Он был грубым, но не жестоким, как мой дядя. Я начала понимать, что все мужчины разные и что женщина может испытывать отвращение, когда кто-то один касается ее, и совсем не возражать, когда это делает другой.
Да, я стала женщиной, хотя по внешнему виду этого и нельзя было сказать. Впервые в жизни я поняла, что взросление приносит с собой особые заботы, о которых дети даже не подозревают – любовь, бесчестье, мужчина наедине с тобой в темноте. Оставалось многое, чего я еще не знала и чему должна была научиться. Я подумала о том, что со мной сделал дядя, подумала о Сете Гаррете – и немного испугалась.
По мере того как мы приближались к цели путешествия, у Сета Гаррета портилось настроение. Я догадывалась, что долгие часы вынужденной неподвижности в санях на морозе плохо сказывались на его ноге. Хромота стала более заметной, и, если что-нибудь даже слегка задевало его больное колено, он разражался потоком русских ругательств, которые могли бы сделать честь целому казачьему эскадрону.
На пятую ночь нашего путешествия мы остановились в маленьком городке Пинске. На постоялом дворе не оказалось отдельных комнат, и Сету Гаррету пришлось спать на полу, как и всем остальным.
Устраиваясь на ночь, я случайно подняла глаза и увидела, что он все еще сидит на грубо сколоченном стуле, потирая левую ногу. Помочь ему или пусть мучается? Я все еще не могла простить ему того вынужденного купания. Но нет, я покажу ему, что цыгане люди великодушные и стоят выше мелочных обид.
Я подошла к Сету Гаррету и опустилась на колени около его стула.
– Позволь мне помочь.
Как обычно, правый сапог я сняла без труда, но когда прикоснулась к левому, то услышала, как Сет задержал дыхание.
– Болит? Не волнуйся, я помогу тебе. Я знаю, как снимать боль. – Я осторожно стянула сапог и закатала штаны как можно выше над коленом.
– Что ты собираешься делать? – В его голосе слышалось раздражение. Он попытался опустить штанину, но, видимо, боль оказалась так сильна, что он замер и прикусил губу.
– Нет-нет, – успокаивающе пробормотала я и, оттолкнув его руку, снова открыла колено. – Я не сделаю ничего плохого. Просто хочу посмотреть. Да, я так и думала. – От середины бедра начинался уродливый фиолетовый шрам, который зигзагом шел через колено вниз по ноге. – Это, – сказала я, приподнимая руку и касаясь его щеки, – от удара шпагой. А вот это, – я легонько провела пальцем по ноге, – от удара лошадиного копыта.
Я прикоснулась к больному колену, и он дернулся.
– Откуда ты знаешь? – процедил он сквозь зубы.
– Очень просто. – Я пожала плечами. – Когда-то у Джанго был такой же шрам. Он тоже хромал. Участвовал однажды в скачках против сына одного местного крестьянина, и, разумеется, выиграл. Крестьянин был очень разгневан, потому что его друзья потеряли на этом кучу денег. После скачек Джанго спешился и стал прогуливать своего коня, и тут неожиданно лошадь крестьянина встала на дыбы, а всадник направил ее на Джанго и прижал того к изгороди. Позже крестьянин говорил, что не виноват, что это ветер раздул юбку какой-то цыганки, лошадь и испугалась, но все понимали, что это ложь. Как бы там ни было, Джанго не смог увернуться. Он попал прямо под копыта лошади. Его нога была сломана в нескольких местах. Джанго потерял сознание, так как боль, должно быть, была невыносимой. Но Джанго – храбрый парень, он не плакал. Клянусь, не проронил ни одной слезинки! Я очень гордилась им.
Сет молчал. Я догадалась, что он вспоминает тот случай, когда сам получил шрам. Я встала и принялась шарить в своем узле, пока не обнаружила то, что искала – маленький коричневый глиняный горшочек размером не больше моего кулака. Я принесла его Сету.
– Тогда я держала Джанго за руку, стараясь хоть как-то облегчить ему боль, пока ему вправляли переломы, – продолжала я свой рассказ. – Но потом пришла его мать и заставила меня уйти. Она не очень-то меня жалует и говорит, что я ведьма, потому что люблю петь в дождь и танцевать при луне. А что в этом плохого? Ей все равно придется привыкнуть ко мне, а мне к ней, когда мы с Джанго поженимся, если, конечно, мы поженимся.
Я открыла склянку и сунула ее под нос Сету. Он отшатнулся.
– Неплохой аромат, да? – довольно спросила я. – Я сама приготовила эту смесь, когда жила с дедушкой. А пахнет она духами жены моего дяди. Я их тоже добавила.
– Что это такое?
