«Календарь гостей Деревуда на август». Все правильно. Клетки таблицы перестали быть пустыми; их заполняли ровные строчки текста.
- Что-то случилось? - Лиза глянула на стрелка. - У тебя, удивленное лицо. И счастливое.
- Нет, нет, ничего. А где мы находимся?
- Как где? Ах да, ты же не помнишь… Мы в лесочке, что неподалеку от Доннельфама. В лагере вольных стрелков. Когда выяснилось, что ты победил Базилиска, народ повалил в леса валом.
- Я все-таки победил Базилиска. Всегда знал. Как же это случилось?
Лиза обтерла руки об подол. Подошла к Хоакину, обняла его за плечи.
- Милый, милый, бедный мой Ланселот! Ты все успел позабыть. Но я расскажу тебе. Тем более что это весьма занимательная история. Ее стоит послушать.
- Еще один щелбан.
- Так нечестно. Вы придумываете правила на ходу.
Ойлен с усмешкой посмотрел на поэта:
- А как по-твоему, дурачок? Кто еще станет придумывать правила в игре, в которую играю я? Шарлатан Тримегистии?
Скульптор и поэт засели в пустынном зале, обжираясь и пьянствуя. Стены празднично белели штукатуркой (Ойлен подрядился расписать их фресками из жизни герцога), на пыльных коврах стояли подносы с колбасами, перепелами и сырами. Бутылки и бочонки высились в живописном порядке: от скуки Тальберт выстроил из них макет Базилисковой Камении. Получилось довольно похоже.
Конкурентов у проходимца не было. Коллекция подхалимов и болтунов, которую собирал герцог Розенмуллен, находилась пока в зачаточном состоянии, так что зал (ей предстояло стать Залой Вольных Художеств) пустовал.
Но не совсем. Кроме плутов здесь обитали пленницы. У окна примостилась Лиза, пустыми глазами глядя во двор. Маггара и Инцери сидели обнявшись на подоконнике. Все мелкие ссоры, раздоры забылись перед лицом общей беды.
- Ах, если бы я оказалась там, - потерянно повторяла элементаль. - Я бы этому Базилиску вмазала. Уж натянула бы ему глаза на жопу.
- Пустая болтовня, - заметил Ойлен, раздавая карты. - Базилиск муху своими глазами на лету окаменяет. По Хок выкарабкается. Недаром он из Ланселотов.
Пленницы вздохнули, а поэт добавил:
- Базилиск… он того… кхе-кхе! Говорят, зрение у него ослабло. Может, и не убьет до смерти.
Повисла тишина, нарушаемая лишь шлепками карт по подносу да всхлипываниями Маггары.
- С другой стороны, - подал голос Ойлен, - может, мне самому сразиться с Базилиском? Неле говорит, что у меня каменное сердце. Йост, отец мой, утверждал, будто желудок у меня железный, а глотка - медная. И когда выпью - голова становится свинцовой; Что мне зверь сделает?' Эй, это ты стучишь?
- Нет, не я, - испуганно встрепенулся поэт.
- Это Глинниус, - сквозь слезы пояснила Фуоко. - Только он умеет так греметь.
Игроки прислушались, отложив карты. Звуки разносились отчетливо и громко, словно полковой барабан провожал мародеров на эшафот.
Бум. Бум. Бум. Бум.
- Ну пошла потеха. - Тальберт недовольно наморщил нос. - Кажется, мне работки привалит. Копчиком чую.
Двери распахнулись.
Бум. Бум.
Голем бережно присел и положил на пол свою ношу, В первый миг Фуоко не разглядела, что он принес. Потом вскрикнула, бросилась к лежащему:
- Хоакин!
Загремели по полу сбитые бутылки. Сама того не замечая, Лиза разрушила винную Камению, над которой возился Тальберт.
- Силен, знать, разбойник, - объявил голем. - Под старость Базилиск. Слаб стал глазами. Придется, Тальберт. удружить. Вящей славе потрудиться.
