У вас просто нет будущего.
Наконец-то до меня дошел полный смысл его слов. Если я не захочу ставить себя в дурацкое положение и писать университетскому начальству, что произошла ошибка и по зрелом размышлении я решил не уходить, я останусь без работы. У меня не было денег, не считая нескольких ценных бумаг. У меня не было квартиры и, если я не поеду как можно быстрей в Лондон, не будет мебели. Я просто не существую. То мое "я", которое раньше жило в Лондоне, исчезло навсегда.
– Разумеется, – сказал он, – я не намеревался возвращаться домой. Я собирался развлечься на ваши деньги где-нибудь в Европе. Мой приятель – маг и волшебник, когда дело касается валюты. Он мог положить мои деньги в банк любой страны – здесь, во Франции, в другом месте, – где бы я ни пожелал.
Для начала я имел в виду какое-нибудь уютное местечко на Сицилии или в Греции. Взял бы с собой для компании Белу. Возможно, в дальнейшем она мне надоела бы, но не сразу. У венгерок есть особое очарование. Как говорят американцы, они "влезают вам в душу". Но теперь, – он внезапно замолчал и пожал плечами, – смерть бедняжки Франсуазы довольно сильно изменила мои планы. В прошлом обедневший провинциальный граф, я, если повезет, могу стать миллионером.
Он встал, все еще держа меня под прицелом.
– Забавная вещь, – сказал он, – и говорит о моей мягкотелости, но, независимо от денег и нового будущего, когда я ехал сюда сегодня из Девиля, я чувствовал себя взволнованным. Кругом было так красиво, такие краски! В конце концов, это моя страна, мы с ней одно целое. Знает Бог, замок разваливается на глазах, и земля вокруг запущена и неухожена, но это мне не важно. Место, где вы родились, откладывает на вас свой отпечаток. Я не забочусь о нем, проклинаю его, воюю против его влияния, в точности так же, как проклинаю свою мать по той же самой причине. И при том, – он рассмеялся, и я видел, как он махнул рукой, – и при том по пути сюда из Девиля я чувствовал, что хочу ее видеть. Как ни странно, мне недоставало ее все это время. Она – сущая ведьма, она груба и жестока, но она понимает меня, а я – ее, и это больше того, чего достигли вы, пробыв здесь неделю.
– Неожиданно он потряс меня за плечо, дружески, даже нежно. – Ну, полно, – сказал он, – я не хочу вас убивать. За многое я вам благодарен.
Он вытащил бумажник… мой.
– Этого вам хватит на некоторое время, – продолжал он. – Какой мне резон вас обманывать… Если вы все же надумаете когда-нибудь снова разыграть комедию и провести в Сен-Жиле хотя бы несколько дней, буду рад вам услужить. Как насчет этого? А теперь, пожалуй, пора кончать маскарад и браться за переодевание.
Я молчал. Я старался припомнить, что мне говорил кюре. Что-то о будущем и о том, что каждый день нашей жизни – дар. Он уже вернулся в деревню и сейчас ставит на место велосипед. В замке скоро ужин, и все удивляются, куда я исчез. Возможно, Мари-Ноэль, встревоженная моим долгим отсутствием, поджидает меня на террасе. Я принялся раздеваться.
Обмен платьем в темноте был для меня пыткой. С каждым предметом одежды, который я снимал, от меня уходила частица моего нового "я". Раздевшись догола под прицелом пистолета, я сказал:
– Убейте меня. Я не хочу жить.
– Глупости, – откликнулся он. – Никто не отказывается от жизни. К тому же я не хочу вас убивать. Это потеряло смысл. – Говоря это, он принялся скидывать с себя одежду и, видя, что мне трудно одеваться, спросил:
– Что с вашей рукой?
– Я обжег ее, – сказал я, – сунул в огонь.
– Огонь? – переспросил он. – В замке был пожар?
– Нет, – ответил я. – Всего лишь костер неподалеку.
– Какое легкомыслие, – сказал он. – Вы же могли навсегда искалечить руку. Как же вы поведете машину?
– Ничего, – сказал я, – рана уже заживает.
– Передайте мне повязку. Не могу же я появиться без нее.
Моя бывшая одежда казалась мне тесной, словно материя села. Все было не впору. Я редко носил костюм, который он выбрал из моего гардероба. Стоя перед ним одетый, готовый в путь, я чувствовал себя так, словно на мне платье, из которого я давно вырос, словно я втиснулся в свою школьную форму.
А он удовлетворенно вздохнул:
– Так-то лучше. Теперь я снова стал самим собой. – Он подошел к окну.
– Лучше выберемся с этой стороны, – сказал он. – Безопасней. Эта сплетница Жюли, возможно, у себя в сторожке. Еще одна злобная ведьма. Вы, вероятно, и ее полюбили.
Он вылез в окно, я – за ним. Воздух был напоен сладким запахом заброшенного сада. Прыгая на землю, я задел плечом виноградную лозу.
– Прошу прощения, – сказал он, – но вам придется идти впереди до того места, где я оставил машину.
