Смотри - пузо выкатил. И морда красная!
- При чем тут моя морда? - враз забыл о гекзаметрах Версус.
- При том! Похожа на жо…
- Сам жопа! - заорал жрец. - Ты вообще мерзавец! И негодяй!
- А что я сказал? Мы, огненные элементали, всегда отличались прямотой и откровенностью.
- Благодарю вас, - раскланялся камень. - Вы раскрыли мне глаза. Никакой культуры дискуссий.
Цепи на руках и ногах Квинтэссенция рассыпались.
- Я бессилен противостоять жреческим гекзаметрам, - сконфуженно произнес он. - Извините. Когда их слышу, теряю волю… Но теперь я свободен и помогу вам.
Океан огня. Волны плещут в пещере, наполняя ее от края до края.
Давно уж никто не рисковал приблизиться к Инцери с линейкой. Элементаль стала зверем великим - если не по духу, то по размерам.
Глаза саламандры подозрительно поблескивали. Шестнадцатилетнюю девчонку легко довести до слез… шестнадцативековую саламандру - тоже. И до слез, и до уныния Достаточно изо дня в день твердить ей, что она - ничтожество. Глупая, никчемная, безобразная.
Эрастофен увлекался традиционными методами психотерапии. Но если та предназначена, чтобы лечить пациента, у бледнокожего философа была совершенно иная задача. Поэтому истории, притчи и басни, которые он рассказывал элементали, несли привкус безумия.
- …А потом Золушка съела подряд двадцать порций мороженого, - доносился из-за камней голос Эрастофена. - С фисташками, ромовое, земляничное, пять крем-брюле, пять шоколадных, три ананасовых и четыре пломбира. Она охрипла и, когда принц пригласил ее танцевать, лишь беспомощно каркала и пыхтела. Лицо ее покраснело, волосы растрепались.
- Не надо! - жалобно просила Инцери. - Пусть эта сказка окончится хорошо.
Демон был непреклонен:
- Хорошо? - Он взобрался на обломок колонны, чтобы оказаться повыше и заорал: - Хорошо?! Принц танцевал все танцы с шахинпадской принцессой! А потом утащил шахинпадку в свои покои! Разорвал на ней платье! Золушка все это видела, она хотела утопиться, но поскользнулась на лестнице! Расколошматила хрустальные башмачки! В кровь порезала пятку!
- Не надо! Прошу вас.
- Ах, не надо?! Так, да?! Слушай же, тварь. - Бледное лицо Эры посинело; в уголках рта клокотала пена. - Пробило двенадцать часов, и волшебное золушкино платье превратилось в тыкву.
Эрастофен с шумом втянул слюну. Одежда его была мокра от пота - слишком тяжело дались ему мгновения экзальтации. В логове Инцери стояла порядочная жара.
- А хочешь знать, что было дальше?! - прошептал он, тяжело дыша. - Когда Золушку нашли в углу подметальщики? Хочешь?
- Не-э-эт! - завизжала элементаль. Она пыталась зарыться головой в пылающую лаву, но не могла. Огненные волны едва доставали до ноздрей Инцери.
В пещере послышалось:
- Эй, господин Эрастофен? Где жертву вешать?
- Кто там? А? Не слышу!…
Счетовод заозирался. Брат Люций терпеливо выждал, когда сумасшедшие глаза сфокусируются на нем, а затем пояснил:
- Жертва. Лиза. Куда ее?
- Лиза что?… - Эрастофен рассеянно вытер лоб. Безумие понемногу отпускало его. - Ах, Лиза! Что, брат Люций, разве уже время?
- Вы сами просили принести жертву перед обедней.
- Точно… Просил… Ну тогда привяжи к той скале.
Монахи в линялых хитонах вывели Фуоко. Девушка извивалась, мычала, пыталась пнуть Эрастофена - все тщетно.
- Постарайтесь придать ей сорок шестую позу отчаяния. Что, его преосвященство еще не появился?
- Не, - помотал головой тот из рабочих, кто вбивал в скалу бронзовое кольцо. - Гуляет.
