Интеллектуальный уровень людей, самых близких Дэви по духу, был не ниже уровня учёных, посвятивших себя отвлеченной науке, – разница заключалась лишь в темпераментах. Уоллис всегда говорил, что настоящим учёным владеет одно стремление – узнать нечто практически полезное, о чём до сих пор ещё никому не было известно; а Дэви считал, что инженером-творцом движет желание создать нечто полезное, чего не существовало прежде.
Дэви, принимая материальное вознаграждение за труд учёного и инженера как нечто естественное, в душе знал, что нельзя измерить звонкой монетой преимущества, которые дает приручение пара, используемого в качестве первичного двигателя, или цену победы над вечной ночью, завоеванной при помощи маленького портативного солнца – лампы накаливания. Здесь, в этом здании, он научился по-хозяйски глядеть на мир, ибо здесь он воспринял одну из величайших традиций мира.
Традиция повелевала быть передовым, быть новатором, делать природу менее враждебной человеку, создавать и развивать изобретения, которые меняют если не людей, то повседневную жизнь. И если любое изобретение может послужить средством дальнейшего развращения человеческого общества, получившего его в дар, то это лишь доказывает, что такое общество порочно по своей сути, ибо дары эти всегда несут в себе семена свободы, – и это всё, что может предложить миру инженер.
Дэви жадно поглощал научные книги, но его знакомство с художественной литературой ограничивалось лишь отрывками, обязательными для университетского курса, и в этих отрывках он нашел только одного близкого его сердцу героя – Прометея, добывателя огня. Прометеем для Дэви был Нортон Уоллис, как и каждый человек, чья деятельности вызывала в нем восхищение. Уже в двадцать лет Дэви чувствовал, что такая же судьба предназначена и ему самому. Но в двадцать лет кажется, что одинокая голая скала и хищные орлы ещё неизмеримо далеко впереди.
И сейчас, выходя из факультетского здания, куда он чуть ли не в последний раз пришел в качестве студента, Дэви являлся воплощением всех традиций своего времени и своего университета, как самых лучших, так и дурных. Ни одну из них Дэви не подвергал сомнению. И много лет ещё пройдет, прежде чем он в трагической растерянности оглянется наконец на избранный им путь, пытаясь решить, если ещё не поздно, в чём заключается та конечная цель, которую он искал за горизонтом.
Но сейчас он думал только о том, что выполнил первое из двух обещаний, данных Нортону Уоллису. Второе – и самое важное – ещё предстояло исполнить, но Дэви так и не пришло в голову, что он забыл спросить Уоллиса, как выглядит его внучка или как она может быть одета. Он не сомневался, что узнает её на вокзале с первого взгляда, даже среди тысячи других девушек, одетых так же, как она. Уже давно, с тех пор, как Дэви стало известно, что к Уоллису приедет внучка, он, сам не зная почему, носил в своем сердце её образ. Однако логическое Мышление было свойственно Дэви в гораздо большей мере, чем он думал, и где-то в его подсознании, за дымкой фантазии, жила мысль, что если Нортон Уоллис – его король, то эта девушка по имени Виктория должна быть принцессой. Поэтому он и отвел ей особое место среди прочих девушек; она казалась ему той единственной, чья улыбка, чья пылкая заинтересованность в нем превратит в действительность смутную мечту, в которую он всегда был влюблен. Дэви был уверен, что узнает её по этим признакам и ещё по одному, тоже чрезвычайно важному: было совершенно необходимо, чтобы она оказалась не похожей на всех тех девушек, которых когда-либо любил Кен.
Глава вторая
В десять лет Вики Уоллис, хрупкая, похожая на эльфа девочка, больше всех других своих шапочек любила шерстяной берет из клетчатой шотландки цветов древнего клана Синклеров. Девичья фамилия её матери была Синклер, и Вики часто приходилось слышать полушутливые уверения в том, что Синклеры принадлежат к роду графа Оркнейского и Кейтнесского, некоего шотландца, «что бился вместе с Уоллесом». Уоллес – это почти то же самое, что Уоллис. И Вики считала перстом судьбы то, что её отец, очевидно потомок короля, женился на девушке из рода одного из своих знатнейших вельмож.
