Вся, ну вот вся деревня ушла в поля убирать хлеб, а несколько парней, приехавших полгода назад из Томска работать в колхозе, сидели в затхлой, грязной комнате.
- Так! - вдруг громко сказал Анискин. - Эдак!
Грозно сведя брови на лбу, он легонько постучал согнутыми пальцами в окно.
- Господа хорошие, - сказал участковый еще громче, - выходь на улицу…
Через минуту четверо парней, застегивая рубахи и штаны, теснясь, появились на крыльце. Участковый внимательно оглядел их, непопятно улыбнулся и сказал:
- Марш на поля!.. Вот ты, Сопыряев Автандил, будешь старшим. Завтра Сопыряев мне доложит, как работали…
Четверо пошли по пыльной улице, и участковый следил за ними до тех пор, пока они не миновали магазин, клуб и колхозную контору. Он все улыбался и тихонечко покручивал головой. «С паршивой овцы хоть шерсти клок! - думал участковый. - Хоть нынче и хорошо дело идет, восемь рук - это тебе не баран начихал…» Потом он сказал вслух:
- Ну, теперь мне само время к продавщице Дуське наведаться…
4
К продавщице Прониной, то есть к магазину, в котором она торговала и жила, Анискин пришел действительно в удобное время - после двенадцати часов, когда Дуська до шести вечера торговлю прекратила. У магазина было тихо, на дверях висели три амбарных замка, окна, изнутри задвинутые деревянными щитами, смотрели слепо. Поэтому участковый магазин с парадного хода обошел и приблизился к задней двери, возле которой в лопухах лежала ничейная собака Полкан, громоздились пустые ящики и валялись разноцветные бумажки.
- Полкан, вот ты есть Полкан! - сказал участковый собаке и негромко постучал в дверь. - Живой есть кто или нет?
На первый стук никто не ответил, тогда Анискин постучал погромче.
- Чего скребешься-то, входи! - раздался далекий, но явно злой голос.
- Входи, кого еще черт принес.
Мимо уже не пустых, а полных решетчатых ящиков, мимо бочки с селедкой и мешков с сахаром, густо смазанных солидолом и обернутых бумагой кос, граблей, лопат и прочего металлического добра, мимо зашнурованных веревками двух велосипедов и мотоцикла в деревянных планках Анискин прошел в комнату продавщицы Дуськи, в которой тоже было полутемно, так как продавщица отдыхала после работы и беспокойной ночи. Так что Дуську во мраке сразу видеть было нельзя, и участковый различил только черное и движущееся.
- Здорово, здорово, Евдокия! - приветствовал он черное и движущееся.
- Как живем-можем?
Все еще была темнота, и в ней Дуська ответила:
- А, это Анискин… Здорово, Анискин, проходи!
Скрипнули внутренние ставни, в комнату ворвался здоровенный кусок солнца, и участковый во всю ширь увидел маленькую комнату продавщицы, ее сундук, городское зеркало на трех половинок, зеркальный шкаф и саму Дуську
- она в черной шелковой рубашке сидела на кровати и, подняв руки, закалывала густые волосы. Шпильки Дуська держала в зубах и потому проговорила в нос:
- Ты, Анискин, если пришел, то не стой, а садись.
Участковый опустился на низенький стульчик с цветастым сиденьем, вытянул ноги, чтобы не торчали выше пуза, и прищуренными глазами с ног до головы оглядел продавщицу Дуську. Черная рубашка на ней была такая плотная, что трусы и бюстгальтер не просвечивали, сама Дуська под комбинацией была пухлая и грудастая, а ноги имела одинаковой толщины что в щиколотке, что возле коленей. На взгляд участкового, продавщица выглядела хорошо, но он все-таки сурово прицыкнул зубом.
- Постеснялась бы, страма, в рубашке-то!
- А мне не стыдно, - огрызнулась Дуська, вынимая из зубов последнюю шпильку. - Мало что комбинация двенадцать рублей стоит, мне платье перед кажным надевать - мозоли набьешь! Сейчас еще ничего, уборка, а в обычное время только приляжешь: «Дуська, открывай! Дуська, открывай!» Хорошо бы еще за водкой, а то вот вчерась приходит Сузгиниха - уксус у ней кончился, а сам пельмени захотел… Это летом-то адиот! Вот она и прется в ночь-полночь.
Дуська от злости мгновенно сгреблась с кровати, просвистев под носом участкового шелковой комбинацией, сдернула все-таки с гвоздя ситцевый халат и накинула его на меловые неохватные плечи. Потом она боком села за маленький столик, закинула ногу на ногу и достала папиросу из пачки «Север». По-мужски чиркнув спичкой, Дуська хрипло спросила:
- Чего пришел, Анискин?
- А дело есть.
- Ну, я тогда тебе окно открою.
