ее нездоровье послужило мне предлогом для того, чтобы не спускаться вниз. Куда проще было сидеть у ее постели в спальне, чем в гостиной в компании Поля и Рене. Я поднялся в башенку, уложил Мари-Ноэль и, когда она удобно устроилась и я укрыл ее одеялом, вернулся к Франсуазе и повторил здесь все с самого начала.
Я принес из ванной горячую воду, губку, мыло и полотенце, затем зубную щетку и порошок, бигуди, чтобы накрутить на ночь волосы, баночку с кремом и ночной чепчик, который завязывался под подбородком. Я ухаживал за ней, как санитар в госпитале или кто-то, кого срочно вызвали, чтобы оказать неотложную помощь. Это напомнило мне те дни во время войны, когда, выйдя из подвала, где расшифровывал документы, я водил машины "скорой помощи" или делал еще что-нибудь, что подворачивалось в те лихорадочные ночи. Внезапная близость с чужими людьми – чаще всего это были женщины и дети, испуганные, страдающие, – вызывала во мне то же чувство смиренного сострадания, которое охватило меня сейчас, когда я помогал перед сном Франсуазе. Подобно им, она была глубоко мне благодарна и не переставала удивленно, словно не веря себе, твердить о моей доброте.
– О чем тут говорить? – возражал я. – Чего еще ты ожидала?
– Я к этому не привыкла, – отвечала она. – Обычно вы не очень ко мне внимательны. Я часто устаю и рано ложусь в постель, а ты обычно остаешься внизу поболтать с Рене и Полем. Но, возможно, ты предпочитаешь сегодня избежать их общества, чтобы не отвечать на вопросы о том, что ты делал в Вилларе?
Она по-своему была так же чутка, как Мари-Ноэль, и, целуя ее на прощанье и гася свет, я спросил себя, не догадалась ли она инстинктивно, что я рассказал ей далеко не все, что случилось за день.
Вернувшись в гардеробную, я вспомнил про письмо от Тальбера, которое прихватил в банке. Оно все еще лежало у меня в кармане. Я вынул его и прочитал. Понять его не составило труда. Фабрика, писал поверенный, чем дальше, тем больше работает себе в убыток – ну, это, по крайней мере, я и сам знал, – и краха можно избежать только в том случае, если субсидировать ее из каких-то других источников, например, продав землю или ценные бумаги; это самое предлагала мне Бела. Он, Тальбер, готов приехать в Сен-Жиль в любой удобный для меня день и, поскольку дело не терпит отлагательства, предлагает воспользоваться ближайшим случаем устроить нашу встречу.
По-видимому, именно это письмо сделало жизненно важным личное свидание Жана де Ге с директорами фирмы – вдруг ему все же удалось бы их уломать, и они пошли бы ему навстречу.
Следующий день был субботним, и я решил с самого утра, до того еще, как Поль встанет и выпьет кофе, отправиться на стекольную фабрику и узнать, не пришел ли ответ от Корвале. Вряд ли директора совещались раньше пятницы, и написанное в тот же день письмо, скорей всего, прибудет сегодня. Я поднялся и пошел в гараж, прежде чем Гастон пришел забрать посуду и почистить мне платье. На этот раз Цезарь не залаял, а когда я просунул руку в загородку и погладил его, завилял хвостом; я почувствовал, что одержал победу.
Поблизости никого не было. Судя по звукам, доносившимся из коровника, старуха была внутри; на дальнем поле виднелась склоненная спина мужчины в комбинезоне – он мотыжил землю. Миновав деревню, я свернул налево и поднялся на холм, откуда шла лесом прямая и гладкая дорога. Я вел машину по просеке между дубами и каштанами, и это, как и все, что я делал, казалось мне привычным, было частью моей жизни куда в большей степени, чем события прежних дней. С тем же привычным чувством я остановился у ворот фабрики, вышел, захлопнув дверцу, и поздоровался с рабочими.
На колдобистом дворе по пути к дому позади большой плавильни я встретил почтальона и понял, что интуиция меня не подвела и я не зря приехал сюда так рано. Я поспешил к дверям конторы и, войдя, увидел, что Жак, стоя у стола, сортирует письма. Он обернулся и удивленно взглянул на меня.
– Bonjour, monsieur le Comte. Я не думал, что вы приедете сегодня.
Месье Поль сказал, чтобы я не ждал ни его, ни вас.
Интересно, почему? Возможно, сегодня какой-нибудь праздник?
– Мне должно прийти письмо от Корвале. От одного из директоров. Я подумал, вдруг оно уже здесь.
Жак продолжал удивленно глядеть на меня. Может быть, мое оживление показалось ему странным.
– Надеюсь, все благополучно? – сказал он.
– Я тоже на это надеюсь, – ответил я. – Это у вас утренняя почта?