Когда эта мысль впервые пришла ей в голову, девочка была совершенно ошеломлена. Влетев в дом с улицы, окутанной ноябрьскими сумерками, Вики сдвинула кусачий шерстяной берет на затылок и застыла, широко раскрыв темные глаза: а что если она и в самом деле наследница королей? Но тайну эту она крепко держала про себя, потому что мальчишки, с которыми она играла на улице, не были склонны к романтическим гипотезам. Вики сидела с ними на обочине тротуара, прилаживая коньки к высоким зашнурованным ботинкам, а потом, до конца морозного, пахнущего дымом дня, шумно носилась по Парамус-авеню, кричала, спорила, хохотала, пока холодный голубой воздух не начинал синеть и её не звали домой. Но ей всё время казалось, что под плотно застегнутым пальтишком на ней шотландская юбочка, какую носят горцы, плед, кожаный ремень и кольчуга – гроза саксов.
Мать одевала её в изящные платьица с оборками и широкими кружевными воротниками и в длинные белые бумажные чулки, но когда Вики посылали с каким-нибудь поручением, она бежала четко и стремительно, как настоящий мальчишка. Во всем квартале Парамус-авеню, насчитывающем сотню домов, у Вики не было ни одной сверстницы.
У неё было тонкое, овальное, легко вспыхивающее личико. Когда в квартале появлялся новый мальчик, Вики затихала, а её темные глаза смотрели выжидательно, словно она готовилась встретить неожиданную дерзость или обидную насмешку. Ибо, если её друзья, по всей видимости, забывали, что Вики – девочка, сама она всегда помнила об этом и знала, что нового пришельца не проведешь.
Будучи в некотором смысле иноземкой в чужой стране, Вики очень привязалась к своим приятелям, хотя ей пришлось смириться в душе с неизбежным вероломством мальчишек; так девочка приобрела преждевременный жизненный опыт и рано познала предательство ветреных полудрузей.
Вики исполнилось десять лет. И для неё это явилось лишь ещё одной годовщиной существования незыблемого мира на Парамус-авеню. Для её отца, однако, этот день был концом целой эпохи. Отец Вики каждое утро уходил из дому в котелке, с чемоданчиком в руках; это был стройный, рыжеватый, голубоглазый человек среднего роста, с неизменно вежливыми манерами; впрочем, никто не решился бы подтолкнуть его локтем или заговорить с ним повышенным тоном, ибо в таких случаях глаза его мгновенно становились ледяными, выдавая скрытую в этом человеке немую жестокость.
Как сын Нортона Уоллиса, он был обречен расти без отца. В день рождения Питера Уоллиса, когда ему исполнилось одиннадцать лет, мать его, забрав обоих детей, уехала от мужа к брату в Кливленд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Дэви, принимая материальное вознаграждение за труд учёного и инженера как нечто естественное, в душе знал, что нельзя измерить звонкой монетой преимущества, которые дает приручение пара, используемого в качестве первичного двигателя, или цену победы над вечной ночью, завоеванной при помощи маленького портативного солнца – лампы накаливания. Здесь, в этом здании, он научился по-хозяйски глядеть на мир, ибо здесь он воспринял одну из величайших традиций мира.
Традиция повелевала быть передовым, быть новатором, делать природу менее враждебной человеку, создавать и развивать изобретения, которые меняют если не людей, то повседневную жизнь. И если любое изобретение может послужить средством дальнейшего развращения человеческого общества, получившего его в дар, то это лишь доказывает, что такое общество порочно по своей сути, ибо дары эти всегда несут в себе семена свободы, – и это всё, что может предложить миру инженер.
Дэви жадно поглощал научные книги, но его знакомство с художественной литературой ограничивалось лишь отрывками, обязательными для университетского курса, и в этих отрывках он нашел только одного близкого его сердцу героя – Прометея, добывателя огня. Прометеем для Дэви был Нортон Уоллис, как и каждый человек, чья деятельности вызывала в нем восхищение. Уже в двадцать лет Дэви чувствовал, что такая же судьба предназначена и ему самому. Но в двадцать лет кажется, что одинокая голая скала и хищные орлы ещё неизмеримо далеко впереди.
И сейчас, выходя из факультетского здания, куда он чуть ли не в последний раз пришел в качестве студента, Дэви являлся воплощением всех традиций своего времени и своего университета, как самых лучших, так и дурных. Ни одну из них Дэви не подвергал сомнению. И много лет ещё пройдет, прежде чем он в трагической растерянности оглянется наконец на избранный им путь, пытаясь решить, если ещё не поздно, в чём заключается та конечная цель, которую он искал за горизонтом.
