– Нет, – сказал я, – не трогайте его. Он скоро придет в себя.
Что такое Цезарь должен делать в воскресенье, подумал я. Может быть, если я стану сам его выводить, он привыкнет ко мне и подозрительный лай уступит место приветственному повизгиванью! Иначе он привлечет к себе всеобщее внимание, начнутся расспросы, бедного пса обвинят в предательстве по отношению к хозяину, когда на самом деле он – единственное живое существо в Сен-Жиле, которому инстинкт подсказал правду.
Я поднялся по ступеням на террасу, и когда вошел в холл, из ниши направо от входа, где висел телефон, навстречу мне вышел Поль.
– Где, черт побери, ты пробыл весь день? – спросил он. – Мы разыскиваем тебя с часу дня. Рене тебя потеряла, вернулась домой в наемной машине, а затем, когда мы кончали второй завтрак, ко всеобщему удивлению, появилась вдруг Мари-Ноэль и преспокойно заявила, что ее подвезли на грузовике. Лебрен ждал до двух часов, но потом был вынужден уехать. Он только что снова звонил.
– А что случилось? – спросил я.
– Что случилось! – повторил Поль. – Ничего, если не считать того, что Франсуазе плохо и Лебрен запретил ей вставать с постели. Если она не будет осторожна, ее ждет выкидыш и она потеряет ребенка. И сама, скорей всего, будет на волосок от смерти. А больше ничего не случилось.
Я заслужил презрение, звучавшее в голосе Поля. Сейчас виноват был не Жан де Ге, а я. Я обещал вернуться пораньше, чтобы повидать врача. Я не сдержал обещание. Даже не вспомнил о нем.
– Какой у него номер телефона? – спросил я. – Сейчас же ему позвоню.
– Бесполезно, – сказал Поль. – Он снова уехал на вызов. Я ему сказал, чтобы он попытался связаться с тобой попозже вечером.
Поль повернулся на каблуках и, пройдя через столовую, исчез в библиотеке. Больше он не собирался меня ни о чем расспрашивать. И на том спасибо. Я знал, что мне следует сделать. Я прямиком поднялся наверх в спальню. Шторы были опущены, камин зажжен, в ногах кровати стояла ширма, заслонявшая огонь. Франсуаза лежала на высоких подушках, закрыв глаза. Когда я вошел, она их открыла.
– А, это ты, – сказала она, – я уже давно поставила на тебе крест.
Сказала им всем, что ты, возможно, сел в поезд и едешь обратно в Париж.
Голос был безжизненный, монотонный.
Я подошел к кровати и взял ее за руку.
– Мне следовало позвонить, – сказал я. – Меня задержали в Вилларе, но, честно говоря, я забыл. Мне нечего сказать в свое оправдание. Я даже не прошу простить меня. Как ты себя чувствуешь? Поль передал мне, что доктор Лебрен велел тебе лежать.
Ладонь в моей руке была холодная и вялая, но она ее не отняла.
– Если я встану, я потеряю ребенка. То, чего я боялась с самых первых дней. Я всегда знала, что случится что-нибудь плохое.
– Ничего плохого не случится, – сказал я, – надо только быть осторожней. Вопрос в том, насколько компетентен Лебрен. Ты не будешь против, если я приглашу акушера?
– Не надо, – сказала Франсуаза. – Я не хочу, чтобы сейчас вмешивался кто-нибудь чужой. Это выведет из равновесия меня, огорчит доктора Лебрена.
Главное – – не вставать с постели и чтобы никто меня не волновал. Я чуть с ума не сошла от беспокойства, когда Мари-Ноэль приехала с рабочими в грузовике, а Рене – в наемной машине, так как ты куда-то исчез. А затем, спустя несколько часов, так и не дождавшись тебя, я решила, что с таким же успехом могу махнуть на тебя рукой и надо смириться с тем, что ты не вернешься, что ты нарочно избавился от них обеих и уехал в Париж.
Усталые глаза всматривались в мое лицо, и я понимал, что должен держаться как можно ближе к правде.
– Я застрял в банке, – сказал я. – Тебе я охотно все расскажу, но не хотел бы, чтобы об этом знали остальные. Дело в том, что я налгал насчет контракта. Мне не удалось его продлить, когда я был в Париже, и я сумел все организовать, лишь позвонив отсюда к Корвале, а затем и зайдя сегодня в банк. Они согласились подписать новый контракт, но только на их условиях.
Это, естественно, значит, что verrerie будет работать с еще большим убытком, чем раньше, но тут уж ничего не попишешь. Придется так или иначе изыскать для этого средства.
На лице Франсуазы отразилось недоумение, и я продолжал стоять рядом, держа ее руку в своей.
– Не понимаю, зачем тебе было лгать? – сказала она.
– Наверно, из гордости, – ответил я. – Хотел, чтобы все поверили в мой успех. Возможно, я и добился его… на какое-то время. Я еще не знаю точно, каково наше финансовое положение. Но я хотел бы, чтобы ты держала все это при себе. Я не намерен ничего говорить маман, или Полю, или Рене, разве что обстоятельства сложатся таким образом, что не будет иного выхода.
Впервые Франсуаза улыбнулась и приподнялась на подушках, – видимо, хотела, чтобы я ее поцеловал; так я и сделал, затем отпустил ее ладонь.
– Я никому не скажу, – пообещала она. – Я так рада, что ты хоть раз в жизни доверился мне. Только странно, почему тебя так волнует фабрика. Мне казалось, мысль о том, что ее придется закрыть, беспокоила тебя куда меньше, чем Поля и Бланш.
– Да, – согласился я, – возможно, и так. Впервые я задумался об ее судьбе вчера, когда ездил туда.
Франсуаза попросила передать ей с туалетного столика гребенку и зеркало и, выпрямившись среди сбившихся в кучу подушек, принялась зачесывать со лба гладкие белокурые волосы точно таким же движением, какое я видел всего два часа назад. Но различие между моим настроением тогда и сейчас и между самими женщинами – одна беспечная и веселая, другая измученная и вялая – было столь разительным, что странным образом растрогало меня: я бы хотел, чтобы равновесие было восстановлено, чтобы Франсуаза тоже стала энергичной и счастливой, как Бела.
– Почему ты не рассказал мне все это в тот вечер, когда вернулся из Парижа?
– Тогда я еще не пришел ни к какому решению, – сказал я, – не был уверен, что предприму.
– Поль все равно обо всем узнает, – сказала Франсуаза, – как ты сможешь это от него скрыть? К тому же какое это имеет значение, раз контракт уже подписан! Как бы то ни было, всем нашим трудностям придет конец, когда у нас родится сын.
Франсуаза положила зеркало на столик у кровати.
– Мари-Ноэль сказала, что ты спускался в подвалы банка. Никто не мог понять – зачем? Я не знала, что ты держишь что-нибудь в сейфе.
– Разные документы, – сказал я, – ценные бумаги и прочее.
– А наш брачный контракт тоже там?
– Да.
– Ты взглянул на него?
– Да, мимоходом.
– Если у нас снова родится девочка, все останется по-прежнему, да?
– Очевидно, да.
– А что будет, если я умру? Все отойдет тебе?
– Ты не умрешь… Закрыть ставни? Шторы спустить? Зажечь у кровати свет? У тебя есть, что читать?
Франсуаза не ответила. Снова откинулась на подушки. Затем сказала, переходя, как с нею бывало и раньше, на "вы":
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101