Я ведь и сам мужчина и могу понять, что ты нашел в Речел. Вот я и пошел прочь, чтобы ты мог спокойно грешить в свое удовольствие. Поэтому…
– Гай! – взмолился Вэс.
– …не устраивай мне выволочек, папа. Можешь называть Кэти белой швалью, но она моя, и я по-настоящему люблю ее. И что бы я ни делал сейчас или в будущем – это мое дело, папа. Я тебе больше скажу: мне уже сейчас совершенно ясно, что я всегда буду самим собой и не смогу быть святошей. Мои женщины от меня никуда не уйдут, как и от любого другого Фолкса, так уж повелось с давних пор. Но я даю тебе слово, папа: никогда моему сыну не придется выпрашивать у меня поношенную куртку из-за того, что я лишил его места в мире, которое должно принадлежать ему от рождения, обрек на участь младшего надсмотрщика за неграми, а все потому, что был охоч до чужих жен!
Вэс долго и внимательно разглядывал сына. Потом отвернулся. Он сидел на своем большом черном жеребце, склонив голову, его могучее тело обмякло под грузом поражения, и весь его вид красноречиво свидетельствовал о том, какой стыд и унижение он сейчас испытывает. Это зрелище перенести было трудно. Особенно Гаю, чья любовь к отцу была, вероятно, самым сильным чувством, владевшим им…
– Папа! – произнес он, наконец. – Папа!
Вэс не ответил.
Тогда Гай подъехал ближе и обнял отца за плечи.
– Папа! – выдохнул он, сдерживая слезы. – Прости меня. То, что я сказал, это низость и подлость. Ты самый лучший отец, которого кто-либо имел, и я горжусь тобой. Я рад, и я горжусь…
– Нет, Гай, – прошептал Вэс.
– …что я твой сын. Есть вещи, которые нельзя изменить. Я не могу не любить Кэти, также как и ты – Речел. Она, а не мама, – та женщина, которая нужна тебе. Речи даже и винить-то не за что. Поэтому я от всего сердца прошу у тебя прощения за то, что сказал. Мужчина не должен распускать язык, как бы он ни был рассержен. Так только женщины делают. Прости, папа. Я никогда больше не буду…
Вэс вновь повернулся к Гаю. Было больно видеть его вымученную улыбку.
– Все в порядке, мальчик, – сказал он. – Давай-ка съездим в город и купим красного бархата. А приедем назад, ниггер Алана Мэллори снимет с тебя мерку. Человек имеет право чувствовать себя не хуже окружающих, даже если речь идет всего лишь о камзоле для охоты на лису. Поехали, мальчик!
Через день после первой и последней ссоры, случившейся между ними, чувствуя что-то большее, чем стыд, – может быть, гордость или необходимость в самооправдании, возможно, даже желание, чтобы сын выглядел достойно в том кругу, откуда сам Вэс был изгнан из-за своего безрассудства, – он предложил сыну взять Демона для охоты на лису или скачек с препятствиями, и не потому, что считал серого жеребца Гая недостаточно хорошим для этого, но потому, что знал: никакая другая лошадь не вынесет напряжения соревнований, рассчитанных Джеральдом на весь день.
– Дело в том, сынок, – сказал он, – что с Демоном ты обязательно победишь в первых двух испытаниях, потому что для них нужны в основном скорость и сила. Днем для метания колец и тому подобного Пег подойдет лучше: он легче и послушней.
– Спасибо, папа, – сказал Гай.
– И еще одно. Я бы хотел, чтобы ты выиграл. Это будет очень много значить для меня. И все же лучше проиграть, чем выиграть нечестно. Не перебивай! Знаю, что ты не привык лгать и обманывать. Но другие – те, что с неба звезд не хватают, будут мошенничать вовсю. И может возникнуть соблазн отплатить им той же монетой, пойми меня правильно, мальчик. То, что это делают другие, не может послужить тебе оправданием: обманом славы не добудешь, так было испокон веку. Может быть, – добавил Вэс улыбнувшись, – именно это надо было сказать тебе в ответ вчера, когда ты попрекал меня Речел, просто в голову не пришло…
– Папа, – начал Гай.
– Забудь об этом. Да вот и Джо Энн высматривает тебя. Прелестное дитя. Может быть, когда она вырастет и созреет… смотри, парень: шесть лет разницы между мужчиной и женщиной – это пустяк…
– Я об этом думал, – не сразу ответил Гай, – но только для этого нужно, чтобы мы подходили друг другу. Не для того, чтобы вернуть Фэроукс. Но я все-таки верну его или построю новый дом выше по реке, такой, что и Фэроукс, и все остальные поместья не смогут с ним сравниться. Они сейчас взяли верх над нами, но это не вечно будет длиться. Фолкс никогда не смирится с поражением, да и нет никого, кто победил бы нас надолго. Ну пока, папа…
И он поехал навстречу Джо Энн, синие глаза которой выражали восторг, изумление, почти благоговение.