Но сейчас он думал только о том, что выполнил первое из двух обещаний, данных Нортону Уоллису. Второе – и самое важное – ещё предстояло исполнить, но Дэви так и не пришло в голову, что он забыл спросить Уоллиса, как выглядит его внучка или как она может быть одета. Он не сомневался, что узнает её на вокзале с первого взгляда, даже среди тысячи других девушек, одетых так же, как она. Уже давно, с тех пор, как Дэви стало известно, что к Уоллису приедет внучка, он, сам не зная почему, носил в своем сердце её образ. Однако логическое Мышление было свойственно Дэви в гораздо большей мере, чем он думал, и где-то в его подсознании, за дымкой фантазии, жила мысль, что если Нортон Уоллис – его король, то эта девушка по имени Виктория должна быть принцессой. Поэтому он и отвел ей особое место среди прочих девушек; она казалась ему той единственной, чья улыбка, чья пылкая заинтересованность в нем превратит в действительность смутную мечту, в которую он всегда был влюблен. Дэви был уверен, что узнает её по этим признакам и ещё по одному, тоже чрезвычайно важному: было совершенно необходимо, чтобы она оказалась не похожей на всех тех девушек, которых когда-либо любил Кен.
Глава вторая
В десять лет Вики Уоллис, хрупкая, похожая на эльфа девочка, больше всех других своих шапочек любила шерстяной берет из клетчатой шотландки цветов древнего клана Синклеров. Девичья фамилия её матери была Синклер, и Вики часто приходилось слышать полушутливые уверения в том, что Синклеры принадлежат к роду графа Оркнейского и Кейтнесского, некоего шотландца, «что бился вместе с Уоллесом». Уоллес – это почти то же самое, что Уоллис. И Вики считала перстом судьбы то, что её отец, очевидно потомок короля, женился на девушке из рода одного из своих знатнейших вельмож.
Когда эта мысль впервые пришла ей в голову, девочка была совершенно ошеломлена. Влетев в дом с улицы, окутанной ноябрьскими сумерками, Вики сдвинула кусачий шерстяной берет на затылок и застыла, широко раскрыв темные глаза: а что если она и в самом деле наследница королей? Но тайну эту она крепко держала про себя, потому что мальчишки, с которыми она играла на улице, не были склонны к романтическим гипотезам. Вики сидела с ними на обочине тротуара, прилаживая коньки к высоким зашнурованным ботинкам, а потом, до конца морозного, пахнущего дымом дня, шумно носилась по Парамус-авеню, кричала, спорила, хохотала, пока холодный голубой воздух не начинал синеть и её не звали домой. Но ей всё время казалось, что под плотно застегнутым пальтишком на ней шотландская юбочка, какую носят горцы, плед, кожаный ремень и кольчуга – гроза саксов.
Мать одевала её в изящные платьица с оборками и широкими кружевными воротниками и в длинные белые бумажные чулки, но когда Вики посылали с каким-нибудь поручением, она бежала четко и стремительно, как настоящий мальчишка. Во всем квартале Парамус-авеню, насчитывающем сотню домов, у Вики не было ни одной сверстницы.
У неё было тонкое, овальное, легко вспыхивающее личико. Когда в квартале появлялся новый мальчик, Вики затихала, а её темные глаза смотрели выжидательно, словно она готовилась встретить неожиданную дерзость или обидную насмешку. Ибо, если её друзья, по всей видимости, забывали, что Вики – девочка, сама она всегда помнила об этом и знала, что нового пришельца не проведешь.
Будучи в некотором смысле иноземкой в чужой стране, Вики очень привязалась к своим приятелям, хотя ей пришлось смириться в душе с неизбежным вероломством мальчишек; так девочка приобрела преждевременный жизненный опыт и рано познала предательство ветреных полудрузей.
Вики исполнилось десять лет. И для неё это явилось лишь ещё одной годовщиной существования незыблемого мира на Парамус-авеню. Для её отца, однако, этот день был концом целой эпохи. Отец Вики каждое утро уходил из дому в котелке, с чемоданчиком в руках; это был стройный, рыжеватый, голубоглазый человек среднего роста, с неизменно вежливыми манерами; впрочем, никто не решился бы подтолкнуть его локтем или заговорить с ним повышенным тоном, ибо в таких случаях глаза его мгновенно становились ледяными, выдавая скрытую в этом человеке немую жестокость.
Как сын Нортона Уоллиса, он был обречен расти без отца. В день рождения Питера Уоллиса, когда ему исполнилось одиннадцать лет, мать его, забрав обоих детей, уехала от мужа к брату в Кливленд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178