Национальную галерею на Трафальгар-Сквере, Национальную портретную галерею в Сент-Мартине, Виндзорский замок, – словом, все, что привлекает туристов. Он и сам был туристом, усердным и любознательным, потому что знал: другой возможности увидеть все это у него, вероятно, не будет.
Джульетта была сейчас в Ковент-Гардене, готовила роль Джильды в «Риголетто» Верди к своему первому выступлению в Лондоне. Она нашла наконец свой конек, то, что должно было принести ей всемирную славу: она, Кастильоне, отныне собиралась исполнять партии в операх Джузеппе Верди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
– Джо… – Непритворная боль прозвучала в голосе Килрейна.
– Не беспокойся. Я тебя не брошу. Но только потому, что не имею на это права. Не будь ты калекой, я бы…
– Джо, Бога ради! – воскликнул Килрейн.
– Нет, Кил. Я останусь и буду о тебе заботиться не из любви к Богу. И не из любви к кому-нибудь еще. Я даже смогу сохранить доброе к тебе отношение, хотя бы внешне. Но ты не должен заблуждаться, Кил Мэллори, – как бы я ни была добра в будущем, никогда не забывай, что я ненавижу тебя от всего сердца за все то, чего ты лишил меня, за то, что ты украл у меня лучшие годы жизни!
– Вот видишь, ублюдок поганый! – заорала Лиз, стоявшая внизу. – Ты уже начал получать то, что тебе причитается. Бог не любит таких пакостников и…
Джо резко обернулась на звук ее голоса и в то же мгновение, услышав отчаянный скрип колес по ковру, взглянула назад, но было поздно: кончики ее пальцев лишь коснулись кресла, не удержав его. Подпрыгивая, каталка с грохотом пронеслась по бесконечной череде ступенек, опрокинулась, потеряла колесо, а Кил все падал и падал вниз, ударяясь о ступени, переворачиваясь, и наконец остался лежать у самых ног Лиз Мелтон.
Все было кончено. Когда Джо Энн подбежала к нему, пронзительно крича: «Кил! Кил!», все еще хватая руками воздух, из его рта уже била фонтаном кровь. Невыразительным, почти беззвучным голосом она позвала негров. Бегства Лиз Мелтон она даже не заметила.
Его отнесли наверх, в спальню, и один из негров поскакал за доктором. Она провела два часа у постели Кила, вытирая влажным полотенцем его уже застывшее лицо, пока наконец не приехал доктор Хартли.
Врачебный осмотр занял не более минуты. Доктор, полный печали, выпрямился.
– Мне очень жаль, миссис Мэллори, – произнес он, – но ваш муж умер.
Джо молча встала и спустилась вниз по лестнице. Она приказала заседлать своего жеребца и отправилась в Мэллори-хилл. У нее не было ни малейшего представления, что она скажет при встрече Гаю Фолксу, но ей и не пришлось ничего говорить: Гай в это время вместе с пигмеями был на борту парохода, идущего вверх по реке в Цинциннати, откуда он мог добраться до Нью-Йорка поездом. Утром предыдущего дня он получил письмо и сразу же поскакал к Фитцхью, чтобы попросить его приглядеть за Мэллори-хиллом несколько дней, пока Уиллард Джеймс, все еще проводящий медовый месяц в Нью-Орлеане, не будет извещен телеграммой. Гай знал, что Уилл сможет приглядеть за имением в его отсутствие.
