Если же Селия не собирается переселиться (а это мне казалось более вероятным, ведь ее могли бы опознать как беглую рабыню и к тому же убийцу), то она, конечно, двинется в глубь Большого болота. Там можно жить на отшибе сколько угодно, ничем не рискуя.
В тревоге, не имея возможности прибегнуть к Ремеслу, обреченная пассивно ожидать своей судьбы, я задавала себе вопрос: что я делаю? Миновали годы с тех пор, как я выскользнула ночью из нашего дома – ведьма наихудшего разбора, подобно Сладкой Мари служившая только самой себе. Что мною движет? По-прежнему любовь? Да, сказала бы я, если бы мне не открылось еще раньше, что я ищу прощения. И получить его могу только от Селии.
О, но сначала нужно было ее найти. Как, когда, где?.. Так много вопросов. И наконец ответ, которого я не предвидела…
Поздним декабрем, не получив вести от генерала Клинча и не высмотрев в бухтах никаких признаков, что к нам спешит подкрепление, мы должны были, по решению командиров, выступить в поход к Форт-Кингу, нуждавшемуся, видимо, в помощи. Мы все, солдаты, в том числе и я.
Да, меня завербовали, снарядили, платили жалованье, но я не чувствовала себя солдатом. Вот уж нет, однако, хочешь не хочешь, я готовилась к маршу, с сотней с небольшим соратников, по индейской территории, где три тысячи воинственных семинолов только и ожидали, когда наконец белый человек стронется с места.
Кто принял решение выступить? Не знаю. Между офицерами с нашивками, выпускниками Уэст-Пойнта, шли шумные споры. О, но мне не хочется бросать тень на подчиненных Дейда; не стану и их перечислять, пусть их имена останутся в вечности высеченными на камне.
…Майор Ф. Лэнгхорн Дейд был высокий мужчина средних лет; туловище сидело на длинных ногах, как на складе бочонки с порохом сидят на стойках. Майор носил длинную черную бороду, и когда он сидел и борода спускалась до высоких сапог, трудно было сказать, где кончается одно и начинается другое. Его шляпу всегда украшало петушиное перо. И я ни разу не видела его – при жизни – без шпаги на боку, которая неизменно дребезжала в дверях, стукаясь о косяк.
Что до моей шпаги, то… ее у меня не было. Не выдали мне и гладкоствольного кремневого мушкета калибра ноль шестьдесят девять, какие солдаты теперь тщательно начищали, поскольку они могли вскоре понадобиться. Нет, у меня не было никакого оружия, кроме ведовской силы, и это меня устраивало, пока мы не получили приказ выступать.
О, но у меня имелись штаны из гладкого зеленовато-голубого кашемира, плащ со стоячим воротником и в пару к нему фуражка – то и другое цвета стали. А еще белые ремни и портупея – дополнение, полагаю, небесполезное, хотя, впервые облачившись в полную униформу, я употребила их как… бандаж. Со временем, однако, я усвоила, как с ними обращаться.
И еще со временем мои сапоги приняли форму моих ног, а не ног солдата, который носил их до меня и о судьбе которого я старалась не думать.
Кормежка? Я питалась лучше, чем гражданские, приютившиеся в наших стенах, потому что цитрусовые и другие посадки побило февральскими морозами и из-за военной угрозы обе стороны не занимались ни уборкой урожая, ни охотой. Да, со съестными припасами было туго, но, как все, кто числился в ротах B и C Второго артиллерийского полка, я регулярно получала пайку черствого хлеба и один с четвертью фунт солонины и упрятывала все это в свой ранец.
Мне не нужно было таскать патронташ, и все же тяжесть при мне была немалая, поскольку я не расставалась с немногими пожитками Пятиубивца и предметами ведовского ремесла. (Шекспира я с должными церемониями похоронила, что и подобало, учитывая судьбу его владельцев; не сомневаюсь, Сладкая Мари радовалась тому, что их убийство, как она и рассчитывала, списали на шайку семинолов…) При таком подборе имущества, на глазах у посторонних, я рисковала. Что будет, если содержимое ранца рассыплется и кто-нибудь увидит ведьмины принадлежности?
О, но если бы даже меня разоблачили, то едва ли бы уволили от похода. При соотношении сил не в нашу пользу каждая людская единица была на счету. Ведь нашим командирам пришло сообщение от Холаты Эматлы, что его враги, враждебные индейцы, поклялись напасть на Больших Ножей, если те выступят в поход.
И мы выступили.
56
En militaire
Простимся с важностью надменной,
Что службе свойственна военной.
Байрон
В утро нашего выступления погода выдалась ясная и, соответственно, прохладная. Это была среда, двадцать второе декабря.