В дверь просунулись головы Пампфеля и Ганхеля. За ними мелькнула недовольная физиономия профоса.
- Что такое? Непорядок! - рявкнул профос - Отчего слезы? Зачем? Отставить слезы. Немедленно. Эй, Ганхель, Пампфель!
Стражники вошли.
- Молодцом парень, молодцом, - тоном знатока объявил Ганхель, обходя Хоакина. - Иные на полбрюха каменеют, иные - до подмышек. Потом добивать приходится. Чтоб не мучились, значица. А на этом ни песчинки.
Он присел возле обеспамятевшего Ланселота. Клинком раздвинул зубы Хоакина, влил несколько капель вина. Стрелок чихнул и открыл мутные, непонимающие глаза.
- Господин Фортиссимо? - жалобно спросил он у Лизы. - О мой король, как причудливы ваши облики.
- Готово дело. - Ганхель поднял глаза к небу. - С мертвыми разговаривает. Ничего, сейчас оклемается. Эп. ваятель!
- Да, господин стражник.
- Дельце есть. По велению господина профоса. Мрамор сейчас подвезут, увековечишь вот их, - он небрежно махнул рукой в сторону Фуоко и Хоакина, - в камне.
- Жаль старого скульптора, - заметил голем. - Умер бедняга Пчеллини. Какой был мастер!
Тальберт похлопал Хоакина по щекам, дернул за нос Стрелок застонал, попытался отвернуться.
- Скульптуру изваять? Это работка славная, - заметил Ойлен. - А как с оплатой?
Профос сморщился:
- За деньгами дело не станет, лентяй. Триста. Когда управишься?
- Завтра. К самому утру будет готово.
Стражники переглянулись.
- К утру? - обрадовался профос - Так быстро?
- А что возиться? Была бы работа какая. Маши себе молоточком и маши.
- Еcли к утру, - почесал в затылке Ганхель, - то мы едва успеем. Бюргеров оповестить, помост сколотить.
- Не рассуждать! Ваше дело - приказ.
Профос приосанился, ткнул Ганхеля пальцем в грудь.
- Ты. Головой отвечаешь. За наличие присутствия мест на церемонии. Ясно?
- Так точно, господин профос.
Неумолимый перст передвинулся в сторону Пампфеля. Тот попытался отодвинуться, однако палец следовал за ним:
- Ты, Пампфель, разберешься с пленниками. Согласно процедуре. Чтобы не плодить поддельных фальшивок к бессмертным творениям Базилиска. Уяснил?
- Будет сделано, господин профос.
- То-то же. Исполнять!
Старый служака оборотился к скульптору. Глазки его сузились. Ойлену профос не доверял, а уж где недоверие, там и ненависть.
- Смотри, каналья. Обманешь - я тебя в бараний рог. Самолично в глину закатаю! Будешь вторым Глинниусом. Смотри мне! - повторил он уже в дверях.
Дверь хлопнула. У господина профоса были причины для спешки. Вся эта история с взяткой и попыткой побега пахла дурно. До возвращения герцога ему предстояло обстряпать дело по-свойски. Обелить себя, свалить вину на Эрастофена. Следы замести.
Так что мешкать не стоило.
- Зачем это, интересно, помост? - поинтересовался Ойлен, когда профос ушел.
- Для доннельфамцев. Чтобы, значит… - Пампфель замялся, подыскивая нужное слово, - порезантировать новую скульптуру. Вклад в мировую культуру Базилиска-батюшки. Ну что, поднимаем прохиндея? Девушка, примите позу потрагичнее.
Мрамор принесли быстро. Глиниус оказался существом воистину незаменимым: расторопный, деятельный, ответственный. Как и все големы, впрочем. Ойлен успел не раз пожалеть, что раньше ему таких помощников не попадалось.
Молоток скульптора застучал по зубилу. Забулькало вино. Дело стронулось с мертвой точки.