– Гай! – сказала она. – Я так беспокоилась, так давно тебя не видела. Боже правый! Ты только погляди на себя. Тощий как жердь и черный как головешка. Где ты пропадал? Ох, уж эти мужчины, скажу я тебе!
Гай сидел, глядя на нее сверху вниз, и улыбался.
«Она мила, – думал он, – очень мила, а подрастет, еще больше похорошеет. Сейчас, правда, это трудно представить: она – как длинноногий жеребенок… Вот позже, может быть…»
– Давай, малышка, – сказал он как обычно. – Поехали.
– Не называй меня малышкой. Мне уже десять, вернее, послезавтра исполнится десять. И вот еще, Гай: папа собирается отдать мне одну из своих серых лошадей, как ты и предлагал, – правда, здорово? Когда я заговорила с ним об этом, он замялся, притворился, что не думал об этом всерьез, но я-то знаю: он просто хочет сделать сюрприз. А кроме того, я вчера видела, как Руфус чистил красивую маленькую кобылу… О Гай!
– Хорошо, – сказал Гай. – А что ты сейчас собираешься делать?
– Попробую упросить тетушку Бекки, чтобы она дала нам облизать горшки, в которых делает глазурь для пирожных. Нет, сейчас еще слишком рано. Поехали на пристань, посмотрим, как негры выгружают лед с парохода.
– Лед? В это время года!
– Конечно, глупый. Его привозят к нам с Севера упакованным в солому. Он нам нужен: а как бы иначе негры готовили мороженое для моего дня рождения? Мало кто в наших краях ест его, ведь оно такое дорогое. Но папа говорит, что мой день рождения – это особый случай.
Гай, конечно, видел лед раньше, когда они еще жили на холмах. Там в разгар зимы пруд покрывался тонкой ледяной пленкой, которая сохранялась лишь часов до десяти утра. Дважды за его семнадцать лет даже шел снег, один раз так сильно, что полностью растаял только через два дня. Но такого он себе и представить не мог – эти громадные блестящие бруски льда, которые негры носят на берег, защищая руки и плечи толстым слоем мешковины, и грузят на телегу.
Подъехав к телеге, он отломил зазубренный кусочек льда и отдал Джо Энн. Она сунула его в рот, но быстро выплюнула.
– Боже, до чего он холодный! – проговорила она, с трудом переводя дыхание. – У меня весь рот заледенел.
– А что, и мороженое такое холодное? – спросил Гай.
Джо Энн уставилась на него:
– Ты разве никогда не пробовал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
– Гай! – взмолился Вэс.
– …не устраивай мне выволочек, папа. Можешь называть Кэти белой швалью, но она моя, и я по-настоящему люблю ее. И что бы я ни делал сейчас или в будущем – это мое дело, папа. Я тебе больше скажу: мне уже сейчас совершенно ясно, что я всегда буду самим собой и не смогу быть святошей. Мои женщины от меня никуда не уйдут, как и от любого другого Фолкса, так уж повелось с давних пор. Но я даю тебе слово, папа: никогда моему сыну не придется выпрашивать у меня поношенную куртку из-за того, что я лишил его места в мире, которое должно принадлежать ему от рождения, обрек на участь младшего надсмотрщика за неграми, а все потому, что был охоч до чужих жен!
Вэс долго и внимательно разглядывал сына. Потом отвернулся. Он сидел на своем большом черном жеребце, склонив голову, его могучее тело обмякло под грузом поражения, и весь его вид красноречиво свидетельствовал о том, какой стыд и унижение он сейчас испытывает. Это зрелище перенести было трудно. Особенно Гаю, чья любовь к отцу была, вероятно, самым сильным чувством, владевшим им…
– Папа! – произнес он, наконец. – Папа!
Вэс не ответил.
Тогда Гай подъехал ближе и обнял отца за плечи.
– Папа! – выдохнул он, сдерживая слезы. – Прости меня. То, что я сказал, это низость и подлость. Ты самый лучший отец, которого кто-либо имел, и я горжусь тобой. Я рад, и я горжусь…
– Нет, Гай, – прошептал Вэс.
– …что я твой сын. Есть вещи, которые нельзя изменить. Я не могу не любить Кэти, также как и ты – Речел. Она, а не мама, – та женщина, которая нужна тебе. Речи даже и винить-то не за что. Поэтому я от всего сердца прошу у тебя прощения за то, что сказал. Мужчина не должен распускать язык, как бы он ни был рассержен. Так только женщины делают. Прости, папа. Я никогда больше не буду…
Вэс вновь повернулся к Гаю. Было больно видеть его вымученную улыбку.
– Все в порядке, мальчик, – сказал он. – Давай-ка съездим в город и купим красного бархата. А приедем назад, ниггер Алана Мэллори снимет с тебя мерку. Человек имеет право чувствовать себя не хуже окружающих, даже если речь идет всего лишь о камзоле для охоты на лису. Поехали, мальчик!
