– спросила она.
Он долго смотрел на нее с унылым видом.
– Не могу, – сказал он наконец. – Может быть, ты и права, Джо.
Она поднялась со стула и подошла к нему. Обвив руками его шею, она прошептала:
– Прости, что сказала это, Гай. Я знаю, как ты хочешь сына. Не твоя вина, что его нет. Я… я бесполезна для тебя. Ты должен меня бросить. Ты должен…
– Успокойся, детка, – мягко сказал он. – Ты всегда сетовала, что я недостаточно религиозен, но мне кажется, что именно ты теперь противишься Божьей воле…
Как ни странно, но именно в эту ночь Джо Энн забеременела. Высчитывая дни впоследствии, она твердо пришла к такому выводу. Через две недели, когда обычные свидетельства ее продолжающегося бесплодия не появились, Джо Энн ничего не сказала Гаю. Она бы не сделала этого в любом случае: в 1860 году не было принято, чтобы женщины говорили на подобные темы с мужьями. Помимо обычной женской стыдливости она боялась, что ошибается. Через две следующие недели, когда появились вторичные симптомы: тошнота по утрам, возникающее вдруг посреди ночи страстное желание отведать что-нибудь необычное, нервозность, – она была вне себя от радости. По рассказам Грейс Мэллори и Нормы Джеймс она хорошо знала, что все это означает.
– Я сейчас же скажу ему! – ликовала она. – Сегодня же скажу! – Она встала с кровати, накинула халат и отправилась искать Гая. Путь ее лежал мимо комнаты отца. Дверь была раскрыта, что поразило Джо Энн: очень уж это было не похоже на Джеральда, всегда закрывавшего свою дверь на ключ и засов еще с тех пор, когда они возвратились домой после медового месяца. Она спросила тогда отца, что случилось, и он ответил дрожащим голосом:
– Он убьет меня, когда я буду спать, однажды ночью. Вот увидишь, он…
– Ради Бога, папа, замолчи! – сказала она, испытывая омерзение, и тут же перестала об этом думать. Но теперь дверь была распахнута настежь, и Джеральд стоял на коленях у камина, разгребая кочергой угли. Потом он принялся возиться с какой-то шкатулкой, пытаясь взломать ее: это была шкатулка, которая всегда хранилась в кабинете Гая и содержала, как сказал он однажды Джо Энн, важные бумаги.
Усилиям Джерри препятствовал ревматизм, который к тому времени так скрючил его пальцы, что они напоминали птичьи когти. Но в конце концов ему удалось взломать замок лезвием ножа, а Джо Энн стояла, глядя на него, и не понимала, почему не вмешивается. Джерри извлек бумаги и принялся их читать.
Тогда она бесшумно вошла в комнату, остановилась за его спиной, заглянула через плечо отца, а потом выхватила бумаги из его бессильных пальцев. Он вздрогнул, обернулся и стремглав бросился мимо нее вниз по лестнице. Здесь его ожидал Гай Фолкс.
– Послушай, Джерри, – сказал он тихо, – куда ты дел мою шкатулку с бумагами? Я знаю, что ты ее взял – никому другому она не нужна. Скажи-ка мне, что ты с ней сделал?
– Сжег! – хихикнул Джеральд, охваченный радостью безумца. – Теперь у тебя нет никаких доказательств!
– Они есть, папа, – это сказала Джо Энн, появившаяся на верху лестницы. – Все необходимые доказательства… – Она начала медленно спускаться. Лицо ее побелело, но она не плакала. – Да, папа, у него есть доказательства, что ты был лжецом и вором, что ты подделал подпись под завещанием. Ты украл Фэроукс у его отца. А я… помоги мне, Господи… все время, пока он позволял мне жить здесь с Килом и оплачивал наши долги, хотя вовсе не обязан был этого делать – ведь Фэроукс уже принадлежал ему, – думала, что он строит тайные планы, чтобы… О, прости меня, Гай!
– Не надо об этом, Джо, – мягко сказал Гай. – Мне только жаль, что ты не поняла: если я что-либо и собирался делать, то всегда в твоих интересах, а не наоборот. Если бы было иначе, слово «любовь» ничего бы не значило, а понятие чести потеряло бы всякий смысл…
– Но эти слова не утратили своего значения, правда, Гай? – прошептала она. – Этого никогда не понимал мой отец. А у меня никак не укладывается в голове: зачем ты хранил среди таких важных бумаг старую разломанную пороховницу с куском дерева внутри?
– На этот вопрос я не дам тебе ответа, Джо. Этого тебе лучше не знать. А теперь, если ты вернешь мой ящик Пандоры…
– Я тебе все расскажу! – ликующе воскликнул Джеральд. – Я был очень умен, детка! Этот негодяй Вэс…
– Заткнись, Джерри!
– …был хорошим стрелком. Я не мог позволить ему выиграть. Не имел на это права! Понимаешь меня, малышка? Он украл у меня твою мать и…
– Джерри!
– Дай же ему выговориться, Гай! – сказала Джо Энн. – Пусть уж извергнет все наружу, до самого конца!