Я, спотыкаясь, прошел через сад, перешел поле. Возле ограды смутно вырисовывался силуэт старой белой лошади. Она заржала, увидев нас, и скрылась.
– Бедный старина Жекоб, – сказал мой спутник, – он свое отслужил. У него стерлись все зубы… он ест с трудом. Придется потратить на него пулю, чтобы облегчить его мучения. Как видите, я тоже бываю порой сентиментален…
Нас обступил темный лес. Даже теперь я не мог быть ни в чем уверен, даже теперь он мог убить меня, если это отвечало его планам, и покончить со мной навсегда. Я шел сквозь мрак, с трудом передвигая ноги, по мху, через подлесок, у моего "я" не было больше ни настоящего, ни прошлого – ни мыслей, ни чувств.
– Вот ваша машина, – внезапно сказал он.
Мой собственный "форд", обляпанный грязью, стоял у обочины лесной дороги. Как и одежда, которая была сейчас на мне, он, казалось, съежился, возник из прожитого уже этапа моей жизни. Я похлопал рукой по капоту.
– Забирайтесь, – сказал он.
Я уселся на знакомое сиденье, включил фары и зажигание.
– Дайте задний ход, – сказал он, – выведите ее на дорогу.
Он сел рядом со мной, и мы тронулись с места. Свернули на лесную дорогу и проехали по ней до вершины холма. Внизу светились окна Сен-Жиля. Часы пробили восемь.
– Вам будет, возможно, не так легко, – медленно сказал я. – Они стали другими. Я имею в виду вашу мать, и Бланш, и Поля, и Рене. Только девочка осталась прежней. Девочка не изменилась.
Он засмеялся.
– А хоть бы и изменилась, – сказал он. – Она скоро сделалась бы снова моей. В ее мире есть только один кумир – я.
Мы проехали вдоль липовой аллеи, пересекли по мосту ров. У ворот я остановился.
– Дальше я машину не поведу, – сказал я. – Это опасно.
Он вышел и стал рядом – зверь в чаще, – втягивая носом воздух.
– Изумительно, – сказал он. – Так пахнет только здесь. Это – Сен-Жиль.
Теперь наконец, когда все было решено, он разрядил пистолет и вместе с патронами положил в карман.
– Желаю удачи, – сказал он, затем добавил с улыбкой:
– Слушайте.
Он сунул два пальца в рот и свистнул. Раздался долгий, пронзительный звук. И почти сразу ему ответил лаем Цезарь. Не яростным, не так, как стал бы лаять на чужака;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Наконец-то до меня дошел полный смысл его слов. Если я не захочу ставить себя в дурацкое положение и писать университетскому начальству, что произошла ошибка и по зрелом размышлении я решил не уходить, я останусь без работы. У меня не было денег, не считая нескольких ценных бумаг. У меня не было квартиры и, если я не поеду как можно быстрей в Лондон, не будет мебели. Я просто не существую. То мое "я", которое раньше жило в Лондоне, исчезло навсегда.
– Разумеется, – сказал он, – я не намеревался возвращаться домой. Я собирался развлечься на ваши деньги где-нибудь в Европе. Мой приятель – маг и волшебник, когда дело касается валюты. Он мог положить мои деньги в банк любой страны – здесь, во Франции, в другом месте, – где бы я ни пожелал.
Для начала я имел в виду какое-нибудь уютное местечко на Сицилии или в Греции. Взял бы с собой для компании Белу. Возможно, в дальнейшем она мне надоела бы, но не сразу. У венгерок есть особое очарование. Как говорят американцы, они "влезают вам в душу". Но теперь, – он внезапно замолчал и пожал плечами, – смерть бедняжки Франсуазы довольно сильно изменила мои планы. В прошлом обедневший провинциальный граф, я, если повезет, могу стать миллионером.
Он встал, все еще держа меня под прицелом.
– Забавная вещь, – сказал он, – и говорит о моей мягкотелости, но, независимо от денег и нового будущего, когда я ехал сюда сегодня из Девиля, я чувствовал себя взволнованным. Кругом было так красиво, такие краски! В конце концов, это моя страна, мы с ней одно целое. Знает Бог, замок разваливается на глазах, и земля вокруг запущена и неухожена, но это мне не важно. Место, где вы родились, откладывает на вас свой отпечаток. Я не забочусь о нем, проклинаю его, воюю против его влияния, в точности так же, как проклинаю свою мать по той же самой причине. И при том, – он рассмеялся, и я видел, как он махнул рукой, – и при том по пути сюда из Девиля я чувствовал, что хочу ее видеть. Как ни странно, мне недоставало ее все это время. Она – сущая ведьма, она груба и жестока, но она понимает меня, а я – ее, и это больше того, чего достигли вы, пробыв здесь неделю.
– Неожиданно он потряс меня за плечо, дружески, даже нежно. – Ну, полно, – сказал он, – я не хочу вас убивать. За многое я вам благодарен.
Он вытащил бумажник… мой.