- Сказал, задержится у варваров, - не поднимая глаз от плана логова, подтвердил Люций, - Финдир прибудет пораньше… Да куда ж ты цепь вешаешь, придурок! - заорал он на рабочего. - Это же сорок шестая поза!
Грохот, который подняли рабочие, заглушил звуки шагов на лестнице. Один лишь Эрастофен мог сообразить, кто спускается в пещеру, но он чересчур увлекся своей - сказкой.
- …и когда Золушка - нищая, оборванная, слепенькая - просила подаяния, ей бросали пуговицы и щепки. А все потому, что замарашкам нечего думать о принцах.
- Ты уверен?
Огненный шар выкатился к ногам Эрастофена. Демон с удивлением посмотрел вниз:
- Ты кто, чучело?
- Сейчас узнаешь. Какую ногу тебе откусить первой?
- А, ты… - В голосе Казначея скользнуло разочарование.-Дамаэнур. Вот уж не думал, что ты настолько неразборчив в подборе невест. И что ты в ней нашел? - Он махнул рукой в сторону пылающей горы-Инцери. - Ляжки как у коровы, глаза на мокром месте. Впрочем, у каждого свои вкусы.
Он отвернулся и словно бы заметил Истессо:
- Ба! И Ланселот здесь! Какими судьбами? Дай хоть обниму тебя, негодник. Тоже за девицей?
Ланселот придержал философа:
- Не стоит, Эра. То Финдир на шею кидается, то ты… Так и устать можно.
- Чудак-человек! - добродушно прогудел Эрастофен. - Обижаешь, ей-богу. Куда ж ты?
Истессо отодвинул философа в сторону и пошел к скале, к которой была прикована Лиза. Служки окончательно заклепали цепи. Собрали стремянки, молоты, клинья и отправились восвояси. Ланселот дождался, пока мимо пройдет первый из них, и поставил ему подножку.
- Обижаете, сударь-господин, - пробасил тот, вставая. - Рабочего человека всяк рад обидеть.
- Ничего, утрешься. Назад давай. И молоток не забудь.
- Чего это?
- Цепи снимешь. Ну? Чего глазами лупаешь?
Рабочий тупо моргал, не понимая, чего от него хотят.
- Зря ты это, Хоакин. - Эрастофен неслышно подошел сзади и стал за плечом Истессо. - Ребята старались, камень буравили. Да и рабочий день уже закончился.
Жаркое марево вскипало в воздухе, разделяя Лизу и Хоакина. Стрелок отобрал у рабочего молот и зубило и пошел сквозь колеблющуюся стену. Чадное масляное пламя взлетело к потолку, обжигая. Ланселот не удержался, рухнул на колени. Лицо и руки его покрылись волдырями, одежда дымилась. Обожженные ноги не держали.
- Да кто она тебе? - донеслось, словно сквозь толщу раскаленного песка.-Любишь ее? Да? Ну тогда ползи.
Хоакин попытался встать. По обожженному лицу текли слезы. Кровь вскипала, в ушах бились тонкие голоса из снов:
«Кто ты?! Кто?»
Огромная саламандра ворочалась в своем пылающем ложе. Огонь, жар, свет… снова пламя. Багровые языки, оранжевые протуберанцы, золотые искры, фиолетовая кайма. Горестная складка в уголках губ Инцери. Лоснящаяся шкура - черная в огнистых трещинах, - словно магма проглядывает сквозь корку шлаков.
«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!»
Вот он - барьер, отделяющий Инцери от зверя великого. Вскипающая клубами раскаленного воздуха стена. Испепеляющая все и вся ненависть. Ненависть к себе.
- Дамаэнур, что же ты?! - отчаянно закричала Маггара. - Ты один можешь помочь. Спаси ее! Не стой!
Дамаэнур бросился на Эрастофена. Атаковал со всей яростью огненного властителя - грациозно, мощно. Свились плети пламени, камень вскипел от жара.