Хоакиново заклятие обладало одним интересным свойством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
- Что-то случилось? - Лиза глянула на стрелка. - У тебя, удивленное лицо. И счастливое.
- Нет, нет, ничего. А где мы находимся?
- Как где? Ах да, ты же не помнишь… Мы в лесочке, что неподалеку от Доннельфама. В лагере вольных стрелков. Когда выяснилось, что ты победил Базилиска, народ повалил в леса валом.
- Я все-таки победил Базилиска. Всегда знал. Как же это случилось?
Лиза обтерла руки об подол. Подошла к Хоакину, обняла его за плечи.
- Милый, милый, бедный мой Ланселот! Ты все успел позабыть. Но я расскажу тебе. Тем более что это весьма занимательная история. Ее стоит послушать.
- Еще один щелбан.
- Так нечестно. Вы придумываете правила на ходу.
Ойлен с усмешкой посмотрел на поэта:
- А как по-твоему, дурачок? Кто еще станет придумывать правила в игре, в которую играю я? Шарлатан Тримегистии?
Скульптор и поэт засели в пустынном зале, обжираясь и пьянствуя. Стены празднично белели штукатуркой (Ойлен подрядился расписать их фресками из жизни герцога), на пыльных коврах стояли подносы с колбасами, перепелами и сырами. Бутылки и бочонки высились в живописном порядке: от скуки Тальберт выстроил из них макет Базилисковой Камении. Получилось довольно похоже.
Конкурентов у проходимца не было. Коллекция подхалимов и болтунов, которую собирал герцог Розенмуллен, находилась пока в зачаточном состоянии, так что зал (ей предстояло стать Залой Вольных Художеств) пустовал.
Но не совсем. Кроме плутов здесь обитали пленницы. У окна примостилась Лиза, пустыми глазами глядя во двор. Маггара и Инцери сидели обнявшись на подоконнике. Все мелкие ссоры, раздоры забылись перед лицом общей беды.
- Ах, если бы я оказалась там, - потерянно повторяла элементаль. - Я бы этому Базилиску вмазала. Уж натянула бы ему глаза на жопу.
- Пустая болтовня, - заметил Ойлен, раздавая карты. - Базилиск муху своими глазами на лету окаменяет. По Хок выкарабкается. Недаром он из Ланселотов.
Пленницы вздохнули, а поэт добавил:
- Базилиск… он того… кхе-кхе! Говорят, зрение у него ослабло. Может, и не убьет до смерти.
Повисла тишина, нарушаемая лишь шлепками карт по подносу да всхлипываниями Маггары.
- С другой стороны, - подал голос Ойлен, - может, мне самому сразиться с Базилиском? Неле говорит, что у меня каменное сердце. Йост, отец мой, утверждал, будто желудок у меня железный, а глотка - медная. И когда выпью - голова становится свинцовой; Что мне зверь сделает?' Эй, это ты стучишь?
- Нет, не я, - испуганно встрепенулся поэт.
- Это Глинниус, - сквозь слезы пояснила Фуоко. - Только он умеет так греметь.
Игроки прислушались, отложив карты. Звуки разносились отчетливо и громко, словно полковой барабан провожал мародеров на эшафот.
Бум. Бум. Бум. Бум.
- Ну пошла потеха. - Тальберт недовольно наморщил нос. - Кажется, мне работки привалит. Копчиком чую.
Двери распахнулись.
Бум. Бум.
Голем бережно присел и положил на пол свою ношу, В первый миг Фуоко не разглядела, что он принес. Потом вскрикнула, бросилась к лежащему:
- Хоакин!
Загремели по полу сбитые бутылки. Сама того не замечая, Лиза разрушила винную Камению, над которой возился Тальберт.
- Силен, знать, разбойник, - объявил голем. - Под старость Базилиск. Слаб стал глазами. Придется, Тальберт. удружить. Вящей славе потрудиться.
