Я сказала капитану, что у меня нет денег, чтобы заплатить за проезд, а он ответил, что мне не о чем беспокоиться и что они что-нибудь придумают. А когда мы прибыли в Сан-Франциско, он продал меня на аукционе, чтобы получить деньги, которые я ему задолжала.
Пьяный угольщик заплатил капитану за Габриэль тысячу долларов и отвез ее к себе домой куда-то под Марипозу. Он заставлял ее работать, а по ночам мучил до потери сознания. Однажды ночью его убили в драке, и Габи убежала. Она отправилась назад в Сан-Франциско, надеясь найти кого-нибудь, кто мог позаботиться о ней, пока она не сообщит домой, где находится.
Один головорез из Сидней-Тауна по имени Ратбан, убийца, сбежавший из тюрьмы в Англии и через Австралию попавший в Сан-Франциско, нашел ее бродившей по улицам и приказал идти за ним. Малыш Адам родился в октябре в грязной комнате, в которой я и нашла ее. Шлюха-мексиканка приняла ребенка. Ратбан бил Габриэль и требовал, чтобы она привечала его дружков. Она отказывалась, но у нее не было выбора. Ратбан приводил домой друзей и зарабатывал на этом. А потом появилась я, ее избавительница.
– Я не могла тебя больше обманывать, – сказала она, отворачивая лицо. – Теперь, когда ты все знаешь, ты не будешь так же добра ко мне, как и раньше. Я худшая в мире женщина, самое скверное существо, живущее на земле.
– Не говори так громко, – сказала я. – У тебя в этом городе много конкуренток, и они вряд ли с тобой согласятся.
– Как ты можешь смеяться надо мной? – произнесла тихо Габриэль, голос ее дрожал и прерывался. – Как ты?!
– Потому что глупо с твоей стороны вести себя так, словно ты единственная девушка в мире, позволившая мужчине воспользоваться собой и заплатившая за это высокую цену, – безжалостно сказала я. – Здесь на улицах таких сотни: девушки из хороших семей, взбунтовавшиеся, как и ты, девушки, слишком самонадеянные, чтобы слушать чьи-то предостережения. Что толку корить себя. Ты и так уже достаточно настрадалась. Не в твоих силах изменить прошлое. Но что бы ни случилось, ты все та же самая Габриэль, какую я знала в Новом Орлеане. Я думаю, ты презираешь себя за то, что тебе нравилось заниматься любовью с Борисом, даже несмотря на то что он дурно обращался с тобой?
Ее щеки запылали, и я поняла, что я угадала.
– Глупая девочка. Ты ощущаешь себя проституткой и развратницей, не так ли? Ты давала себе слово никогда больше не отдаваться ему, но всякий раз, когда он клал тебе руки на плечи, ты чувствовала, что таешь, словно кусок масла на сковородке. Ты говоришь себе, что ты порочна и безнравственна. О, я знаю. Я прошла через все это и знаю, что, когда дело касается некоторых мужчин, я всегда буду распутницей. Я ничего не могу с собой поделать, но от этого не считаю себя порочной. Глупой, может быть. И наивной, как ты. Но не порочной.
– О Рони! – Габриэль тихо заплакала.
– Я расстроила тебя, – сказала я, – но не жалею об этом. Пора, чтобы кто-нибудь научил тебя уму-разуму. Убегая с этим чертом из дома, ты не знала, на что в голове существуют мозги, но это не значит, что ты до сих пор не умеешь ими пользоваться. Ты лежишь здесь и день за днем призываешь смерть, правильно? Ты думаешь, я не знаю, что у тебя на уме? Но смерть ничего не решит. Это выбор труса. Я узнала это много лет назад. Я не думала, что ты такая трусиха, Габриэль Мак-Клелланд. Жизнь – бесценный подарок, но его так легко потерять. Живи, живи хотя бы ради Адама!
– Но я умираю! – зарыдала она. – Я знаю, что умираю! Я не такая уж дурочка. Ты говоришь мне, что я поправляюсь, ты хочешь подбодрить меня. Но я знаю, что никто не сможет мне помочь!
– Значит, наберись мужества и прими свою судьбу. Умри хорошей смертью, а не плохой. Ты можешь умереть с миром в душе, но для этого ты должна победить страх. Будь мудрой. Помоги всем нам стать мудрее и лучше рядом с тобой. Что случится с твоими родителями, когда они узнают о тебе? А они узнают. Я сама расскажу им, потому что будет жестоко оставить им надежду на твое возвращение домой. Что они почувствуют, когда узнают, что перед смертью ты была в отчаянии, одинокая и несчастная? Но если они будут знать, что перед смертью ты была спокойной, примиренной со всеми и сама с собой, неужели ты не понимаешь, насколько легче им будет перенести страшное известие? Подумай о своем сыне. Дети понимают больше, чем мы думаем. Они все чувствуют. Он чувствует твое отчаяние… Ладно, я достаточно тебя бранила. Мне надо спускаться вниз, пока эти гориллы не разнесли мой игорный зал в клочья. Они не знают, как себя вести в доме, где хозяйка – женщина. Мы поговорим позже.
