Мера наказания определяется не сте-
пенью участия, а степенью опасности преступника и совершенного им
деяния>.
Следует указать, что данное выше определение соучастия ограни-
чено в двух направлениях. Во-первых, оно охватывает лишь соучастие
в форме участия в организации, т. е. соучастие 501 спепэ, и участие в
кретов Советской власти, в этом акте вообще не упомина-
лись. Не упоминались они и в первом советском Уголовном
кодексе, утвержденном третьей сессией ВЦИК. 22 мая 1922 г.
[24], Как и <Руководящие начала> этот кодекс называл
лишь исполнителей, подстрекателей и пособников . Не из-
менилось положение и с принятием 31 октября 1924 г. перво-
го общесоюзного закона, посвященного вопросам уголовной
ответственности,- Основных начал уголовного законода-
тельства Союза ССР и союзных республик [19]. В этом ак-
те вопросам соучастия была посвящена только одна ста-
тья, в которой указывалось, что наказание <применяется в
отношении всех соучастников (подстрекателей, исполните-
лей, пособников) в зависимости как от степени их социаль-
ной опасности, так и от степени участия в преступлении>.
Как видим, здесь устанавливается только общий принцип
ответственности при соучастии, но не дается ни определения
самого института, ни видов соучастников, круг которых по-
вторяет то, что было зафиксировано и в <Руководящих на-
чалах>. Естественно, что за эти пределы не выходили и при-
нятые в 1927-1937 гг. республиканские уголовные кодексы,
которые в конструкции своей Общей части базировались (с
некоторыми нюансами) на положениях <Основных начал>
1924 г.
И только с принятием в 1958 г. Основ уголовного зако-
нодательства Союза ССР и союзных республик [17] круг
соучастников был дополнен фигурой организатора. Возни-
кает вопрос: что же изменилось к моменту принятия Основ
толпе. Соучастие же в собственном смысле этого слова остается, по
существу, за рамками данного определения. Во-вторых, оно ограничи-
вает критерий наказуемости соучастников. Это ограничение критерия
ответственности приводит фактически, как справедливо замечает
А, Н. Трайнин [220, 48}, к отрицанию института соучастия в целом, так
как игнорирование степени участия того или иного лица в преступле-
нии и выдвижение на первый план его общественной опасности делает
ненужным существование специального института. Такое ограничение
тем более непонятно, что <Руководящие начала> противопоставляют
степень участия в преступлении степени опасности преступника, в то
время как в действительности степень участия преступника в осущест-
влении преступного деяния сплошь и рядом является существенным
показателем его опасности.
Мы не вдаемся здесь в характеристику отличий постановлений
о соучастии, данных в УК 1922 г., а также в <Основных началах уголов-
ного законодательства Союза ССР и союзных республик> и принятых
на их базе республиканских уголовных кодексах, хотя и сами эти от-
личия являются интересным материалом для суждений о том кримино-
логическом подходе, который был использован законодателем в то вре-
мя. Подробный разбор этих отличий дан в нашей книге <Учение о со-
участии по советскому уголовному праву>, выпущенной в свет изда-
тельством <Наукова думка> в 1969 г. [65].
в той криминологической реальности, которая одна только
и является почвой для законодательного урегулирования
поднимаемых жизнью, практикой борьбы с преступностью
вопросов? Если говорить конкретно об организаторской
деятельности, то за истекшие десятилетия число лиц, совер-
шающих преступления в такой форме, неизменно сокраща-
лось. Криминологическая реальность, следовательно, не
только не ухудшилась, а наоборот, разрядилась. А это зна-
чит, что изменился подход к проблеме, изменилось ее кри-
минологическое и юридическое осмысливание.
Постфактум всегда трудно говорить о том, чем руковод-
ствовался законодатель, принимая то или иное решение, как
оценивал он существующую на момент принятия закона кри-
минологическую реальность. Это особенно трудно сделать
в отношении <Руководящих начал>, принятых свыше 65 лет
тому назад. Но между <Руководящими началами> и дейст-
вующим законодательством лежат две уголовно-правовые
кодификации. И, поэтому, по тем взглядам, которые разви-
вались на страницах печати в ходе этих кодификаций, дово-
льно точно можно составить представление о том подходе,
который существовал к этой проблеме. Это тем более легко
сделать еще и потому, что отголоски высказываемых тогда
точек зрения были слышны и после принятия нового уго-
ловного законодательства [117, 132-, 196, 410}.
