- Ишь! - произнесла Дуська то, что было полегче. - Ишь!
- Это еще не все, Евдокея, - сказал участковый. - Она, Косая-то, ведь на тебя жалобу писала в райком, что торгуешь из-под прилавка… Я два месяца узнать не мог, кто это на тебя напраслину возводит, а теперь знаю…
Дуська беззвучно осела на табуретку, на которой раньше сидел участковый. Лишний воздух она выдохнула, и вместе с ним из груди вырвался тяжелый вздох. Серые и ясные глаза женщины потускнели, под табуреткой боты перестали блестеть - такой сделалась продавщица Дуська, какой ее пять минут назад представить было нельзя.
- Эх, Верка, Верка! - сказала Дуська. - Меня ведь за твое письмо чуть с работы не скинули… Эх, Верка, Верка!.. По этой жалобе мне ревизию делали, и я те сто сорок рублей, которые ты мне должна, внесла… Я кофту и бежево шерстяное платье к пароходу вынесла и продала… Бежево-то платье у меня самое любимое было…
- Теперь ты ответь, Евдокея, - после паузы сказал участковый, - как сто сорок рублей образовались?
- А так, что Верка стонет и плачет, - ответила Дуська. - И синтетическу кофту и вот эти туфли, что на ней, она выплакала для детдомовских подруг… Говорит, денег нет, дай, говорит, Дуська в долг, как мы в детдоме выросли сиротами, нас пожалеть надо. - Она горько вздохнула. - Как я могла обман понять, если Верка в клуб ходит хуже всех в деревне одетая!
Опустив голову, страдальчески морщился Павел Косой, неприязненно улыбалась Анна Борисовна, держала кулачок у рта Вера Косая; шел за окнами такой нудный и холодный дождь, какой бывает только осенью, когда пустеют скошенные поля, скрипят на шестах скворечники, по Оби и озерам плывут желтые, вялые от влаги листья, и на черных от воды проводах сидят посиневшие скворцы. Морочно, холодно, неуютно.
- Ты свободная, Евдокея, - негромко сказал участковый и во второй раз прислушался к звукам, что опять раздавались на крыльце, - приглушенный шарк, негромкий стук, робкое покашливание. - Ты свободная, Евдокея…
Печальная Дуська подошла к двери, медленно открыла ее и приостановилась - за порогом стояла женщина в мокром платке. Дуська вполголоса поздоровалась с ней, обошла женщину и исчезла, так и не сказав ни слова.
Женщина сделала шаг вперед, но что-то держало ее у порога дома, и она не решалась переступить квадратный брус.
- Ты звал, Федор, так я пришла, - стоя в сенях, приглушенно сказала женщина. - Вот я пришла, если ты звал, кум…
- Семеновна! - возмущенно крикнула Анна Борисовна и притопнула мягкой тапочкой по полу. - Семеновна, почему вы стоите в дверях? Немедленно проходите, Семеновна…
Женщина прошла в дом, несколькими робкими шагами миновала порог и домотканый пыльный половичок, поискав глазами табуретку, тоненько вздохнула.
- Садитесь, Семеновна! - дрожащим от возмущения голосом вскрикнула Анна Борисовна. - Садитесь сюда - вы в доме приемной дочери…
- Вот на стульчик, вот на стульчик, мамаша… - вдруг всполошилась Вера Косая.
Она подала Семеновне старый венский стул, старательно стряхнула с сиденья пыль и отошла в сторону, чтобы притулиться к стенке и поднести кулачок ко рту. Глаза у Веры блестели, нос вспотел.
- Вот села, вот сижу… - проговорила Семеновна и большими, вдумчивыми глазами посмотрела на Анну Борисовну. - Это ты ладно говоришь, Анна, правильно говоришь… Трое их, однолеток-то, было в детдоме - Вера, Надежда, Любовь. Их на какой-то станции подобрали.
Семеновна перевела дыхание, распустив шаль на груди, выпростала руки, положила их на колени и опять тоненько вздохнула. На улице раздавались приглушенные двойными рамами звуки.
- Коров гонят… - сказала Семеновна, но с места не стронулась, а только опустила веки и продолжала: - От Валерия уже с фронта сообщений не было - пропал без вести, а я почтальоном работала, хоть и восемь классов кончила… Надежды, что Валерий жив, тоже мало было, а любовь, что любовь была, когда месяц… Глупа была, берегла себя, вот и… Вот и взяла из детдома Веру…
Звуки стада затихали: из-за нудного дождя Сидор и Колька коров гнали быстро, торопясь в тепло и сушь, кричали на коров зло и раздраженно, бич в отдалении хлопал почти беспрерывно. Прислушиваясь, Семеновна подняла голову, опять спрятала руки под мокрой шалью.
- Манька-то привычная, - сказала она. - Сама в стойку дойдет…
- Я ничего не понимаю, Семеновна, - шепотом сказала Анна Борисовна. - Я ничего, ничего не понимаю…
Секретарь сельсовета медленно поднялась, помахивая ресницами, словно под них попала соринка, пошла к Семеновне, но Павел Косой опередил ее - с размаху ударил ладонью по столу, вскочив, притопнул тяжелыми сапогами.
- Ты говори правду, мамаша, чего ты ее бережешь, ты правду говори, мамаша! - вскрикнул он.
В горячке Павел бросился к Семеновне, забывшись, уронил доску, что перегораживала комнату, остановившись, собрался закричать еще, но участковый вдруг властно остановил его. Преградив одной рукой путь Павла, Анискин второй рукой повел в сторону Семеновны, улыбнулся и сказал:
- Ты, кума, все же к Маньке иди… Мало что привычная. На улице такая дождина, что и корова может перепутаться…
Когда Семеновна встала и ушла, когда ее все облегчавшиеся шаги простучали по сенкам и затихли на улице, когда в доме опять сделалось тихо, участковый махнул рукой.
- А теперь, Павла, - сказал он, - ты для Анны Борисовны скажи правду…
Но произошло странное: Павел снова несильно рванулся к Анне Борисовне, решительно мотнул головой, но потом внезапно попятился и сел на прежнее место. Как и раньше, он жалобно скривил лицо и помигал рыжими ресницами. Затем Павел, не выдержав взглядов участкового и Анны Борисовны, отвернулся к окну.
- Молодца! - сказал участковый. - Молодца, Павла… Так что ты себе молчи, я и сам скажу правду Анне Борисовне! - Он подошел к ней вплотную и наклонился. - Вера сказала про Семеновну, будто она потому ее из детдома брала, что за огород боялась… - Участковый жестко улыбнулся. - Семеновна, ее Валентиной звать, с погибшим на фронте Валерием всего за месяц до войны ознакомилась и ничего такого с ним не имела, даже не расписались они. Вот гражданка Косая и говорит, что ее Валентина для того взяла, чтобы огород больше иметь… - Участковый сделал большую паузу и почти шепотом сказал: - Ты не смотри, Анна Борисовна, что Валентина на вид такая старая - ей всего сорок девять…
- Ц-ц-ц! - по-анискински поцыкала Анна Борисовна и так повела плечами, точно в комнате был большой мороз. - Ц-ц-ц!
- Вот оно и есть: «Ц-ц-ц!» - сухо сказал Анискин и погрозил пальцем притихшей Вере. - Вот ты теперь, гражданка Косая, стой на своем месте, молчи как проклятая и слушай, что буду говорить… Я сейчас буду длинное слово говорить.
4
Прежде чем произнести длинную речь, участковый Анискин окончательно перешагнул через доску на половину Павла, сел на его место и положил обе руки на стол, в одной из них, чудом появившись, была та бумажка, что исписана цифрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87