Вот только бесполезно это - пытаться сокрушить того, кто живет за счет ненависти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
- При чем тут моя морда? - враз забыл о гекзаметрах Версус.
- При том! Похожа на жо…
- Сам жопа! - заорал жрец. - Ты вообще мерзавец! И негодяй!
- А что я сказал? Мы, огненные элементали, всегда отличались прямотой и откровенностью.
- Благодарю вас, - раскланялся камень. - Вы раскрыли мне глаза. Никакой культуры дискуссий.
Цепи на руках и ногах Квинтэссенция рассыпались.
- Я бессилен противостоять жреческим гекзаметрам, - сконфуженно произнес он. - Извините. Когда их слышу, теряю волю… Но теперь я свободен и помогу вам.
Океан огня. Волны плещут в пещере, наполняя ее от края до края.
Давно уж никто не рисковал приблизиться к Инцери с линейкой. Элементаль стала зверем великим - если не по духу, то по размерам.
Глаза саламандры подозрительно поблескивали. Шестнадцатилетнюю девчонку легко довести до слез… шестнадцативековую саламандру - тоже. И до слез, и до уныния Достаточно изо дня в день твердить ей, что она - ничтожество. Глупая, никчемная, безобразная.
Эрастофен увлекался традиционными методами психотерапии. Но если та предназначена, чтобы лечить пациента, у бледнокожего философа была совершенно иная задача. Поэтому истории, притчи и басни, которые он рассказывал элементали, несли привкус безумия.
- …А потом Золушка съела подряд двадцать порций мороженого, - доносился из-за камней голос Эрастофена. - С фисташками, ромовое, земляничное, пять крем-брюле, пять шоколадных, три ананасовых и четыре пломбира. Она охрипла и, когда принц пригласил ее танцевать, лишь беспомощно каркала и пыхтела. Лицо ее покраснело, волосы растрепались.
- Не надо! - жалобно просила Инцери. - Пусть эта сказка окончится хорошо.
Демон был непреклонен:
- Хорошо? - Он взобрался на обломок колонны, чтобы оказаться повыше и заорал: - Хорошо?! Принц танцевал все танцы с шахинпадской принцессой! А потом утащил шахинпадку в свои покои! Разорвал на ней платье! Золушка все это видела, она хотела утопиться, но поскользнулась на лестнице! Расколошматила хрустальные башмачки! В кровь порезала пятку!
- Не надо! Прошу вас.
- Ах, не надо?! Так, да?! Слушай же, тварь. - Бледное лицо Эры посинело; в уголках рта клокотала пена. - Пробило двенадцать часов, и волшебное золушкино платье превратилось в тыкву.
Эрастофен с шумом втянул слюну. Одежда его была мокра от пота - слишком тяжело дались ему мгновения экзальтации. В логове Инцери стояла порядочная жара.
- А хочешь знать, что было дальше?! - прошептал он, тяжело дыша. - Когда Золушку нашли в углу подметальщики? Хочешь?
- Не-э-эт! - завизжала элементаль. Она пыталась зарыться головой в пылающую лаву, но не могла. Огненные волны едва доставали до ноздрей Инцери.
В пещере послышалось:
- Эй, господин Эрастофен? Где жертву вешать?
- Кто там? А? Не слышу!…
Счетовод заозирался. Брат Люций терпеливо выждал, когда сумасшедшие глаза сфокусируются на нем, а затем пояснил:
- Жертва. Лиза. Куда ее?
- Лиза что?… - Эрастофен рассеянно вытер лоб. Безумие понемногу отпускало его. - Ах, Лиза! Что, брат Люций, разве уже время?
- Вы сами просили принести жертву перед обедней.
- Точно… Просил… Ну тогда привяжи к той скале.
Монахи в линялых хитонах вывели Фуоко. Девушка извивалась, мычала, пыталась пнуть Эрастофена - все тщетно.
- Постарайтесь придать ей сорок шестую позу отчаяния. Что, его преосвященство еще не появился?
- Не, - помотал головой тот из рабочих, кто вбивал в скалу бронзовое кольцо. - Гуляет.