– Немного пчелиного воска, немного свиного жира, лечебные травы и еще кое-что. Это не важно. Ты веришь мне? Я постараюсь осторожно. – Я взяла на палец немного мази и наложила ее на поверхность рубца. – Твоя нога не была сломана, ведь так? – Я подняла глаза. Сет слегка кивнул. – Вот. Мышцы и кожа были разорваны и там, где они срастались, стали очень твердыми. Когда ты устаешь или мерзнешь, они двигаются с трудом, причиняя боль, и ты становишься похожим на злого медведя, к тому же раздражительного. – Я осторожно стала втирать мазь в кожу.
– Я не злой и не раздражительный, – пробурчал мой собеседник.
– Неужели? Тогда почему ты ведешь себя, как цепной пес? Потому что замерз? Нет, у тебя есть меховая шуба, много выпивки и еда, чтобы набить живот. Может быть, ты злишься, потому что я тебе не нравлюсь, и ты ждешь не дождешься, когда от меня избавишься? – Я бросила на него застенчивый взгляд. – Думаешь, я не понимаю? Ты назвал меня грязной цыганкой и, хотя потом я помылась, не любишь, когда я сижу рядом. Ты предпочел бы есть в конюшне с лошадьми, чем за одним столом со мной. Я не дурочка. Ты горгио, а я цыганка. Мы никогда не сможем понять друг друга. Ну и что? – Я пожала плечами. – Сейчас мы вместе, и я вижу, что тебя терзает боль. И хотя я тоже тебя не люблю, я знаю, что могу помочь. И так как я цыганка и у меня доброе сердце, я сделаю это для тебя.
– Ты слишком много болтаешь, – процедил он сквозь зубы.
Я усмехнулась, продолжая втирать мазь в кожу. Я видела, что боль отступает и Сет понемногу расслабляется. Я продолжала массировать застывшие мышцы, изредка добавляя еще мази, чтобы смягчить кожу.
– Лучше? Он кивнул.
– Ты делала это Джанго?
– О нет! Это было бы слишком неприлично и опасно. Его мать никогда бы этого не позволила.
– А меня ты не считаешь опасным? – В его глазах мелькнула усмешка.
Я почувствовала, что краснею, и на мгновение замерла.
– Тебя? – с удивлением спросила я. – Ба! Ты только горгио, к тому же довольно уродливый. Кроме того, я бы сделала это для любого живого существа, даже для собаки.
– Именно это называется цыганским волшебством? – спросил Сет.
– Никакого волшебства. Ты сам увидишь. – Сидя на корточках, я закрыла склянку. – А теперь попробуй походить! – скомандовала я. – Боль исчезла!
Сет встал, перенеся тяжесть тела на левую ногу, и на его лице появилось удивленное выражение. Он осторожно прошел по комнате, и теперь почти совсем не хромал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Да, я стала женщиной, хотя по внешнему виду этого и нельзя было сказать. Впервые в жизни я поняла, что взросление приносит с собой особые заботы, о которых дети даже не подозревают – любовь, бесчестье, мужчина наедине с тобой в темноте. Оставалось многое, чего я еще не знала и чему должна была научиться. Я подумала о том, что со мной сделал дядя, подумала о Сете Гаррете – и немного испугалась.
По мере того как мы приближались к цели путешествия, у Сета Гаррета портилось настроение. Я догадывалась, что долгие часы вынужденной неподвижности в санях на морозе плохо сказывались на его ноге. Хромота стала более заметной, и, если что-нибудь даже слегка задевало его больное колено, он разражался потоком русских ругательств, которые могли бы сделать честь целому казачьему эскадрону.
На пятую ночь нашего путешествия мы остановились в маленьком городке Пинске. На постоялом дворе не оказалось отдельных комнат, и Сету Гаррету пришлось спать на полу, как и всем остальным.
Устраиваясь на ночь, я случайно подняла глаза и увидела, что он все еще сидит на грубо сколоченном стуле, потирая левую ногу. Помочь ему или пусть мучается? Я все еще не могла простить ему того вынужденного купания. Но нет, я покажу ему, что цыгане люди великодушные и стоят выше мелочных обид.
Я подошла к Сету Гаррету и опустилась на колени около его стула.
– Позволь мне помочь.
Как обычно, правый сапог я сняла без труда, но когда прикоснулась к левому, то услышала, как Сет задержал дыхание.
– Болит? Не волнуйся, я помогу тебе. Я знаю, как снимать боль. – Я осторожно стянула сапог и закатала штаны как можно выше над коленом.
– Что ты собираешься делать? – В его голосе слышалось раздражение. Он попытался опустить штанину, но, видимо, боль оказалась так сильна, что он замер и прикусил губу.
– Нет-нет, – успокаивающе пробормотала я и, оттолкнув его руку, снова открыла колено. – Я не сделаю ничего плохого. Просто хочу посмотреть. Да, я так и думала. – От середины бедра начинался уродливый фиолетовый шрам, который зигзагом шел через колено вниз по ноге. – Это, – сказала я, приподнимая руку и касаясь его щеки, – от удара шпагой. А вот это, – я легонько провела пальцем по ноге, – от удара лошадиного копыта.