В дверь просунулись головы Пампфеля и Ганхеля. За ними мелькнула недовольная физиономия профоса.
- Что такое? Непорядок! - рявкнул профос - Отчего слезы? Зачем? Отставить слезы. Немедленно. Эй, Ганхель, Пампфель!
Стражники вошли.
- Молодцом парень, молодцом, - тоном знатока объявил Ганхель, обходя Хоакина. - Иные на полбрюха каменеют, иные - до подмышек. Потом добивать приходится. Чтоб не мучились, значица. А на этом ни песчинки.
Он присел возле обеспамятевшего Ланселота. Клинком раздвинул зубы Хоакина, влил несколько капель вина. Стрелок чихнул и открыл мутные, непонимающие глаза.
- Господин Фортиссимо? - жалобно спросил он у Лизы. - О мой король, как причудливы ваши облики.
- Готово дело. - Ганхель поднял глаза к небу. - С мертвыми разговаривает. Ничего, сейчас оклемается. Эп. ваятель!
- Да, господин стражник.
- Дельце есть. По велению господина профоса. Мрамор сейчас подвезут, увековечишь вот их, - он небрежно махнул рукой в сторону Фуоко и Хоакина, - в камне.
- Жаль старого скульптора, - заметил голем. - Умер бедняга Пчеллини. Какой был мастер!
Тальберт похлопал Хоакина по щекам, дернул за нос Стрелок застонал, попытался отвернуться.
- Скульптуру изваять? Это работка славная, - заметил Ойлен. - А как с оплатой?
Профос сморщился:
- За деньгами дело не станет, лентяй. Триста. Когда управишься?
- Завтра. К самому утру будет готово.
Стражники переглянулись.
- К утру? - обрадовался профос - Так быстро?
- А что возиться? Была бы работа какая. Маши себе молоточком и маши.
- Еcли к утру, - почесал в затылке Ганхель, - то мы едва успеем. Бюргеров оповестить, помост сколотить.
- Не рассуждать! Ваше дело - приказ.
Профос приосанился, ткнул Ганхеля пальцем в грудь.
- Ты. Головой отвечаешь. За наличие присутствия мест на церемонии. Ясно?
- Так точно, господин профос.
Неумолимый перст передвинулся в сторону Пампфеля. Тот попытался отодвинуться, однако палец следовал за ним:
- Ты, Пампфель, разберешься с пленниками. Согласно процедуре. Чтобы не плодить поддельных фальшивок к бессмертным творениям Базилиска. Уяснил?
- Будет сделано, господин профос.
- То-то же. Исполнять!
Старый служака оборотился к скульптору. Глазки его сузились. Ойлену профос не доверял, а уж где недоверие, там и ненависть.
- Смотри, каналья. Обманешь - я тебя в бараний рог. Самолично в глину закатаю! Будешь вторым Глинниусом. Смотри мне! - повторил он уже в дверях.
Дверь хлопнула. У господина профоса были причины для спешки. Вся эта история с взяткой и попыткой побега пахла дурно. До возвращения герцога ему предстояло обстряпать дело по-свойски. Обелить себя, свалить вину на Эрастофена. Следы замести.
Так что мешкать не стоило.
- Зачем это, интересно, помост? - поинтересовался Ойлен, когда профос ушел.
- Для доннельфамцев. Чтобы, значит… - Пампфель замялся, подыскивая нужное слово, - порезантировать новую скульптуру. Вклад в мировую культуру Базилиска-батюшки. Ну что, поднимаем прохиндея? Девушка, примите позу потрагичнее.
Мрамор принесли быстро. Глиниус оказался существом воистину незаменимым: расторопный, деятельный, ответственный. Как и все големы, впрочем. Ойлен успел не раз пожалеть, что раньше ему таких помощников не попадалось.
Молоток скульптора застучал по зубилу. Забулькало вино. Дело стронулось с мертвой точки.
Хоакиново заклятие обладало одним интересным свойством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84