– Поэтому мне пришлось убить его. Он не заслуживал права на жизнь. Мне пришлось его убить, а иначе был риск, что он убьет меня. Поэтому я загнал деревяшку в пороховницу так, чтобы в нее могло поместиться не больше шести или восьми щепоток пороха – меньше половины нормального заряда. Я все проверил: натянул старую рубаху на раму и выстрелил в нее с двадцати пяти ярдов. Заряд был так слаб, что пуля не смогла пробить даже хлопчатобумажную рубашку, и тогда я понял, что он от меня никуда не уйдет!
Джо не сводила с него глаз.
– Да, я был умен! Я все устроил так, чтобы пистолет Вэса зарядили из пороховницы с деревяшкой. И вот меня даже не ранило, хотя он явно попал в меня, ну а он…
Глаза Джо Энн расширились от ужаса.
– Ты хочешь сказать, – прошептала она, – что помимо всех прочих гнусностей ты еще и убийца, презренный, трусливый убийца!
– Джо, – сказал Гай. – Оставь его в покое. Разве ты не видишь, что он заплатил сполна даже за это?
– Нет! – прорыдала Джо Энн. – Не заплатил! Твой отец упросил тебя не мстить. Но никто не просил об этом меня! А у меня есть причина для мести, такая же серьезная, как и у тебя, Гай Фолкс! Он лишил меня матери, вырастил в этом доме, полном молчания и горя, создал такую атмосферу, что мне пришлось бежать из дома, – вот я и вышла за Кила. И в этом его доля вины! Он все у меня отнял: юность, счастье, все те годы, что я могла бы быть с тобой, если бы тебе не пришлось уехать…
– И все же, – веско сказал Гай, – он за все заплатил. Лучше уж провести, как я, восемнадцать лет в изгнании, чем думать день и ночь о том, что не давало ему покоя. Он совсем помешался, Джо, а такого наказания достаточно любому. Да ты и не можешь мстить своему отцу. Нет в тебе того, что необходимо для такой мести, – зла. И еще: каждый наш поступок влияет на нашу душу, Джо, будь он хороший или дурной. Если станешь мстить этому старому монстру, сама превратишься в такое же чудовище. И уж поверь, мне совсем не хочется, чтобы подобное чудовище было моей женой!
– Мне… мне не надо было вам говорить, – дрожа забормотал Джеральд. – Вы теперь пойдете вдвоем к шерифу и…
– Нет, Джерри, – сказал Гай и, обернувшись к Джо Энн, взял у нее шкатулку. – Вот она, – сказал он, отдавая ее Джеральду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Он долго смотрел на нее с унылым видом.
– Не могу, – сказал он наконец. – Может быть, ты и права, Джо.
Она поднялась со стула и подошла к нему. Обвив руками его шею, она прошептала:
– Прости, что сказала это, Гай. Я знаю, как ты хочешь сына. Не твоя вина, что его нет. Я… я бесполезна для тебя. Ты должен меня бросить. Ты должен…
– Успокойся, детка, – мягко сказал он. – Ты всегда сетовала, что я недостаточно религиозен, но мне кажется, что именно ты теперь противишься Божьей воле…
Как ни странно, но именно в эту ночь Джо Энн забеременела. Высчитывая дни впоследствии, она твердо пришла к такому выводу. Через две недели, когда обычные свидетельства ее продолжающегося бесплодия не появились, Джо Энн ничего не сказала Гаю. Она бы не сделала этого в любом случае: в 1860 году не было принято, чтобы женщины говорили на подобные темы с мужьями. Помимо обычной женской стыдливости она боялась, что ошибается. Через две следующие недели, когда появились вторичные симптомы: тошнота по утрам, возникающее вдруг посреди ночи страстное желание отведать что-нибудь необычное, нервозность, – она была вне себя от радости. По рассказам Грейс Мэллори и Нормы Джеймс она хорошо знала, что все это означает.
– Я сейчас же скажу ему! – ликовала она. – Сегодня же скажу! – Она встала с кровати, накинула халат и отправилась искать Гая. Путь ее лежал мимо комнаты отца. Дверь была раскрыта, что поразило Джо Энн: очень уж это было не похоже на Джеральда, всегда закрывавшего свою дверь на ключ и засов еще с тех пор, когда они возвратились домой после медового месяца. Она спросила тогда отца, что случилось, и он ответил дрожащим голосом:
– Он убьет меня, когда я буду спать, однажды ночью. Вот увидишь, он…
– Ради Бога, папа, замолчи! – сказала она, испытывая омерзение, и тут же перестала об этом думать. Но теперь дверь была распахнута настежь, и Джеральд стоял на коленях у камина, разгребая кочергой угли. Потом он принялся возиться с какой-то шкатулкой, пытаясь взломать ее: это была шкатулка, которая всегда хранилась в кабинете Гая и содержала, как сказал он однажды Джо Энн, важные бумаги.
Усилиям Джерри препятствовал ревматизм, который к тому времени так скрючил его пальцы, что они напоминали птичьи когти. Но в конце концов ему удалось взломать замок лезвием ножа, а Джо Энн стояла, глядя на него, и не понимала, почему не вмешивается. Джерри извлек бумаги и принялся их читать.