В три движения, словно в три прыжка, Дуська открыла окно, раздвинув алую занавеску, попутно что-то лишнее убрала со стола, подправила подушку на кровати, сделала еще что-то неуловимое и непонятное - вихрь, вихрь! Птичкой перепархивала Дуська с места на место, хотя была толста и, по слухам, больна сердцем. И когда Дуська опять села на место, Анискин еще раз посмотрел на нее ясными глазами: «Эх, хороша баба эта Дуська!» Потом он повозился на чертовом стульчике и сказал:
- Чего же ты, Евдокея, ребятишкам-то медяки недодаешь?
- Кому это? - вскричала Дуська и опять вскочила с места. - Ну, скажи, Анискин, кому я недодала медяк?
- А Фроське Негановой, - подумав, ответил участковый. - Этой три копейки, а вот Мишутке Ляпину - так целый пятак.
- Фроське, Мишутке?! - Дуська очумело глядела на участкового, халатик падал с ее покатых плеч. - Ты чего же это, Анискин, умом тронулся, - простонала она. - Ведь те три копейки и тот пятак - это когда было?.. Это же еще в июне, в покосы…
- Ну и что, что в покосы, - мирно ответил Анискин. - Недодано же, а?
- Ну, Анискин, ну, Анискин! - Дуська попятилась, села от огорчения на свою пышную кровать, руки бросила на кровати и обиженно замигала. - Ну, Анискин, это слов не найти, какой ты есть злобный человек. Не зря твоя Глафира тоща, как стерлядь, - это все от тебя!
Дуська опять всплеснула руками - на этот раз не замедленно, а быстро
- крутанулась волчком по комнате, открыла рот на манер галчонка, чтобы густо закричать, но от возмущения слова у нее в горле встали колом - она села на кровать и, прищурившись, стала смотреть мимо Анискина злыми, как у голодной кошки, глазами. Губы у нее дрожали, кривились.
- Вот хорошо! - похвалил ее Анискин. - Молодца, Евдокея, угомонилась!
Участковый задумчиво посмотрел на городское зеркало из трех половинок
- ничего себе, огладил глазами зеркальный шкаф - какой блестящий, перевел глаза на кровать под никелем и с шариками - мягка, мягка! Все в Дуськиной комнатешке понравилось Анискину, и он согласно покивал головой - дескать, давай, давай, Дуська, продолжай в том же духе…
- Я чего, Евдокея, на медяк память держу, - сказал Анискин, - а оттого, чтоб ты не забывалась. Так что ты не обижайся, а лучше в корень гляди… Я ведь тебя, Евдокея, за то уважаю, что ты против всех прежних продавщиц - человек нежадный, добрый. Ты и в долг дашь, и не обвешаешь, и хороший товар от народа не утаишь. Вот за это я тебя и уважаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
- Так! - вдруг громко сказал Анискин. - Эдак!
Грозно сведя брови на лбу, он легонько постучал согнутыми пальцами в окно.
- Господа хорошие, - сказал участковый еще громче, - выходь на улицу…
Через минуту четверо парней, застегивая рубахи и штаны, теснясь, появились на крыльце. Участковый внимательно оглядел их, непопятно улыбнулся и сказал:
- Марш на поля!.. Вот ты, Сопыряев Автандил, будешь старшим. Завтра Сопыряев мне доложит, как работали…
Четверо пошли по пыльной улице, и участковый следил за ними до тех пор, пока они не миновали магазин, клуб и колхозную контору. Он все улыбался и тихонечко покручивал головой. «С паршивой овцы хоть шерсти клок! - думал участковый. - Хоть нынче и хорошо дело идет, восемь рук - это тебе не баран начихал…» Потом он сказал вслух:
- Ну, теперь мне само время к продавщице Дуське наведаться…
4
К продавщице Прониной, то есть к магазину, в котором она торговала и жила, Анискин пришел действительно в удобное время - после двенадцати часов, когда Дуська до шести вечера торговлю прекратила. У магазина было тихо, на дверях висели три амбарных замка, окна, изнутри задвинутые деревянными щитами, смотрели слепо. Поэтому участковый магазин с парадного хода обошел и приблизился к задней двери, возле которой в лопухах лежала ничейная собака Полкан, громоздились пустые ящики и валялись разноцветные бумажки.
- Полкан, вот ты есть Полкан! - сказал участковый собаке и негромко постучал в дверь. - Живой есть кто или нет?
На первый стук никто не ответил, тогда Анискин постучал погромче.
- Чего скребешься-то, входи! - раздался далекий, но явно злой голос.
- Входи, кого еще черт принес.
Мимо уже не пустых, а полных решетчатых ящиков, мимо бочки с селедкой и мешков с сахаром, густо смазанных солидолом и обернутых бумагой кос, граблей, лопат и прочего металлического добра, мимо зашнурованных веревками двух велосипедов и мотоцикла в деревянных планках Анискин прошел в комнату продавщицы Дуськи, в которой тоже было полутемно, так как продавщица отдыхала после работы и беспокойной ночи. Так что Дуську во мраке сразу видеть было нельзя, и участковый различил только черное и движущееся.
- Здорово, здорово, Евдокия! - приветствовал он черное и движущееся.