Через день после первой и последней ссоры, случившейся между ними, чувствуя что-то большее, чем стыд, – может быть, гордость или необходимость в самооправдании, возможно, даже желание, чтобы сын выглядел достойно в том кругу, откуда сам Вэс был изгнан из-за своего безрассудства, – он предложил сыну взять Демона для охоты на лису или скачек с препятствиями, и не потому, что считал серого жеребца Гая недостаточно хорошим для этого, но потому, что знал: никакая другая лошадь не вынесет напряжения соревнований, рассчитанных Джеральдом на весь день.
– Дело в том, сынок, – сказал он, – что с Демоном ты обязательно победишь в первых двух испытаниях, потому что для них нужны в основном скорость и сила. Днем для метания колец и тому подобного Пег подойдет лучше: он легче и послушней.
– Спасибо, папа, – сказал Гай.
– И еще одно. Я бы хотел, чтобы ты выиграл. Это будет очень много значить для меня. И все же лучше проиграть, чем выиграть нечестно. Не перебивай! Знаю, что ты не привык лгать и обманывать. Но другие – те, что с неба звезд не хватают, будут мошенничать вовсю. И может возникнуть соблазн отплатить им той же монетой, пойми меня правильно, мальчик. То, что это делают другие, не может послужить тебе оправданием: обманом славы не добудешь, так было испокон веку. Может быть, – добавил Вэс улыбнувшись, – именно это надо было сказать тебе в ответ вчера, когда ты попрекал меня Речел, просто в голову не пришло…
– Папа, – начал Гай.
– Забудь об этом. Да вот и Джо Энн высматривает тебя. Прелестное дитя. Может быть, когда она вырастет и созреет… смотри, парень: шесть лет разницы между мужчиной и женщиной – это пустяк…
– Я об этом думал, – не сразу ответил Гай, – но только для этого нужно, чтобы мы подходили друг другу. Не для того, чтобы вернуть Фэроукс. Но я все-таки верну его или построю новый дом выше по реке, такой, что и Фэроукс, и все остальные поместья не смогут с ним сравниться. Они сейчас взяли верх над нами, но это не вечно будет длиться. Фолкс никогда не смирится с поражением, да и нет никого, кто победил бы нас надолго. Ну пока, папа…
И он поехал навстречу Джо Энн, синие глаза которой выражали восторг, изумление, почти благоговение.
– Гай! – сказала она. – Я так беспокоилась, так давно тебя не видела. Боже правый! Ты только погляди на себя. Тощий как жердь и черный как головешка. Где ты пропадал? Ох, уж эти мужчины, скажу я тебе!
Гай сидел, глядя на нее сверху вниз, и улыбался.
«Она мила, – думал он, – очень мила, а подрастет, еще больше похорошеет. Сейчас, правда, это трудно представить: она – как длинноногий жеребенок… Вот позже, может быть…»
– Давай, малышка, – сказал он как обычно. – Поехали.
– Не называй меня малышкой. Мне уже десять, вернее, послезавтра исполнится десять. И вот еще, Гай: папа собирается отдать мне одну из своих серых лошадей, как ты и предлагал, – правда, здорово? Когда я заговорила с ним об этом, он замялся, притворился, что не думал об этом всерьез, но я-то знаю: он просто хочет сделать сюрприз. А кроме того, я вчера видела, как Руфус чистил красивую маленькую кобылу… О Гай!
– Хорошо, – сказал Гай. – А что ты сейчас собираешься делать?
– Попробую упросить тетушку Бекки, чтобы она дала нам облизать горшки, в которых делает глазурь для пирожных. Нет, сейчас еще слишком рано. Поехали на пристань, посмотрим, как негры выгружают лед с парохода.
– Лед? В это время года!
– Конечно, глупый. Его привозят к нам с Севера упакованным в солому. Он нам нужен: а как бы иначе негры готовили мороженое для моего дня рождения? Мало кто в наших краях ест его, ведь оно такое дорогое. Но папа говорит, что мой день рождения – это особый случай.
Гай, конечно, видел лед раньше, когда они еще жили на холмах. Там в разгар зимы пруд покрывался тонкой ледяной пленкой, которая сохранялась лишь часов до десяти утра. Дважды за его семнадцать лет даже шел снег, один раз так сильно, что полностью растаял только через два дня. Но такого он себе и представить не мог – эти громадные блестящие бруски льда, которые негры носят на берег, защищая руки и плечи толстым слоем мешковины, и грузят на телегу.
Подъехав к телеге, он отломил зазубренный кусочек льда и отдал Джо Энн. Она сунула его в рот, но быстро выплюнула.
– Боже, до чего он холодный! – проговорила она, с трудом переводя дыхание. – У меня весь рот заледенел.
– А что, и мороженое такое холодное? – спросил Гай.
Джо Энн уставилась на него:
– Ты разве никогда не пробовал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119