Тогда она бесшумно вошла в комнату, остановилась за его спиной, заглянула через плечо отца, а потом выхватила бумаги из его бессильных пальцев. Он вздрогнул, обернулся и стремглав бросился мимо нее вниз по лестнице. Здесь его ожидал Гай Фолкс.
– Послушай, Джерри, – сказал он тихо, – куда ты дел мою шкатулку с бумагами? Я знаю, что ты ее взял – никому другому она не нужна. Скажи-ка мне, что ты с ней сделал?
– Сжег! – хихикнул Джеральд, охваченный радостью безумца. – Теперь у тебя нет никаких доказательств!
– Они есть, папа, – это сказала Джо Энн, появившаяся на верху лестницы. – Все необходимые доказательства… – Она начала медленно спускаться. Лицо ее побелело, но она не плакала. – Да, папа, у него есть доказательства, что ты был лжецом и вором, что ты подделал подпись под завещанием. Ты украл Фэроукс у его отца. А я… помоги мне, Господи… все время, пока он позволял мне жить здесь с Килом и оплачивал наши долги, хотя вовсе не обязан был этого делать – ведь Фэроукс уже принадлежал ему, – думала, что он строит тайные планы, чтобы… О, прости меня, Гай!
– Не надо об этом, Джо, – мягко сказал Гай. – Мне только жаль, что ты не поняла: если я что-либо и собирался делать, то всегда в твоих интересах, а не наоборот. Если бы было иначе, слово «любовь» ничего бы не значило, а понятие чести потеряло бы всякий смысл…
– Но эти слова не утратили своего значения, правда, Гай? – прошептала она. – Этого никогда не понимал мой отец. А у меня никак не укладывается в голове: зачем ты хранил среди таких важных бумаг старую разломанную пороховницу с куском дерева внутри?
– На этот вопрос я не дам тебе ответа, Джо. Этого тебе лучше не знать. А теперь, если ты вернешь мой ящик Пандоры…
– Я тебе все расскажу! – ликующе воскликнул Джеральд. – Я был очень умен, детка! Этот негодяй Вэс…
– Заткнись, Джерри!
– …был хорошим стрелком. Я не мог позволить ему выиграть. Не имел на это права! Понимаешь меня, малышка? Он украл у меня твою мать и…
– Джерри!
– Дай же ему выговориться, Гай! – сказала Джо Энн. – Пусть уж извергнет все наружу, до самого конца!
– Поэтому мне пришлось убить его. Он не заслуживал права на жизнь. Мне пришлось его убить, а иначе был риск, что он убьет меня. Поэтому я загнал деревяшку в пороховницу так, чтобы в нее могло поместиться не больше шести или восьми щепоток пороха – меньше половины нормального заряда. Я все проверил: натянул старую рубаху на раму и выстрелил в нее с двадцати пяти ярдов. Заряд был так слаб, что пуля не смогла пробить даже хлопчатобумажную рубашку, и тогда я понял, что он от меня никуда не уйдет!
Джо не сводила с него глаз.
– Да, я был умен! Я все устроил так, чтобы пистолет Вэса зарядили из пороховницы с деревяшкой. И вот меня даже не ранило, хотя он явно попал в меня, ну а он…
Глаза Джо Энн расширились от ужаса.
– Ты хочешь сказать, – прошептала она, – что помимо всех прочих гнусностей ты еще и убийца, презренный, трусливый убийца!
– Джо, – сказал Гай. – Оставь его в покое. Разве ты не видишь, что он заплатил сполна даже за это?
– Нет! – прорыдала Джо Энн. – Не заплатил! Твой отец упросил тебя не мстить. Но никто не просил об этом меня! А у меня есть причина для мести, такая же серьезная, как и у тебя, Гай Фолкс! Он лишил меня матери, вырастил в этом доме, полном молчания и горя, создал такую атмосферу, что мне пришлось бежать из дома, – вот я и вышла за Кила. И в этом его доля вины! Он все у меня отнял: юность, счастье, все те годы, что я могла бы быть с тобой, если бы тебе не пришлось уехать…
– И все же, – веско сказал Гай, – он за все заплатил. Лучше уж провести, как я, восемнадцать лет в изгнании, чем думать день и ночь о том, что не давало ему покоя. Он совсем помешался, Джо, а такого наказания достаточно любому. Да ты и не можешь мстить своему отцу. Нет в тебе того, что необходимо для такой мести, – зла. И еще: каждый наш поступок влияет на нашу душу, Джо, будь он хороший или дурной. Если станешь мстить этому старому монстру, сама превратишься в такое же чудовище. И уж поверь, мне совсем не хочется, чтобы подобное чудовище было моей женой!
– Мне… мне не надо было вам говорить, – дрожа забормотал Джеральд. – Вы теперь пойдете вдвоем к шерифу и…
– Нет, Джерри, – сказал Гай и, обернувшись к Джо Энн, взял у нее шкатулку. – Вот она, – сказал он, отдавая ее Джеральду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119