У меня не было сил сердиться, однако я не на шутку расплакалась, присев на подоконник, и даже не услышала шагов Герцогини.
Она стояла рядом. В сгустившемся сумраке чердака. Разделявшая нас завеса приобрела, потемнев, кровавый оттенок. Тени за спиной Герцогини, казалось, ожили, и скоро я убедилась в том, что они в самом деле живые. Это были выстроившиеся треугольником женщины Киприан-хауса. Я насчитала их семь. Те две, что находились ближе к Герцогине, тянули пальцы к ее грудям, к живому их средоточию. Остальные откинули прозрачную драпировку. Плохое освещение не помешало мне заметить, что глаза Герцогини снова сделались crapaud. Ее штат преобразился точно так же.
– …Отужинать? – спросила Герцогиня.
Я кивнула. Что послужило толчком – моя улыбка или пропущенные мною слова? Так или иначе, сестры кинулись ко мне. Словно бы прорвало ведовскую плотину. Они осыпали меня поцелуями и ласками, каким я затрудняюсь подыскать название. Пока сестры суетились, дергая меня за заношенное в путешествии платье, предлагая взамен самую красивую одежду, поминая ванну, бальзамы, свежие мягчительные отвары, – пока они наперебой меня привечали, Герцогиня, как я заметила, зажигала свечи, чтобы разогнать в своем ателье темноту. На мой взгляд она ответила широкой, красивой улыбкой, потом махнула рукой и стала спускаться по лестнице. Я осталась на попечении ее подчиненных, женщин – нет, ведьм – Киприан-хауса.
34
Обитатели Киприан-хауса
Я обрадовалась. Женская одежда, наконец-то! Давно я не нашивала приличной одежды, но в тисках корсета и всего прочего тут же ощутила сладостный комфорт.
Проявив изобретательность, две девушки соорудили мне прическу. Для этого им (сестричкам Фанни и Джен) пришлось позаимствовать у жившей в доме блондинки пучок накладных волос. Локоны показались мне смешными, и я запротестовала, но сестры не прислушались, и вскоре зеркало в деревянной раме засвидетельствовало мне их правоту. Прическа выглядела и впрямь «завлекательно».
Прочие обитательницы одна за другой спустились вниз, чтобы вернуться с различными принадлежностями. В краткий срок моя petite chambre заблистала серебром, золотом и драгоценными камнями, оделась драпировкой из шарфов и шалей. Можно было подумать, меня готовят к какому-то большому выходу; и в самом деле, обычная ночь в Киприан-хаусе требовала подобной подготовки.
К счастью, еще одна насельница, Эжени, светлокожая креолка из Нового Орлеана, не уступала мне ростом, от нее я получила лимонно-зеленое платье из швейцарского муслина с белой атласной отделкой и подходящие по цвету туфли. Туфли слегка жали, но эта боль отвлекала от другой, более сильной. Поскольку Эжени была местами полнее меня, компания воткнула в мое платье не одну дюжину булавок, так что я напомнила себе ощетинившуюся иглами куколку вуду.
Ранее с меня совлекли заношенную дорожную одежду и выдали взамен банную рубашку из чистого батиста, которая, намокнув, липла к телу, как вторая кожа. Одна из сестер отвела меня в дальний темный угол чердака, и я умылась в спешке, хотя теплая вода, морские губки и фиалковое мыло располагали к тому, чтобы понежиться. Мне не хотелось быть разоблаченной или, как выразилась Себастьяна, выдать присутствующим мои «особенности». Что я ведьма, не было секретом, однако им ни к чему было знать о моих…
Но, вернувшись к группе костюмеров, я услышала от одной маленькой ведьмы (судя по произношению, родилась она не здесь) вопрос:
– И что ты любишь больше? Мохнатку или Длинного Тома?
Другие сестры зашикали на Осу (так ее прозвали из-за осиной талии), но все же насторожились в ожидании ответа.
– Наверное, это как две стороны одной монеты, – не найдя ничего лучшего, отозвалась я.
– Ага, – по-ирландски бойко подхватила Лил Оса, – что до монет, то ты попала куда надо: Герцогиня живо тебя научит, как из одной монеты сделать две. У нее мозги что надо.
Все с дружным смехом согласились, и, таким образом, разговор перешел с моей анатомии на деловую смекалку Герцогини. С меня спали оба моих секрета – тяжкий балласт, под бременем которого изнывала моя душа, как некогда обитательницы Салема страдали от гнета пуритан. Спали оба секрета, и я… да, у меня снова потекли слезы. Сцена получилась душераздирающая; встретив со стороны сестер полное сочувствие, я могла бы ее продлить, но помешал корсет – рыдания, судорожные вздохи причиняли боль.
Вскоре на чердаке не осталось ни одной сухой пары глаз. Сестры вынимали и протягивали друг другу кружевные платки; когда же, дабы вернуть их по принадлежности, пришлось изучить монограммы, последовал взрыв веселья. И у некоторых – ведьмин взгляд. Среди последних были сестры Фанни и Джен, а также рыжеволосая красотка, черные зрачки которой почти ничего не оставили от яблочно-зеленой радужной оболочки. Я говорю о Лидии Смэш, или Лидии Ларусс, имевшей нрав под стать талантам. Я узнала, что она в долгу перед Герцогиней за фарфоровый чайный сервиз, который у нее полетел (не на пол, а буквально полетел), когда «любовные ухаживания» некоего расфуфыренного болвана показались ей обидными.
Остальных двух девушек (помимо Фанни и Джен, Эжени, Лил Осы и Лидии) звали Синдерелла (это была блондинка, откликавшаяся на имя Синди) и Адалин. Последняя, совсем молоденькая, приехала за месяц с небольшим до меня из Огасты, штат Мэн. Адалин напоминала едва оперившегося птенца, однако красоты ей было не занимать – пикантная брюнетка с лилейно-белой кожей. Первая, Синди, отчаянно кокетливая, обладала острым язычком, но я все равно к ней привязалась, даром что она, делая вид, будто поправляет мои юбки, так и норовила коснуться «Длинного Тома».
Чувствительная сцена затянулась, но наконец нас отвлек поднявшийся на чердак Элифалет – Герцогинин Эли. Он возвестил, что пора ужинать. И девушки потянулись от меня (с поцелуями) и мимо Эли (с поцелуями) вниз, в столовую.
На чердаке не осталось никого, кроме нас с Эли. Он стоял перед раздвинутой завесой. На нем была белая батистовая блуза с оборками, в чисто пиратском вкусе – рукава с буфами, шнуровка на груди. Если прежде он держался настороженно (грубо, сказала бы я, если б не проявленная им позднее любезность), то сейчас был внимателен и только что не кланялся.
– Так вы мне нравитесь больше, – заметил он, оглядев мою одежду.
Мне хотелось поблагодарить его и признаться, что я и сама соскучилась по женским финтифлюшкам, но новому наряду подобало кокетство, и я невольно произнесла:
– А мне нравится, когда джентльмены, если их комплименты не вполне уместны, держат свое мнение при себе.
– Прошу прощения. – Эли предложил мне руку, и мы молча спустились в столовую.
По длине столовой тянулся стол из темного дерева с тремя подпорками, за которым с удобством расселось бы человек двадцать или тридцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134