- Сказал, задержится у варваров, - не поднимая глаз от плана логова, подтвердил Люций, - Финдир прибудет пораньше… Да куда ж ты цепь вешаешь, придурок! - заорал он на рабочего. - Это же сорок шестая поза!
Грохот, который подняли рабочие, заглушил звуки шагов на лестнице. Один лишь Эрастофен мог сообразить, кто спускается в пещеру, но он чересчур увлекся своей - сказкой.
- …и когда Золушка - нищая, оборванная, слепенькая - просила подаяния, ей бросали пуговицы и щепки. А все потому, что замарашкам нечего думать о принцах.
- Ты уверен?
Огненный шар выкатился к ногам Эрастофена. Демон с удивлением посмотрел вниз:
- Ты кто, чучело?
- Сейчас узнаешь. Какую ногу тебе откусить первой?
- А, ты… - В голосе Казначея скользнуло разочарование.-Дамаэнур. Вот уж не думал, что ты настолько неразборчив в подборе невест. И что ты в ней нашел? - Он махнул рукой в сторону пылающей горы-Инцери. - Ляжки как у коровы, глаза на мокром месте. Впрочем, у каждого свои вкусы.
Он отвернулся и словно бы заметил Истессо:
- Ба! И Ланселот здесь! Какими судьбами? Дай хоть обниму тебя, негодник. Тоже за девицей?
Ланселот придержал философа:
- Не стоит, Эра. То Финдир на шею кидается, то ты… Так и устать можно.
- Чудак-человек! - добродушно прогудел Эрастофен. - Обижаешь, ей-богу. Куда ж ты?
Истессо отодвинул философа в сторону и пошел к скале, к которой была прикована Лиза. Служки окончательно заклепали цепи. Собрали стремянки, молоты, клинья и отправились восвояси. Ланселот дождался, пока мимо пройдет первый из них, и поставил ему подножку.
- Обижаете, сударь-господин, - пробасил тот, вставая. - Рабочего человека всяк рад обидеть.
- Ничего, утрешься. Назад давай. И молоток не забудь.
- Чего это?
- Цепи снимешь. Ну? Чего глазами лупаешь?
Рабочий тупо моргал, не понимая, чего от него хотят.
- Зря ты это, Хоакин. - Эрастофен неслышно подошел сзади и стал за плечом Истессо. - Ребята старались, камень буравили. Да и рабочий день уже закончился.
Жаркое марево вскипало в воздухе, разделяя Лизу и Хоакина. Стрелок отобрал у рабочего молот и зубило и пошел сквозь колеблющуюся стену. Чадное масляное пламя взлетело к потолку, обжигая. Ланселот не удержался, рухнул на колени. Лицо и руки его покрылись волдырями, одежда дымилась. Обожженные ноги не держали.
- Да кто она тебе? - донеслось, словно сквозь толщу раскаленного песка.-Любишь ее? Да? Ну тогда ползи.
Хоакин попытался встать. По обожженному лицу текли слезы. Кровь вскипала, в ушах бились тонкие голоса из снов:
«Кто ты?! Кто?»
Огромная саламандра ворочалась в своем пылающем ложе. Огонь, жар, свет… снова пламя. Багровые языки, оранжевые протуберанцы, золотые искры, фиолетовая кайма. Горестная складка в уголках губ Инцери. Лоснящаяся шкура - черная в огнистых трещинах, - словно магма проглядывает сквозь корку шлаков.
«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!»
Вот он - барьер, отделяющий Инцери от зверя великого. Вскипающая клубами раскаленного воздуха стена. Испепеляющая все и вся ненависть. Ненависть к себе.
- Дамаэнур, что же ты?! - отчаянно закричала Маггара. - Ты один можешь помочь. Спаси ее! Не стой!
Дамаэнур бросился на Эрастофена. Атаковал со всей яростью огненного властителя - грациозно, мощно. Свились плети пламени, камень вскипел от жара.
Вот только бесполезно это - пытаться сокрушить того, кто живет за счет ненависти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84