Государственная дорога проходит северо-восточнее Форт-Брука, поднимаясь на небольшую возвышенность. Мы шли маршем мимо рощ, побитых морозом – зловещий знак, Флорида без плодов, – и в восьми милях от форта оказались на индейской территории: полосе земли в шестьдесят миль шириной и сто двадцать длиной, расположенной в глубине материка.
Нас было два отряда, и мы шагали по песку, еще мокрому от недавнего дождя; марш был довольно утомительный, и я радовалась, что мне позволяют не идти строем, а выбирать сухие места. От меня ничего особенного не требовали, потому что у меня не было ни нашивок, ни военной подготовки. Меня взяли с собой ради численности, чтобы ухаживать за ранеными и – официально – как переводчика; так значилось в вербовочных документах, которые я подписала «Г. Колльер». Теперь мне было велено только держаться на расстоянии крика от майора Дейда, который с охраной из семи человек ехал в фургоне. За ними следовала рота, четыре вола волочили 57-миллиметровую пушку, лошади везли еще один фургон, и замыкал шествие арьергард. Я вместе с доктором Гэтлином держалась середины.
Солнце стояло высоко, но его лучи не всегда нас достигали, потому что густые кроны деревьев образовывали сплошной шатер и просветы попадались не часто. Сосновый лес наступал с двух сторон, и дорога – шириной футов в двадцать – тонула в зеленой тени. Все знали, что противник заметит нас прежде, чем мы его, и маршировали в молчании.
Каждый звук поэтому казался громким, и все они мне запомнились. Приглушенный рокот барабана, под который маршировали солдаты. Хлюпанье пушечных колес, глубоко утопавших в грязи. Дыхание животных: волов, лошадей, собак; собаки носились шумными сворами туда-сюда, вспугивали птиц, облаивали змей и неизвестно кого еще. Вспоминаю также скрип кожи и музыкальное побрякиванье котелков и фляг на поясах и портупеях.
Волы ужасно замедляли наш ход, и я задавала себе вопрос, не лучше ли было бы поторопиться, отказавшись от пушки с лафетом, пусть даже ее шестифунтовые заряды крупной и мелкой картечи способны очистить поле боя и от деревьев, и от врагов? Ведь впереди нас ждут четыре реки, которые нужно будет пересечь по мостам (если их не сожгли) или вброд, а с этим громыхающим чудищем на хвосте нам вовек не выбраться с индейской территории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
В тревоге, не имея возможности прибегнуть к Ремеслу, обреченная пассивно ожидать своей судьбы, я задавала себе вопрос: что я делаю? Миновали годы с тех пор, как я выскользнула ночью из нашего дома – ведьма наихудшего разбора, подобно Сладкой Мари служившая только самой себе. Что мною движет? По-прежнему любовь? Да, сказала бы я, если бы мне не открылось еще раньше, что я ищу прощения. И получить его могу только от Селии.
О, но сначала нужно было ее найти. Как, когда, где?.. Так много вопросов. И наконец ответ, которого я не предвидела…
Поздним декабрем, не получив вести от генерала Клинча и не высмотрев в бухтах никаких признаков, что к нам спешит подкрепление, мы должны были, по решению командиров, выступить в поход к Форт-Кингу, нуждавшемуся, видимо, в помощи. Мы все, солдаты, в том числе и я.
Да, меня завербовали, снарядили, платили жалованье, но я не чувствовала себя солдатом. Вот уж нет, однако, хочешь не хочешь, я готовилась к маршу, с сотней с небольшим соратников, по индейской территории, где три тысячи воинственных семинолов только и ожидали, когда наконец белый человек стронется с места.
Кто принял решение выступить? Не знаю. Между офицерами с нашивками, выпускниками Уэст-Пойнта, шли шумные споры. О, но мне не хочется бросать тень на подчиненных Дейда; не стану и их перечислять, пусть их имена останутся в вечности высеченными на камне.
…Майор Ф. Лэнгхорн Дейд был высокий мужчина средних лет; туловище сидело на длинных ногах, как на складе бочонки с порохом сидят на стойках. Майор носил длинную черную бороду, и когда он сидел и борода спускалась до высоких сапог, трудно было сказать, где кончается одно и начинается другое. Его шляпу всегда украшало петушиное перо. И я ни разу не видела его – при жизни – без шпаги на боку, которая неизменно дребезжала в дверях, стукаясь о косяк.
Что до моей шпаги, то… ее у меня не было. Не выдали мне и гладкоствольного кремневого мушкета калибра ноль шестьдесят девять, какие солдаты теперь тщательно начищали, поскольку они могли вскоре понадобиться. Нет, у меня не было никакого оружия, кроме ведовской силы, и это меня устраивало, пока мы не получили приказ выступать.