– Этого вам хватит на некоторое время, – продолжал он. – Какой мне резон вас обманывать… Если вы все же надумаете когда-нибудь снова разыграть комедию и провести в Сен-Жиле хотя бы несколько дней, буду рад вам услужить. Как насчет этого? А теперь, пожалуй, пора кончать маскарад и браться за переодевание.
Я молчал. Я старался припомнить, что мне говорил кюре. Что-то о будущем и о том, что каждый день нашей жизни – дар. Он уже вернулся в деревню и сейчас ставит на место велосипед. В замке скоро ужин, и все удивляются, куда я исчез. Возможно, Мари-Ноэль, встревоженная моим долгим отсутствием, поджидает меня на террасе. Я принялся раздеваться.
Обмен платьем в темноте был для меня пыткой. С каждым предметом одежды, который я снимал, от меня уходила частица моего нового "я". Раздевшись догола под прицелом пистолета, я сказал:
– Убейте меня. Я не хочу жить.
– Глупости, – откликнулся он. – Никто не отказывается от жизни. К тому же я не хочу вас убивать. Это потеряло смысл. – Говоря это, он принялся скидывать с себя одежду и, видя, что мне трудно одеваться, спросил:
– Что с вашей рукой?
– Я обжег ее, – сказал я, – сунул в огонь.
– Огонь? – переспросил он. – В замке был пожар?
– Нет, – ответил я. – Всего лишь костер неподалеку.
– Какое легкомыслие, – сказал он. – Вы же могли навсегда искалечить руку. Как же вы поведете машину?
– Ничего, – сказал я, – рана уже заживает.
– Передайте мне повязку. Не могу же я появиться без нее.
Моя бывшая одежда казалась мне тесной, словно материя села. Все было не впору. Я редко носил костюм, который он выбрал из моего гардероба. Стоя перед ним одетый, готовый в путь, я чувствовал себя так, словно на мне платье, из которого я давно вырос, словно я втиснулся в свою школьную форму.
А он удовлетворенно вздохнул:
– Так-то лучше. Теперь я снова стал самим собой. – Он подошел к окну.
– Лучше выберемся с этой стороны, – сказал он. – Безопасней. Эта сплетница Жюли, возможно, у себя в сторожке. Еще одна злобная ведьма. Вы, вероятно, и ее полюбили.
Он вылез в окно, я – за ним. Воздух был напоен сладким запахом заброшенного сада. Прыгая на землю, я задел плечом виноградную лозу.
– Прошу прощения, – сказал он, – но вам придется идти впереди до того места, где я оставил машину.
Я, спотыкаясь, прошел через сад, перешел поле. Возле ограды смутно вырисовывался силуэт старой белой лошади. Она заржала, увидев нас, и скрылась.
– Бедный старина Жекоб, – сказал мой спутник, – он свое отслужил. У него стерлись все зубы… он ест с трудом. Придется потратить на него пулю, чтобы облегчить его мучения. Как видите, я тоже бываю порой сентиментален…
Нас обступил темный лес. Даже теперь я не мог быть ни в чем уверен, даже теперь он мог убить меня, если это отвечало его планам, и покончить со мной навсегда. Я шел сквозь мрак, с трудом передвигая ноги, по мху, через подлесок, у моего "я" не было больше ни настоящего, ни прошлого – ни мыслей, ни чувств.
– Вот ваша машина, – внезапно сказал он.
Мой собственный "форд", обляпанный грязью, стоял у обочины лесной дороги. Как и одежда, которая была сейчас на мне, он, казалось, съежился, возник из прожитого уже этапа моей жизни. Я похлопал рукой по капоту.
– Забирайтесь, – сказал он.
Я уселся на знакомое сиденье, включил фары и зажигание.
– Дайте задний ход, – сказал он, – выведите ее на дорогу.
Он сел рядом со мной, и мы тронулись с места. Свернули на лесную дорогу и проехали по ней до вершины холма. Внизу светились окна Сен-Жиля. Часы пробили восемь.
– Вам будет, возможно, не так легко, – медленно сказал я. – Они стали другими. Я имею в виду вашу мать, и Бланш, и Поля, и Рене. Только девочка осталась прежней. Девочка не изменилась.
Он засмеялся.
– А хоть бы и изменилась, – сказал он. – Она скоро сделалась бы снова моей. В ее мире есть только один кумир – я.
Мы проехали вдоль липовой аллеи, пересекли по мосту ров. У ворот я остановился.
– Дальше я машину не поведу, – сказал я. – Это опасно.
Он вышел и стал рядом – зверь в чаще, – втягивая носом воздух.
– Изумительно, – сказал он. – Так пахнет только здесь. Это – Сен-Жиль.
Теперь наконец, когда все было решено, он разрядил пистолет и вместе с патронами положил в карман.
– Желаю удачи, – сказал он, затем добавил с улыбкой:
– Слушайте.
Он сунул два пальца в рот и свистнул. Раздался долгий, пронзительный звук. И почти сразу ему ответил лаем Цезарь. Не яростным, не так, как стал бы лаять на чужака;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101