Я прикоснулась к больному колену, и он дернулся.
– Откуда ты знаешь? – процедил он сквозь зубы.
– Очень просто. – Я пожала плечами. – Когда-то у Джанго был такой же шрам. Он тоже хромал. Участвовал однажды в скачках против сына одного местного крестьянина, и, разумеется, выиграл. Крестьянин был очень разгневан, потому что его друзья потеряли на этом кучу денег. После скачек Джанго спешился и стал прогуливать своего коня, и тут неожиданно лошадь крестьянина встала на дыбы, а всадник направил ее на Джанго и прижал того к изгороди. Позже крестьянин говорил, что не виноват, что это ветер раздул юбку какой-то цыганки, лошадь и испугалась, но все понимали, что это ложь. Как бы там ни было, Джанго не смог увернуться. Он попал прямо под копыта лошади. Его нога была сломана в нескольких местах. Джанго потерял сознание, так как боль, должно быть, была невыносимой. Но Джанго – храбрый парень, он не плакал. Клянусь, не проронил ни одной слезинки! Я очень гордилась им.
Сет молчал. Я догадалась, что он вспоминает тот случай, когда сам получил шрам. Я встала и принялась шарить в своем узле, пока не обнаружила то, что искала – маленький коричневый глиняный горшочек размером не больше моего кулака. Я принесла его Сету.
– Тогда я держала Джанго за руку, стараясь хоть как-то облегчить ему боль, пока ему вправляли переломы, – продолжала я свой рассказ. – Но потом пришла его мать и заставила меня уйти. Она не очень-то меня жалует и говорит, что я ведьма, потому что люблю петь в дождь и танцевать при луне. А что в этом плохого? Ей все равно придется привыкнуть ко мне, а мне к ней, когда мы с Джанго поженимся, если, конечно, мы поженимся.
Я открыла склянку и сунула ее под нос Сету. Он отшатнулся.
– Неплохой аромат, да? – довольно спросила я. – Я сама приготовила эту смесь, когда жила с дедушкой. А пахнет она духами жены моего дяди. Я их тоже добавила.
– Что это такое?
– Немного пчелиного воска, немного свиного жира, лечебные травы и еще кое-что. Это не важно. Ты веришь мне? Я постараюсь осторожно. – Я взяла на палец немного мази и наложила ее на поверхность рубца. – Твоя нога не была сломана, ведь так? – Я подняла глаза. Сет слегка кивнул. – Вот. Мышцы и кожа были разорваны и там, где они срастались, стали очень твердыми. Когда ты устаешь или мерзнешь, они двигаются с трудом, причиняя боль, и ты становишься похожим на злого медведя, к тому же раздражительного. – Я осторожно стала втирать мазь в кожу.
– Я не злой и не раздражительный, – пробурчал мой собеседник.
– Неужели? Тогда почему ты ведешь себя, как цепной пес? Потому что замерз? Нет, у тебя есть меховая шуба, много выпивки и еда, чтобы набить живот. Может быть, ты злишься, потому что я тебе не нравлюсь, и ты ждешь не дождешься, когда от меня избавишься? – Я бросила на него застенчивый взгляд. – Думаешь, я не понимаю? Ты назвал меня грязной цыганкой и, хотя потом я помылась, не любишь, когда я сижу рядом. Ты предпочел бы есть в конюшне с лошадьми, чем за одним столом со мной. Я не дурочка. Ты горгио, а я цыганка. Мы никогда не сможем понять друг друга. Ну и что? – Я пожала плечами. – Сейчас мы вместе, и я вижу, что тебя терзает боль. И хотя я тоже тебя не люблю, я знаю, что могу помочь. И так как я цыганка и у меня доброе сердце, я сделаю это для тебя.
– Ты слишком много болтаешь, – процедил он сквозь зубы.
Я усмехнулась, продолжая втирать мазь в кожу. Я видела, что боль отступает и Сет понемногу расслабляется. Я продолжала массировать застывшие мышцы, изредка добавляя еще мази, чтобы смягчить кожу.
– Лучше? Он кивнул.
– Ты делала это Джанго?
– О нет! Это было бы слишком неприлично и опасно. Его мать никогда бы этого не позволила.
– А меня ты не считаешь опасным? – В его глазах мелькнула усмешка.
Я почувствовала, что краснею, и на мгновение замерла.
– Тебя? – с удивлением спросила я. – Ба! Ты только горгио, к тому же довольно уродливый. Кроме того, я бы сделала это для любого живого существа, даже для собаки.
– Именно это называется цыганским волшебством? – спросил Сет.
– Никакого волшебства. Ты сам увидишь. – Сидя на корточках, я закрыла склянку. – А теперь попробуй походить! – скомандовала я. – Боль исчезла!
Сет встал, перенеся тяжесть тела на левую ногу, и на его лице появилось удивленное выражение. Он осторожно прошел по комнате, и теперь почти совсем не хромал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148