Ну-ка, давайте взглянем, нет ли тут чего-нибудь из Парижа.
Жак посмотрел на небольшую пачку писем в руке: вторым сверху лежал длинный конверт с отпечатанным адресом фирмы Корвале.
– А, вот оно, – сказал я. – Благодарю, Жак.
Я взял у него письмо и прочитал его, став спиной к окну; Жак тактично отошел к столу посередине комнаты. Все было в порядке. Письмо подтверждало телефонный разговор и сопровождалось контрактом, составленным на новых условиях, сроком на полгода. В письме выражалось удовольствие по поводу того, что наши две фирмы сумели в конце концов прийти к соглашению.
– Жак, – спросил я, – наш контракт здесь, в конторе? Я имею в виду – прежний контракт.
– Он лежит у вас на столе, господин граф, – ответил Жак, – среди прочих бумаг.
– Поищите его, ладно? – сказал я. – А я посмотрю остальную почту.
Жак не задал мне никаких вопросов, но вид у него был озадаченный. Я смотрел, как он перебирает бумаги в пачке, лежащей на столе, в то время как я небрежно вскрывал один за другим конверты, не содержавшие ничего, кроме счетов и расписок. Он молча протянул мне контракт, и я сел за конторку и сравнил его с новым. Формулировки совпадали слово в слово, пока я не подошел к решающему пункту: условия продажи готовых изделий. Не разбираясь совсем в стекольном деле, не зная, каков выпуск продукции фабрики, я все же сумел уловить тот основной факт, что отныне Корвале будут платить за наш товар меньше, чем раньше.
Я нащупал в кармане письмо юриста и положил его рядом с обоими контрактами.
– Я хотел бы хоть бегло просмотреть цифры, – сказал я Жаку. – Жалованье рабочим, издержки производства, все наши расходы.
Он удивленно посмотрел на меня.
– Но вы совсем недавно все это видели. Вы, и господин Поль, и я – мы проверили все перед тем, как вы поехали в Париж.
– Я хочу просмотреть все это снова, – сказал я.
На это утомительное, головоломное, но увлекательное занятие нам потребовалось полтора часа, после чего Жак пошел на кухню сварить кофе. Я смог сопоставить окончательные цифры, которые дал мне Жак, с теми, какими они станут согласно новому контракту. И увидел, что для того, чтобы покрыть разницу, Жану де Ге пришлось бы извлечь из своего кармана около пяти миллионов франков. Вполне понятно, что он решил закрыть дело. Если он не хотел продавать землю или ценные бумаги, ему не оставалось ничего другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Я принес из ванной горячую воду, губку, мыло и полотенце, затем зубную щетку и порошок, бигуди, чтобы накрутить на ночь волосы, баночку с кремом и ночной чепчик, который завязывался под подбородком. Я ухаживал за ней, как санитар в госпитале или кто-то, кого срочно вызвали, чтобы оказать неотложную помощь. Это напомнило мне те дни во время войны, когда, выйдя из подвала, где расшифровывал документы, я водил машины "скорой помощи" или делал еще что-нибудь, что подворачивалось в те лихорадочные ночи. Внезапная близость с чужими людьми – чаще всего это были женщины и дети, испуганные, страдающие, – вызывала во мне то же чувство смиренного сострадания, которое охватило меня сейчас, когда я помогал перед сном Франсуазе. Подобно им, она была глубоко мне благодарна и не переставала удивленно, словно не веря себе, твердить о моей доброте.
– О чем тут говорить? – возражал я. – Чего еще ты ожидала?
– Я к этому не привыкла, – отвечала она. – Обычно вы не очень ко мне внимательны. Я часто устаю и рано ложусь в постель, а ты обычно остаешься внизу поболтать с Рене и Полем. Но, возможно, ты предпочитаешь сегодня избежать их общества, чтобы не отвечать на вопросы о том, что ты делал в Вилларе?
Она по-своему была так же чутка, как Мари-Ноэль, и, целуя ее на прощанье и гася свет, я спросил себя, не догадалась ли она инстинктивно, что я рассказал ей далеко не все, что случилось за день.
Вернувшись в гардеробную, я вспомнил про письмо от Тальбера, которое прихватил в банке. Оно все еще лежало у меня в кармане. Я вынул его и прочитал. Понять его не составило труда. Фабрика, писал поверенный, чем дальше, тем больше работает себе в убыток – ну, это, по крайней мере, я и сам знал, – и краха можно избежать только в том случае, если субсидировать ее из каких-то других источников, например, продав землю или ценные бумаги; это самое предлагала мне Бела. Он, Тальбер, готов приехать в Сен-Жиль в любой удобный для меня день и, поскольку дело не терпит отлагательства, предлагает воспользоваться ближайшим случаем устроить нашу встречу.