Письмо он держал в руке, перечитывая его в сотый раз:
«Джульетта потеряла двадцать фунтов веса. Она не нашла в себе сил смириться с тем, что вы ей написали. Она не ест, не спит, ко всему потеряла интерес. В конце этого месяца мы собираемся отплыть в Европу. Ради Бога, мистер Фолкс, приезжайте к ней, спасите для человечества этот дивный голос! Я не моралист. Меня не интересует, какие у вас были отношения, какими они будут впредь. Единственное, что я знаю, – в первый ее вечер в Нью-Орлеане она пела так, как никогда ни до ни после. Вся моя жизнь связана с оперой, но в тот вечер я рыдал, не стыдясь своих слез, – это было настоящее чудо, и без вас оно бы не случилось. Не говоря уже о том, что, если она умрет (а она непременно умрет), вы станете убийцей, вы не имеете права лишать миллионы людей радости слышать ее голос, а певица с таким голосом рождается чрезвычайно редко! Знайте, что на следующий день после вашего отъезда она упала в обморок на сцене во время спектакля. Я видел вашу записку. Ваши чувства благородны, но умными их не назовешь. Умоляю, заклинаю вас, приезжайте.
Эдвард Малхауз».
Через две недели нью-йоркские любители оперы четырнадцать раз вызывали Джульетту на бис, так потрясающе исполнила она партию Лючии, но, когда занавес поднялся в пятнадцатый раз, сцена была пуста.
Джульетта уже убежала за кулисы и истерически рыдала в объятиях Гая Фолкса.
Глава 24
Гай сидел у окна своего номера в лондонском отеле «Королевское оружие», вглядываясь в серую пелену дождя. «Я все ей скажу сегодня вечером», – думал он мрачно. Но знал, что не скажет. Да в этом и не было необходимости. Джульетте, женщине умной, с самого начала было ясно, что когда-нибудь наступит конец. И все время, начиная с их отплытия из Нью-Йорка в ноябре 1853 года вплоть до этого холодного дня февраля 1856 года, они готовили себя к этому неизбежному концу.
«Она не права в одном, – размышлял Гай. – Я не стану ее ненавидеть. Я люблю ее по-прежнему, даже больше, чем раньше. Но я не могу вынести эту праздность. Это просто выше моих сил. Она занята делом, имеет успех, счастлива, а я… я потерял почти три года – и ради чего?»
Но это было неправдой: три прошедших года не были для него потеряны. Нескончаемые путешествия – Флоренция, Рим, Милан, Венеция, Ницца, Бордо, Лион, Париж, Вена, Мюнхен, Берлин – отшлифовали его, стерли последние следы былой неотесанности и сделали, хотя сам он об этом никогда не думал, светским человеком. Ведь праздность имеет и свою положительную сторону, особенно в сочетании со своего рода духовным голодом, а Гаю Фолксу он был присущ с самого рождения. Он посещал музеи и картинные галереи во всех крупных городах и стал чуть ли не экспертом в области живописи эпохи Возрождения, очень много читал и (здесь пригодились уроки, полученные когда-то у Хоуп Брэнвелл) удачно выбирал книги. К тому же он знал теперь о музыке, будучи просвещенным слушателем, куда больше, чем Джульетта. Для нее мир музыки начинался и заканчивался оперой. А Гай, познав ее волшебство благодаря Джульетте, пошел дальше, открыв для себя симфонию, камерную музыку, пьесы для скрипки и фортепьяно. Он пытался брать с собой на концерты Джульетту, но обычно она была слишком занята и утомлена бесконечными репетициями, а чаще всего ей было просто неинтересно. «Человеческий голос, – безапелляционно заявляла она, – совершенный инструмент. Все остальное мне быстро надоедает».
«Почему же, черт возьми, она не идет, – подумал он. – В такую-то погоду…» Однако погода не помешала ему увидеть многое в Лондоне: Тауэр, Вестминстерское аббатство, Музей восковых фигур мадам Тюссо, Национальную галерею на Трафальгар-Сквере, Национальную портретную галерею в Сент-Мартине, Виндзорский замок, – словом, все, что привлекает туристов. Он и сам был туристом, усердным и любознательным, потому что знал: другой возможности увидеть все это у него, вероятно, не будет.
Джульетта была сейчас в Ковент-Гардене, готовила роль Джильды в «Риголетто» Верди к своему первому выступлению в Лондоне. Она нашла наконец свой конек, то, что должно было принести ей всемирную славу: она, Кастильоне, отныне собиралась исполнять партии в операх Джузеппе Верди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119