стекла в сельсовете были латаные-перелатаные, возле окон не росло ни деревца, ни кустика, а на том месте, где дому полагался двор, стояла новая дощатая уборная с вечно открытой дверью.
Сердито постукивая каблуками кирзовых сапог сорок пятого размера, Анискин вошел в единственную комнату сельсовета, пожал руку председателю Кузьме Петровичу Коровину, помотал головой секретарю Анне Борисовне Сафоновой и громко сказал:
- Дождь-то этот, а! Не меньше как на неделю, а!
- Серьезный дождь, - ответил Кузьма Коровин и радостно улыбнулся. - Да ты присаживайся, Федор Иванович!
Участковый сел, прищурился и милицейскими глазами осмотрел комнату - два черных школьных стола, застеленных белесым от времени кумачом, на котором еще были видны следы белых лозунговых букв; коричневый шкаф без стекол, беленькие занавески, из тех больничных, что секретарь Анна Борисовна выпросила у фельдшера Якова Кирилловича, три табуретки - и все. Ничего больше в сельсовете не было, зато пахло мышами, сургучом, как на почте, и тем нежилым запахом пыли и слежавшихся бумаг, которыми пахнут учреждения.
- Так! - сказал участковый. - Эдак!
- Сама пол мою, - после паузы проговорила Анна Борисовна. - Уборщица тетя Поля болеет…
Рамы в сельсовете были одинарные, тонкие, как в южном доме, и поэтому в комнате шум мелкого дождя был слышен так отчетливо, точно под открытым небом. Водосточных труб на крыше, конечно, не имелось, и водяные потоки лились тонкими простынными полосами на голую землю и под гнилой фундамент дома. Шум дождя в кабинете поэтому стоял ровный, усыпляющий, как шелест деревьев, и Анискин вдруг зевнул в кулак и грустно прицыкнул зубом.
- Федор Иванович, а Федор Иванович, деревянную уборную видишь? - весело захохотав, спросил Кузьма Петрович. - Наблюдаешь вот ту уборную на четыре очка?
- Но.
- В ней весь мой бюджет! - ответил председатель сельсовета и опять раскатисто захохотал. - Весь сельсоветский бюджет я на уборную убил, так как в райисполкоме мне проходу не давали: «Как это ты живешь без туалетного узла?» Вот я и построил туалетный узел, а в него только я да…
- Кузьма Петрович, - краснея, перебила его Анна Борисовна, - Кузьма Петрович…
Председатель посмотрел на участкового, участковый - на председателя, и под монотонный шум дождя они разом захохотали. Смеялись они просторно и громко, от души и без всякого стеснения, так как участковый Анискин посмеяться любил, а что касается председателя сельсовета Кузьмы Петровича, то во всей деревне не было человека легче и смешливее его. Так в деревне и знали, что если среди дня на улице раздается звонкий, раскатистый хохот, то это смеется председатель сельсовета Кузьма Петрович Коровин.
- Ху-ху-ху! - гремел он, сгибаясь в спине и разводя руки. - Ох, ху-ху-ху… Туалетный узел… Ух, ху-ху-ху!
- Ха-ха-ха… - кудахтал участковый. - Ха-ха-ха…
Секретарь сельсовета Анна Борисовна не смеялась, а только надувала все еще красные щеки. Она была очень серьезной женщиной, без мужа воспитывала трех детей и всегда носила черный жакет из дешевого сукна; на белую полотняную блузку Анна Борисовна накладывала черный не то бантик, не то галстук и в самые жаркие дни носила темно-коричневые чулки и синие спортивные тапочки с резиновой полоской вместо ранта.
- Смеются как дети, - недоуменно сказала Анна Борисовна. - А ведь взрослые люди…
Но участковый и председатель сельсовета сразу остановиться не могли - похохотали еще с полминуточки и уж тогда перестали, хотя мелко подрагивали, отчего под участковым, который в это лето весил около ста пятнадцати килограммов, жалобно пели половицы.
- Ишь как нас прорвало, - пробормотал он, покосясь на Анну Борисовну.
- Просто нет удержу… - После этого Анискин трижды покашлял, набычил шею и с придыханьем сказал: - А я ведь знаю, Кузьма Петрович, почему ты весело смеешься…
- Почему? - продолжая подрагивать от хохота, спросил председатель. - Ну-ка, скажи, Федор Иванович, ну-ка, скажи…
- Ты потому весело хохочешь, Кузьма Петрович, - ответил участковый, - что жизнь у тебя легкая, лентяйская… Ты, Кузьма Петрович, так же мало работаешь, как спорченная баба, Верка Косая… Вот почему.
- Правильно! - хохочущим голосом закричал Кузьма Петрович и вскочил с места, как подброшенный. - Ох, и умный же ты человек, Федор Иванович…
Председателю сельсовета Кузьме Петровичу Коровину было двадцать шесть лет, на его гимнастерке еще не выцвели следы ефрейторских погон - потому по щелястому полу он забегал быстро, в углах поворачивался лихо, стучал железными подковками сапог так громко, что не слышно было, как идет нудный дождь и стекают с крыши ленивые потоки воды.