6. Сторонники решения вопроса об ответственности за
организаторскую деятельность без посредства ее урегули-
рования в Общей части уголовных кодексов обычно приво-
дят аргументы двух видов. Во-первых, они утверждают, что
деятельность организатора настолько опасна, что ее нет не-
обходимости отличать от действий наиболее опасного из
соучастников - исполнителя, который своими руками осу-
ществляет преступление. И, во-вторых, что организатор
всегда принимает участие в осуществлении преступления и
поэтому ни для урегулирования вопроса об его ответствен-
ности, ни для квалификации его действий нет необходимо-
сти в специальных установлениях Общей части.
И первый и второй аргументы представляются нам не-
состоятельными. Их несостоятельность проявляется преж-
де всего в плане юридическом. Начнем с первого из
них.
В условиях провозглашения уголовным законом в прин-
ципе равной ответственности всех соучастников (а именно
так решался вопрос и <Руководящими началами>, и после-
дующими актами) едва ли есть какие-либо основания
умалчивать о каком-либо из соучастников только потому,
что он будет отвечать как исполнитель. Ведь такую же
ответственность, как исполнитель, несут по закону и другие
соучастники, названные в законе.
Что же касается второго утверждения, а именно, что
организатор всегда принимает непосредственное участие в
совершении преступления, то оно не отвечает и фактичес-
кому положению дел. Нами в общей сложности было изу-
чено 20 дел, по которым один из соучастников преступле-
ния был признан судом организатором и его действия были
квалифицированы со ссылкой на ст. 19 УК УССР. Так вот,
из этих 20 дел в 8 зафиксировано, что организатор непос-
редственного участия в совершении действий, образующих
объективную сторону состава преступления, не принимал.
Напомним еще раз, что речь шла не об организованных
группах, а о преступлениях, относящихся к соучастию в
собственном смысле этого слова. Таким образом, кримино-
логическая реальность не дает оснований для такого уго-
ловно-правового решения, которое исключало бы органи-
затора из общего круга соучастников преступления и остав-
ляло бы вопрос об его ответственности нерешенным в
Общей части,
Можно было бы, обращаясь к юридической стороне во-
проса, сослаться и на то, что никакого различия в этом пла-
не между организатором, с одной стороны, и подстрекате-
лем или пособником, с другой, вообще провести нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
пенью участия, а степенью опасности преступника и совершенного им
деяния>.
Следует указать, что данное выше определение соучастия ограни-
чено в двух направлениях. Во-первых, оно охватывает лишь соучастие
в форме участия в организации, т. е. соучастие 501 спепэ, и участие в
кретов Советской власти, в этом акте вообще не упомина-
лись. Не упоминались они и в первом советском Уголовном
кодексе, утвержденном третьей сессией ВЦИК. 22 мая 1922 г.
[24], Как и <Руководящие начала> этот кодекс называл
лишь исполнителей, подстрекателей и пособников . Не из-
менилось положение и с принятием 31 октября 1924 г. перво-
го общесоюзного закона, посвященного вопросам уголовной
ответственности,- Основных начал уголовного законода-
тельства Союза ССР и союзных республик [19]. В этом ак-
те вопросам соучастия была посвящена только одна ста-
тья, в которой указывалось, что наказание <применяется в
отношении всех соучастников (подстрекателей, исполните-
лей, пособников) в зависимости как от степени их социаль-
ной опасности, так и от степени участия в преступлении>.
Как видим, здесь устанавливается только общий принцип
ответственности при соучастии, но не дается ни определения
самого института, ни видов соучастников, круг которых по-
вторяет то, что было зафиксировано и в <Руководящих на-
чалах>. Естественно, что за эти пределы не выходили и при-
нятые в 1927-1937 гг. республиканские уголовные кодексы,
которые в конструкции своей Общей части базировались (с
некоторыми нюансами) на положениях <Основных начал>
1924 г.
И только с принятием в 1958 г. Основ уголовного зако-
нодательства Союза ССР и союзных республик [17] круг
соучастников был дополнен фигурой организатора. Возни-
кает вопрос: что же изменилось к моменту принятия Основ
толпе. Соучастие же в собственном смысле этого слова остается, по
существу, за рамками данного определения. Во-вторых, оно ограничи-
вает критерий наказуемости соучастников. Это ограничение критерия
ответственности приводит фактически, как справедливо замечает
А, Н. Трайнин [220, 48}, к отрицанию института соучастия в целом, так
как игнорирование степени участия того или иного лица в преступле-
нии и выдвижение на первый план его общественной опасности делает
ненужным существование специального института. Такое ограничение
тем более непонятно, что <Руководящие начала> противопоставляют
степень участия в преступлении степени опасности преступника, в то
время как в действительности степень участия преступника в осущест-
влении преступного деяния сплошь и рядом является существенным
показателем его опасности.