О, но у меня имелись штаны из гладкого зеленовато-голубого кашемира, плащ со стоячим воротником и в пару к нему фуражка – то и другое цвета стали. А еще белые ремни и портупея – дополнение, полагаю, небесполезное, хотя, впервые облачившись в полную униформу, я употребила их как… бандаж. Со временем, однако, я усвоила, как с ними обращаться.
И еще со временем мои сапоги приняли форму моих ног, а не ног солдата, который носил их до меня и о судьбе которого я старалась не думать.
Кормежка? Я питалась лучше, чем гражданские, приютившиеся в наших стенах, потому что цитрусовые и другие посадки побило февральскими морозами и из-за военной угрозы обе стороны не занимались ни уборкой урожая, ни охотой. Да, со съестными припасами было туго, но, как все, кто числился в ротах B и C Второго артиллерийского полка, я регулярно получала пайку черствого хлеба и один с четвертью фунт солонины и упрятывала все это в свой ранец.
Мне не нужно было таскать патронташ, и все же тяжесть при мне была немалая, поскольку я не расставалась с немногими пожитками Пятиубивца и предметами ведовского ремесла. (Шекспира я с должными церемониями похоронила, что и подобало, учитывая судьбу его владельцев; не сомневаюсь, Сладкая Мари радовалась тому, что их убийство, как она и рассчитывала, списали на шайку семинолов…) При таком подборе имущества, на глазах у посторонних, я рисковала. Что будет, если содержимое ранца рассыплется и кто-нибудь увидит ведьмины принадлежности?
О, но если бы даже меня разоблачили, то едва ли бы уволили от похода. При соотношении сил не в нашу пользу каждая людская единица была на счету. Ведь нашим командирам пришло сообщение от Холаты Эматлы, что его враги, враждебные индейцы, поклялись напасть на Больших Ножей, если те выступят в поход.
И мы выступили.
56
En militaire
Простимся с важностью надменной,
Что службе свойственна военной.
Байрон
В утро нашего выступления погода выдалась ясная и, соответственно, прохладная. Это была среда, двадцать второе декабря.
Государственная дорога проходит северо-восточнее Форт-Брука, поднимаясь на небольшую возвышенность. Мы шли маршем мимо рощ, побитых морозом – зловещий знак, Флорида без плодов, – и в восьми милях от форта оказались на индейской территории: полосе земли в шестьдесят миль шириной и сто двадцать длиной, расположенной в глубине материка.
Нас было два отряда, и мы шагали по песку, еще мокрому от недавнего дождя; марш был довольно утомительный, и я радовалась, что мне позволяют не идти строем, а выбирать сухие места. От меня ничего особенного не требовали, потому что у меня не было ни нашивок, ни военной подготовки. Меня взяли с собой ради численности, чтобы ухаживать за ранеными и – официально – как переводчика; так значилось в вербовочных документах, которые я подписала «Г. Колльер». Теперь мне было велено только держаться на расстоянии крика от майора Дейда, который с охраной из семи человек ехал в фургоне. За ними следовала рота, четыре вола волочили 57-миллиметровую пушку, лошади везли еще один фургон, и замыкал шествие арьергард. Я вместе с доктором Гэтлином держалась середины.
Солнце стояло высоко, но его лучи не всегда нас достигали, потому что густые кроны деревьев образовывали сплошной шатер и просветы попадались не часто. Сосновый лес наступал с двух сторон, и дорога – шириной футов в двадцать – тонула в зеленой тени. Все знали, что противник заметит нас прежде, чем мы его, и маршировали в молчании.
Каждый звук поэтому казался громким, и все они мне запомнились. Приглушенный рокот барабана, под который маршировали солдаты. Хлюпанье пушечных колес, глубоко утопавших в грязи. Дыхание животных: волов, лошадей, собак; собаки носились шумными сворами туда-сюда, вспугивали птиц, облаивали змей и неизвестно кого еще. Вспоминаю также скрип кожи и музыкальное побрякиванье котелков и фляг на поясах и портупеях.
Волы ужасно замедляли наш ход, и я задавала себе вопрос, не лучше ли было бы поторопиться, отказавшись от пушки с лафетом, пусть даже ее шестифунтовые заряды крупной и мелкой картечи способны очистить поле боя и от деревьев, и от врагов? Ведь впереди нас ждут четыре реки, которые нужно будет пересечь по мостам (если их не сожгли) или вброд, а с этим громыхающим чудищем на хвосте нам вовек не выбраться с индейской территории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134