– Рони, помоги мне, помоги мне стать такой же мужественной, как ты.
– Мне не нужно тебе помогать, – мягко ответила я. – Ты и так мужественная, иначе никогда бы не пережила тех испытаний, которые выпали на твою долю. Спокойной ночи, дорогая. Постарайся уснуть. Я приду вечером взглянуть на тебя.
Габриэль слабо улыбнулась мне и закрыла глаза. Ее кожа была бледной и почти прозрачной. В городе постепенно становилось холодно и сыро. С приближением зимы с моря в бухту поползли туманы. Здесь Габриэль никогда не поправится, я это хорошо понимала.
Спустившись по лестнице, я услышала за дверью веселый шум: там пили, смеялись, играла музыка. «Это место не для нее, – подумала я. – И не для Адама. Ребенок не должен жить в казино. Но куда я могу их отвезти?» Я вздохнула, поправила волосы и, профессионально улыбаясь, вошла в большой салон. Габриэль придется иногда самой заботиться о себе. Мне нужно работать.
По-видимому, заботливое провидение не оставляло меня этой ночью. Я играла в «фараона» с каким-то старателем, который никак не хотел успокоиться, пока не проиграл мне все свое золото. Но даже это не остановило его. Он вытащил из кармана лист бумаги и положил его на стол.
– Это купчая на ферму, – сказал он. – Я купил ее, чтобы перевезти туда жену и ребенка. Ферму мне продал один черномаз… мексиканец. Все было честно. Возьмешь эту бумагу в залог?
Мой стол в кабинете был завален бумагами на собственность в горах Калифорнии, нарезы земли в Сан-Франциско и целые акры в пустыне. Конечно, я взяла его залог, выиграла, и старатель ушел с чувством облегчения, готовый начать жизнь сначала. Я отдала купчую Профессору и велела прочитать ее мне. У меня было предчувствие, и оно подтвердилось: речь шла о доме и пятидесяти акрах земли недалеко от Сан-Матео, к югу от Сан-Франциско. Но это были все сведения, которые нам удалось почерпнуть из документа. Я решила сама посмотреть ферму.
На следующее утро я выехала из дома очень рано. Я не сказала Габриэль, куда еду, потому что не хотела заранее обнадеживать ее. В деревне я нашла человека, который хорошо знал это имение; он работал у прежних хозяев, Мендосасов. Хуан оказался болтливым и веселым мужчиной и охотно показал мне мои новые владения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Пьяный угольщик заплатил капитану за Габриэль тысячу долларов и отвез ее к себе домой куда-то под Марипозу. Он заставлял ее работать, а по ночам мучил до потери сознания. Однажды ночью его убили в драке, и Габи убежала. Она отправилась назад в Сан-Франциско, надеясь найти кого-нибудь, кто мог позаботиться о ней, пока она не сообщит домой, где находится.
Один головорез из Сидней-Тауна по имени Ратбан, убийца, сбежавший из тюрьмы в Англии и через Австралию попавший в Сан-Франциско, нашел ее бродившей по улицам и приказал идти за ним. Малыш Адам родился в октябре в грязной комнате, в которой я и нашла ее. Шлюха-мексиканка приняла ребенка. Ратбан бил Габриэль и требовал, чтобы она привечала его дружков. Она отказывалась, но у нее не было выбора. Ратбан приводил домой друзей и зарабатывал на этом. А потом появилась я, ее избавительница.
– Я не могла тебя больше обманывать, – сказала она, отворачивая лицо. – Теперь, когда ты все знаешь, ты не будешь так же добра ко мне, как и раньше. Я худшая в мире женщина, самое скверное существо, живущее на земле.
– Не говори так громко, – сказала я. – У тебя в этом городе много конкуренток, и они вряд ли с тобой согласятся.
– Как ты можешь смеяться надо мной? – произнесла тихо Габриэль, голос ее дрожал и прерывался. – Как ты?!
– Потому что глупо с твоей стороны вести себя так, словно ты единственная девушка в мире, позволившая мужчине воспользоваться собой и заплатившая за это высокую цену, – безжалостно сказала я. – Здесь на улицах таких сотни: девушки из хороших семей, взбунтовавшиеся, как и ты, девушки, слишком самонадеянные, чтобы слушать чьи-то предостережения. Что толку корить себя. Ты и так уже достаточно настрадалась. Не в твоих силах изменить прошлое. Но что бы ни случилось, ты все та же самая Габриэль, какую я знала в Новом Орлеане. Я думаю, ты презираешь себя за то, что тебе нравилось заниматься любовью с Борисом, даже несмотря на то что он дурно обращался с тобой?
Ее щеки запылали, и я поняла, что я угадала.