- Правильно! - еще громче повторил Кузьма Петрович. - Ох, и головастый ты человек, дядя Анискин! Я и есть самый большой лентяй в деревне! Самый что ни на есть большой! - захохотав, вскричал он. - Какую холеру мне делать, когда в колхозе председатель Иван Иванович, парторг Сергей Тихонович, на маслозаводе - директор Черкашин, кругом бригадиры да завфермы, агрономы да зоотехники, бухгалтеры да счетоводы… - Загнув несколько пальцев на правой руке, Кузьма Петрович вскинул вторую, но в суматохе про нее забыл и закричал еще яростнее: - Говорил же я, зачем меня в председатели выбираете, когда я тракторист, а в армии водил самоходку… Говорил же я народу, так нет!
Кузьма Петрович побежал по комнате, ослепленный раздражением, налетел на желтый шкаф с пыльными папками, ударился об него локтем и, остановившись, захохотал.
- Стоит тут, холера, - пробормотал он, пиная шкаф сапогом, - ну всю дорогу об него зашибаюсь… Не шкаф, а… ха-ха-ха… черт знает что… Чтоб ему сгинуть, ха-ха-ха…
Потирая ушибленный локоть, Кузьма Петрович вернулся к столу, сел на свою председательскую табуретку и склонил голову так, как это делает всякий человек, когда собирается задать веселый вопрос. На гладком лице председателя цвели наивные глаза, пухлые губы затаенно пошевеливались.
- Дядя Анискин, а дядя Анискин, - спросил он, - вот ты скажи, как я могу людей в браке регистрировать, если я сам неженатый и почти с каждой девкой, что приходит расписываться, сто раз в клубе танцевал… Ну как я ей строго могу в глаза глядеть и торжественность на себя напускать, если с женихом мы только вчера у бабы Сузгинихи помидоры с огорода воровали?.. Вот ты мне скажи: как?
Участковый надул щеки, потом покачал головой и открыл рот, чтобы ответить председателю, но не успел - Анна Борисовна, встав, сухо хмыкнула и скрестила руки на груди. Роста она была небольшого, от тапочек казалась и того меньше, но прямая была и строгая, как ревизор из района.
- Вы очень, очень несерьезный человек, Кузьма Петрович, - сказала она. - Я восемь лет преподавала в школе Советскую Конституцию и могу авторитетно сказать, что для серьезного человека сельский Совет открывает необозримое поле деятельности… - Со скрещенными на груди руками Анна Борисовна прошлась по комнате, взяла со стола тоненькую реечку и взмахнула ею, как указкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Сердито постукивая каблуками кирзовых сапог сорок пятого размера, Анискин вошел в единственную комнату сельсовета, пожал руку председателю Кузьме Петровичу Коровину, помотал головой секретарю Анне Борисовне Сафоновой и громко сказал:
- Дождь-то этот, а! Не меньше как на неделю, а!
- Серьезный дождь, - ответил Кузьма Коровин и радостно улыбнулся. - Да ты присаживайся, Федор Иванович!
Участковый сел, прищурился и милицейскими глазами осмотрел комнату - два черных школьных стола, застеленных белесым от времени кумачом, на котором еще были видны следы белых лозунговых букв; коричневый шкаф без стекол, беленькие занавески, из тех больничных, что секретарь Анна Борисовна выпросила у фельдшера Якова Кирилловича, три табуретки - и все. Ничего больше в сельсовете не было, зато пахло мышами, сургучом, как на почте, и тем нежилым запахом пыли и слежавшихся бумаг, которыми пахнут учреждения.
- Так! - сказал участковый. - Эдак!
- Сама пол мою, - после паузы проговорила Анна Борисовна. - Уборщица тетя Поля болеет…
Рамы в сельсовете были одинарные, тонкие, как в южном доме, и поэтому в комнате шум мелкого дождя был слышен так отчетливо, точно под открытым небом. Водосточных труб на крыше, конечно, не имелось, и водяные потоки лились тонкими простынными полосами на голую землю и под гнилой фундамент дома. Шум дождя в кабинете поэтому стоял ровный, усыпляющий, как шелест деревьев, и Анискин вдруг зевнул в кулак и грустно прицыкнул зубом.
- Федор Иванович, а Федор Иванович, деревянную уборную видишь? - весело захохотав, спросил Кузьма Петрович. - Наблюдаешь вот ту уборную на четыре очка?
- Но.
- В ней весь мой бюджет! - ответил председатель сельсовета и опять раскатисто захохотал. - Весь сельсоветский бюджет я на уборную убил, так как в райисполкоме мне проходу не давали: «Как это ты живешь без туалетного узла?» Вот я и построил туалетный узел, а в него только я да…
- Кузьма Петрович, - краснея, перебила его Анна Борисовна, - Кузьма Петрович…
Председатель посмотрел на участкового, участковый - на председателя, и под монотонный шум дождя они разом захохотали. Смеялись они просторно и громко, от души и без всякого стеснения, так как участковый Анискин посмеяться любил, а что касается председателя сельсовета Кузьмы Петровича, то во всей деревне не было человека легче и смешливее его. Так в деревне и знали, что если среди дня на улице раздается звонкий, раскатистый хохот, то это смеется председатель сельсовета Кузьма Петрович Коровин.