Мы не вдаемся здесь в характеристику отличий постановлений
о соучастии, данных в УК 1922 г., а также в <Основных началах уголов-
ного законодательства Союза ССР и союзных республик> и принятых
на их базе республиканских уголовных кодексах, хотя и сами эти от-
личия являются интересным материалом для суждений о том кримино-
логическом подходе, который был использован законодателем в то вре-
мя. Подробный разбор этих отличий дан в нашей книге <Учение о со-
участии по советскому уголовному праву>, выпущенной в свет изда-
тельством <Наукова думка> в 1969 г. [65].
в той криминологической реальности, которая одна только
и является почвой для законодательного урегулирования
поднимаемых жизнью, практикой борьбы с преступностью
вопросов? Если говорить конкретно об организаторской
деятельности, то за истекшие десятилетия число лиц, совер-
шающих преступления в такой форме, неизменно сокраща-
лось. Криминологическая реальность, следовательно, не
только не ухудшилась, а наоборот, разрядилась. А это зна-
чит, что изменился подход к проблеме, изменилось ее кри-
минологическое и юридическое осмысливание.
Постфактум всегда трудно говорить о том, чем руковод-
ствовался законодатель, принимая то или иное решение, как
оценивал он существующую на момент принятия закона кри-
минологическую реальность. Это особенно трудно сделать
в отношении <Руководящих начал>, принятых свыше 65 лет
тому назад. Но между <Руководящими началами> и дейст-
вующим законодательством лежат две уголовно-правовые
кодификации. И, поэтому, по тем взглядам, которые разви-
вались на страницах печати в ходе этих кодификаций, дово-
льно точно можно составить представление о том подходе,
который существовал к этой проблеме. Это тем более легко
сделать еще и потому, что отголоски высказываемых тогда
точек зрения были слышны и после принятия нового уго-
ловного законодательства [117, 132-, 196, 410}.
6. Сторонники решения вопроса об ответственности за
организаторскую деятельность без посредства ее урегули-
рования в Общей части уголовных кодексов обычно приво-
дят аргументы двух видов. Во-первых, они утверждают, что
деятельность организатора настолько опасна, что ее нет не-
обходимости отличать от действий наиболее опасного из
соучастников - исполнителя, который своими руками осу-
ществляет преступление. И, во-вторых, что организатор
всегда принимает участие в осуществлении преступления и
поэтому ни для урегулирования вопроса об его ответствен-
ности, ни для квалификации его действий нет необходимо-
сти в специальных установлениях Общей части.
И первый и второй аргументы представляются нам не-
состоятельными. Их несостоятельность проявляется преж-
де всего в плане юридическом. Начнем с первого из
них.
В условиях провозглашения уголовным законом в прин-
ципе равной ответственности всех соучастников (а именно
так решался вопрос и <Руководящими началами>, и после-
дующими актами) едва ли есть какие-либо основания
умалчивать о каком-либо из соучастников только потому,
что он будет отвечать как исполнитель. Ведь такую же
ответственность, как исполнитель, несут по закону и другие
соучастники, названные в законе.
Что же касается второго утверждения, а именно, что
организатор всегда принимает непосредственное участие в
совершении преступления, то оно не отвечает и фактичес-
кому положению дел. Нами в общей сложности было изу-
чено 20 дел, по которым один из соучастников преступле-
ния был признан судом организатором и его действия были
квалифицированы со ссылкой на ст. 19 УК УССР. Так вот,
из этих 20 дел в 8 зафиксировано, что организатор непос-
редственного участия в совершении действий, образующих
объективную сторону состава преступления, не принимал.
Напомним еще раз, что речь шла не об организованных
группах, а о преступлениях, относящихся к соучастию в
собственном смысле этого слова. Таким образом, кримино-
логическая реальность не дает оснований для такого уго-
ловно-правового решения, которое исключало бы органи-
затора из общего круга соучастников преступления и остав-
ляло бы вопрос об его ответственности нерешенным в
Общей части,
Можно было бы, обращаясь к юридической стороне во-
проса, сослаться и на то, что никакого различия в этом пла-
не между организатором, с одной стороны, и подстрекате-
лем или пособником, с другой, вообще провести нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71