– Глупая девочка. Ты ощущаешь себя проституткой и развратницей, не так ли? Ты давала себе слово никогда больше не отдаваться ему, но всякий раз, когда он клал тебе руки на плечи, ты чувствовала, что таешь, словно кусок масла на сковородке. Ты говоришь себе, что ты порочна и безнравственна. О, я знаю. Я прошла через все это и знаю, что, когда дело касается некоторых мужчин, я всегда буду распутницей. Я ничего не могу с собой поделать, но от этого не считаю себя порочной. Глупой, может быть. И наивной, как ты. Но не порочной.
– О Рони! – Габриэль тихо заплакала.
– Я расстроила тебя, – сказала я, – но не жалею об этом. Пора, чтобы кто-нибудь научил тебя уму-разуму. Убегая с этим чертом из дома, ты не знала, на что в голове существуют мозги, но это не значит, что ты до сих пор не умеешь ими пользоваться. Ты лежишь здесь и день за днем призываешь смерть, правильно? Ты думаешь, я не знаю, что у тебя на уме? Но смерть ничего не решит. Это выбор труса. Я узнала это много лет назад. Я не думала, что ты такая трусиха, Габриэль Мак-Клелланд. Жизнь – бесценный подарок, но его так легко потерять. Живи, живи хотя бы ради Адама!
– Но я умираю! – зарыдала она. – Я знаю, что умираю! Я не такая уж дурочка. Ты говоришь мне, что я поправляюсь, ты хочешь подбодрить меня. Но я знаю, что никто не сможет мне помочь!
– Значит, наберись мужества и прими свою судьбу. Умри хорошей смертью, а не плохой. Ты можешь умереть с миром в душе, но для этого ты должна победить страх. Будь мудрой. Помоги всем нам стать мудрее и лучше рядом с тобой. Что случится с твоими родителями, когда они узнают о тебе? А они узнают. Я сама расскажу им, потому что будет жестоко оставить им надежду на твое возвращение домой. Что они почувствуют, когда узнают, что перед смертью ты была в отчаянии, одинокая и несчастная? Но если они будут знать, что перед смертью ты была спокойной, примиренной со всеми и сама с собой, неужели ты не понимаешь, насколько легче им будет перенести страшное известие? Подумай о своем сыне. Дети понимают больше, чем мы думаем. Они все чувствуют. Он чувствует твое отчаяние… Ладно, я достаточно тебя бранила. Мне надо спускаться вниз, пока эти гориллы не разнесли мой игорный зал в клочья. Они не знают, как себя вести в доме, где хозяйка – женщина. Мы поговорим позже.
– Рони, помоги мне, помоги мне стать такой же мужественной, как ты.
– Мне не нужно тебе помогать, – мягко ответила я. – Ты и так мужественная, иначе никогда бы не пережила тех испытаний, которые выпали на твою долю. Спокойной ночи, дорогая. Постарайся уснуть. Я приду вечером взглянуть на тебя.
Габриэль слабо улыбнулась мне и закрыла глаза. Ее кожа была бледной и почти прозрачной. В городе постепенно становилось холодно и сыро. С приближением зимы с моря в бухту поползли туманы. Здесь Габриэль никогда не поправится, я это хорошо понимала.
Спустившись по лестнице, я услышала за дверью веселый шум: там пили, смеялись, играла музыка. «Это место не для нее, – подумала я. – И не для Адама. Ребенок не должен жить в казино. Но куда я могу их отвезти?» Я вздохнула, поправила волосы и, профессионально улыбаясь, вошла в большой салон. Габриэль придется иногда самой заботиться о себе. Мне нужно работать.
По-видимому, заботливое провидение не оставляло меня этой ночью. Я играла в «фараона» с каким-то старателем, который никак не хотел успокоиться, пока не проиграл мне все свое золото. Но даже это не остановило его. Он вытащил из кармана лист бумаги и положил его на стол.
– Это купчая на ферму, – сказал он. – Я купил ее, чтобы перевезти туда жену и ребенка. Ферму мне продал один черномаз… мексиканец. Все было честно. Возьмешь эту бумагу в залог?
Мой стол в кабинете был завален бумагами на собственность в горах Калифорнии, нарезы земли в Сан-Франциско и целые акры в пустыне. Конечно, я взяла его залог, выиграла, и старатель ушел с чувством облегчения, готовый начать жизнь сначала. Я отдала купчую Профессору и велела прочитать ее мне. У меня было предчувствие, и оно подтвердилось: речь шла о доме и пятидесяти акрах земли недалеко от Сан-Матео, к югу от Сан-Франциско. Но это были все сведения, которые нам удалось почерпнуть из документа. Я решила сама посмотреть ферму.
На следующее утро я выехала из дома очень рано. Я не сказала Габриэль, куда еду, потому что не хотела заранее обнадеживать ее. В деревне я нашла человека, который хорошо знал это имение; он работал у прежних хозяев, Мендосасов. Хуан оказался болтливым и веселым мужчиной и охотно показал мне мои новые владения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148