- Ху-ху-ху! - гремел он, сгибаясь в спине и разводя руки. - Ох, ху-ху-ху… Туалетный узел… Ух, ху-ху-ху!
- Ха-ха-ха… - кудахтал участковый. - Ха-ха-ха…
Секретарь сельсовета Анна Борисовна не смеялась, а только надувала все еще красные щеки. Она была очень серьезной женщиной, без мужа воспитывала трех детей и всегда носила черный жакет из дешевого сукна; на белую полотняную блузку Анна Борисовна накладывала черный не то бантик, не то галстук и в самые жаркие дни носила темно-коричневые чулки и синие спортивные тапочки с резиновой полоской вместо ранта.
- Смеются как дети, - недоуменно сказала Анна Борисовна. - А ведь взрослые люди…
Но участковый и председатель сельсовета сразу остановиться не могли - похохотали еще с полминуточки и уж тогда перестали, хотя мелко подрагивали, отчего под участковым, который в это лето весил около ста пятнадцати килограммов, жалобно пели половицы.
- Ишь как нас прорвало, - пробормотал он, покосясь на Анну Борисовну.
- Просто нет удержу… - После этого Анискин трижды покашлял, набычил шею и с придыханьем сказал: - А я ведь знаю, Кузьма Петрович, почему ты весело смеешься…
- Почему? - продолжая подрагивать от хохота, спросил председатель. - Ну-ка, скажи, Федор Иванович, ну-ка, скажи…
- Ты потому весело хохочешь, Кузьма Петрович, - ответил участковый, - что жизнь у тебя легкая, лентяйская… Ты, Кузьма Петрович, так же мало работаешь, как спорченная баба, Верка Косая… Вот почему.
- Правильно! - хохочущим голосом закричал Кузьма Петрович и вскочил с места, как подброшенный. - Ох, и умный же ты человек, Федор Иванович…
Председателю сельсовета Кузьме Петровичу Коровину было двадцать шесть лет, на его гимнастерке еще не выцвели следы ефрейторских погон - потому по щелястому полу он забегал быстро, в углах поворачивался лихо, стучал железными подковками сапог так громко, что не слышно было, как идет нудный дождь и стекают с крыши ленивые потоки воды.
- Правильно! - еще громче повторил Кузьма Петрович. - Ох, и головастый ты человек, дядя Анискин! Я и есть самый большой лентяй в деревне! Самый что ни на есть большой! - захохотав, вскричал он. - Какую холеру мне делать, когда в колхозе председатель Иван Иванович, парторг Сергей Тихонович, на маслозаводе - директор Черкашин, кругом бригадиры да завфермы, агрономы да зоотехники, бухгалтеры да счетоводы… - Загнув несколько пальцев на правой руке, Кузьма Петрович вскинул вторую, но в суматохе про нее забыл и закричал еще яростнее: - Говорил же я, зачем меня в председатели выбираете, когда я тракторист, а в армии водил самоходку… Говорил же я народу, так нет!
Кузьма Петрович побежал по комнате, ослепленный раздражением, налетел на желтый шкаф с пыльными папками, ударился об него локтем и, остановившись, захохотал.
- Стоит тут, холера, - пробормотал он, пиная шкаф сапогом, - ну всю дорогу об него зашибаюсь… Не шкаф, а… ха-ха-ха… черт знает что… Чтоб ему сгинуть, ха-ха-ха…
Потирая ушибленный локоть, Кузьма Петрович вернулся к столу, сел на свою председательскую табуретку и склонил голову так, как это делает всякий человек, когда собирается задать веселый вопрос. На гладком лице председателя цвели наивные глаза, пухлые губы затаенно пошевеливались.
- Дядя Анискин, а дядя Анискин, - спросил он, - вот ты скажи, как я могу людей в браке регистрировать, если я сам неженатый и почти с каждой девкой, что приходит расписываться, сто раз в клубе танцевал… Ну как я ей строго могу в глаза глядеть и торжественность на себя напускать, если с женихом мы только вчера у бабы Сузгинихи помидоры с огорода воровали?.. Вот ты мне скажи: как?
Участковый надул щеки, потом покачал головой и открыл рот, чтобы ответить председателю, но не успел - Анна Борисовна, встав, сухо хмыкнула и скрестила руки на груди. Роста она была небольшого, от тапочек казалась и того меньше, но прямая была и строгая, как ревизор из района.
- Вы очень, очень несерьезный человек, Кузьма Петрович, - сказала она. - Я восемь лет преподавала в школе Советскую Конституцию и могу авторитетно сказать, что для серьезного человека сельский Совет открывает необозримое поле деятельности… - Со скрещенными на груди руками Анна Борисовна прошлась по комнате, взяла со стола тоненькую реечку и взмахнула ею, как указкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87