- Как живем-можем?
Все еще была темнота, и в ней Дуська ответила:
- А, это Анискин… Здорово, Анискин, проходи!
Скрипнули внутренние ставни, в комнату ворвался здоровенный кусок солнца, и участковый во всю ширь увидел маленькую комнату продавщицы, ее сундук, городское зеркало на трех половинок, зеркальный шкаф и саму Дуську
- она в черной шелковой рубашке сидела на кровати и, подняв руки, закалывала густые волосы. Шпильки Дуська держала в зубах и потому проговорила в нос:
- Ты, Анискин, если пришел, то не стой, а садись.
Участковый опустился на низенький стульчик с цветастым сиденьем, вытянул ноги, чтобы не торчали выше пуза, и прищуренными глазами с ног до головы оглядел продавщицу Дуську. Черная рубашка на ней была такая плотная, что трусы и бюстгальтер не просвечивали, сама Дуська под комбинацией была пухлая и грудастая, а ноги имела одинаковой толщины что в щиколотке, что возле коленей. На взгляд участкового, продавщица выглядела хорошо, но он все-таки сурово прицыкнул зубом.
- Постеснялась бы, страма, в рубашке-то!
- А мне не стыдно, - огрызнулась Дуська, вынимая из зубов последнюю шпильку. - Мало что комбинация двенадцать рублей стоит, мне платье перед кажным надевать - мозоли набьешь! Сейчас еще ничего, уборка, а в обычное время только приляжешь: «Дуська, открывай! Дуська, открывай!» Хорошо бы еще за водкой, а то вот вчерась приходит Сузгиниха - уксус у ней кончился, а сам пельмени захотел… Это летом-то адиот! Вот она и прется в ночь-полночь.
Дуська от злости мгновенно сгреблась с кровати, просвистев под носом участкового шелковой комбинацией, сдернула все-таки с гвоздя ситцевый халат и накинула его на меловые неохватные плечи. Потом она боком села за маленький столик, закинула ногу на ногу и достала папиросу из пачки «Север». По-мужски чиркнув спичкой, Дуська хрипло спросила:
- Чего пришел, Анискин?
- А дело есть.
- Ну, я тогда тебе окно открою.
В три движения, словно в три прыжка, Дуська открыла окно, раздвинув алую занавеску, попутно что-то лишнее убрала со стола, подправила подушку на кровати, сделала еще что-то неуловимое и непонятное - вихрь, вихрь! Птичкой перепархивала Дуська с места на место, хотя была толста и, по слухам, больна сердцем. И когда Дуська опять села на место, Анискин еще раз посмотрел на нее ясными глазами: «Эх, хороша баба эта Дуська!» Потом он повозился на чертовом стульчике и сказал:
- Чего же ты, Евдокея, ребятишкам-то медяки недодаешь?
- Кому это? - вскричала Дуська и опять вскочила с места. - Ну, скажи, Анискин, кому я недодала медяк?
- А Фроське Негановой, - подумав, ответил участковый. - Этой три копейки, а вот Мишутке Ляпину - так целый пятак.
- Фроське, Мишутке?! - Дуська очумело глядела на участкового, халатик падал с ее покатых плеч. - Ты чего же это, Анискин, умом тронулся, - простонала она. - Ведь те три копейки и тот пятак - это когда было?.. Это же еще в июне, в покосы…
- Ну и что, что в покосы, - мирно ответил Анискин. - Недодано же, а?
- Ну, Анискин, ну, Анискин! - Дуська попятилась, села от огорчения на свою пышную кровать, руки бросила на кровати и обиженно замигала. - Ну, Анискин, это слов не найти, какой ты есть злобный человек. Не зря твоя Глафира тоща, как стерлядь, - это все от тебя!
Дуська опять всплеснула руками - на этот раз не замедленно, а быстро
- крутанулась волчком по комнате, открыла рот на манер галчонка, чтобы густо закричать, но от возмущения слова у нее в горле встали колом - она села на кровать и, прищурившись, стала смотреть мимо Анискина злыми, как у голодной кошки, глазами. Губы у нее дрожали, кривились.
- Вот хорошо! - похвалил ее Анискин. - Молодца, Евдокея, угомонилась!
Участковый задумчиво посмотрел на городское зеркало из трех половинок
- ничего себе, огладил глазами зеркальный шкаф - какой блестящий, перевел глаза на кровать под никелем и с шариками - мягка, мягка! Все в Дуськиной комнатешке понравилось Анискину, и он согласно покивал головой - дескать, давай, давай, Дуська, продолжай в том же духе…
- Я чего, Евдокея, на медяк память держу, - сказал Анискин, - а оттого, чтоб ты не забывалась. Так что ты не обижайся, а лучше в корень гляди… Я ведь тебя, Евдокея, за то уважаю, что ты против всех прежних продавщиц - человек нежадный, добрый. Ты и в долг дашь, и не обвешаешь, и хороший товар от народа не утаишь. Вот за это я тебя и уважаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87