По-видимому, именно это письмо сделало жизненно важным личное свидание Жана де Ге с директорами фирмы – вдруг ему все же удалось бы их уломать, и они пошли бы ему навстречу.
Следующий день был субботним, и я решил с самого утра, до того еще, как Поль встанет и выпьет кофе, отправиться на стекольную фабрику и узнать, не пришел ли ответ от Корвале. Вряд ли директора совещались раньше пятницы, и написанное в тот же день письмо, скорей всего, прибудет сегодня. Я поднялся и пошел в гараж, прежде чем Гастон пришел забрать посуду и почистить мне платье. На этот раз Цезарь не залаял, а когда я просунул руку в загородку и погладил его, завилял хвостом; я почувствовал, что одержал победу.
Поблизости никого не было. Судя по звукам, доносившимся из коровника, старуха была внутри; на дальнем поле виднелась склоненная спина мужчины в комбинезоне – он мотыжил землю. Миновав деревню, я свернул налево и поднялся на холм, откуда шла лесом прямая и гладкая дорога. Я вел машину по просеке между дубами и каштанами, и это, как и все, что я делал, казалось мне привычным, было частью моей жизни куда в большей степени, чем события прежних дней. С тем же привычным чувством я остановился у ворот фабрики, вышел, захлопнув дверцу, и поздоровался с рабочими.
На колдобистом дворе по пути к дому позади большой плавильни я встретил почтальона и понял, что интуиция меня не подвела и я не зря приехал сюда так рано. Я поспешил к дверям конторы и, войдя, увидел, что Жак, стоя у стола, сортирует письма. Он обернулся и удивленно взглянул на меня.
– Bonjour, monsieur le Comte. Я не думал, что вы приедете сегодня.
Месье Поль сказал, чтобы я не ждал ни его, ни вас.
Интересно, почему? Возможно, сегодня какой-нибудь праздник?
– Мне должно прийти письмо от Корвале. От одного из директоров. Я подумал, вдруг оно уже здесь.
Жак продолжал удивленно глядеть на меня. Может быть, мое оживление показалось ему странным.
– Надеюсь, все благополучно? – сказал он.
– Я тоже на это надеюсь, – ответил я. – Это у вас утренняя почта?
Ну-ка, давайте взглянем, нет ли тут чего-нибудь из Парижа.
Жак посмотрел на небольшую пачку писем в руке: вторым сверху лежал длинный конверт с отпечатанным адресом фирмы Корвале.
– А, вот оно, – сказал я. – Благодарю, Жак.
Я взял у него письмо и прочитал его, став спиной к окну; Жак тактично отошел к столу посередине комнаты. Все было в порядке. Письмо подтверждало телефонный разговор и сопровождалось контрактом, составленным на новых условиях, сроком на полгода. В письме выражалось удовольствие по поводу того, что наши две фирмы сумели в конце концов прийти к соглашению.
– Жак, – спросил я, – наш контракт здесь, в конторе? Я имею в виду – прежний контракт.
– Он лежит у вас на столе, господин граф, – ответил Жак, – среди прочих бумаг.
– Поищите его, ладно? – сказал я. – А я посмотрю остальную почту.
Жак не задал мне никаких вопросов, но вид у него был озадаченный. Я смотрел, как он перебирает бумаги в пачке, лежащей на столе, в то время как я небрежно вскрывал один за другим конверты, не содержавшие ничего, кроме счетов и расписок. Он молча протянул мне контракт, и я сел за конторку и сравнил его с новым. Формулировки совпадали слово в слово, пока я не подошел к решающему пункту: условия продажи готовых изделий. Не разбираясь совсем в стекольном деле, не зная, каков выпуск продукции фабрики, я все же сумел уловить тот основной факт, что отныне Корвале будут платить за наш товар меньше, чем раньше.
Я нащупал в кармане письмо юриста и положил его рядом с обоими контрактами.
– Я хотел бы хоть бегло просмотреть цифры, – сказал я Жаку. – Жалованье рабочим, издержки производства, все наши расходы.
Он удивленно посмотрел на меня.
– Но вы совсем недавно все это видели. Вы, и господин Поль, и я – мы проверили все перед тем, как вы поехали в Париж.
– Я хочу просмотреть все это снова, – сказал я.
На это утомительное, головоломное, но увлекательное занятие нам потребовалось полтора часа, после чего Жак пошел на кухню сварить кофе. Я смог сопоставить окончательные цифры, которые дал мне Жак, с теми, какими они станут согласно новому контракту. И увидел, что для того, чтобы покрыть разницу, Жану де Ге пришлось бы извлечь из своего кармана около пяти миллионов франков. Вполне понятно, что он решил закрыть дело. Если он не хотел продавать землю или ценные бумаги, ему не оставалось ничего другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101