Дом Алины был очень уютным. «Если она так красива, – подумал Филип, – почему же тогда не выходит замуж?» В ухажерах у нее недостатка не было: к ней сватались почти все женихи графства, но всем им она отказала. Филип чувствовал к ней такую благодарность, что искренне желал ей счастья.
Однако мысли Алины все еще были заняты делами.
– Но до завершения ярмарки в Ширинге денег у меня не будет, – сказала она, когда все выпили за успех их сделки.
Филип повернулся к Франциску:
– Как думаешь, Мод подождет?
– Долго?
– Ярмарка начнется через три недели.
Франциск кивнул:
– Я ей скажу. Подождет.
Алина сняла свой чепец и, тряхнув черными кудрями, устало вздохнула:
– Дни такие короткие! Ничего не успеваю. Хочу прикупить еще шерсти, но прежде нужно найти достаточно возчиков, чтобы свезли все это в Ширинг.
– А в следующем году у тебя будет еще больше, – заметил Филип.
– Жаль, что мы не можем заставить фламандских купцов приезжать прямо сюда. Это было бы гораздо удобнее.
– Почему? Приглашайте, ради Бога, – возразил Франциск.
И Филип, и Алина уставились на него.
– Каким образом? – спросил Филип.
– Проводите собственную овчинную ярмарку.
Филип начал понимать, к чему клонит его брат.
– А мы можем?
– Мод дала вам точно такие же права, какие имеет Ширинг! Я сам писал вашу грамоту. Если Ширинг проводит ярмарки, то и вы можете.
– А что, – воскликнула Алина, – это было бы просто замечательно: нам не пришлось бы больше возить все эти тюки в Ширинг. Мы могли бы здесь заключать сделки и прямо отсюда отправлять шерсть аж во Фландрию!
– Это еще мелочи, – взволнованно проговорил Филип. – Овчинная ярмарка за неделю приносит такой же доход, как воскресный рынок – за год. Конечно, в этом году мы уже опоздали, но в Ширинге мы оповестим всех, что собираемся проводить собственную ярмарку, и объявим точные сроки ее проведения.
– Для Ширинга это обернется огромными последствиями, – заявила Алина. – Ты да я – крупнейшие продавцы шерсти в графстве, и, если мы оба уйдем из Ширинга, от тамошней ярмарки не останется и половины.
– И Уильям Хамлей потеряет уйму денег, – добавил Франциск. – Он будет как взбесившийся бык.
Филип вздрогнул от отвращения. Взбесившийся бык – это как раз то, что из себя представляет Уильям.
– Ну и что? – махнула рукой Алина. – Если Мод дала нам разрешение, бояться нечего. Здесь уже Уильям не сможет помешать, так ведь?
– Надеюсь, что нет, – горячо подхватил Филип. – Я очень надеюсь, что нет.

Глава 10
I
В день Святого Августина все работы прекратились уже к обеду. Заслышав полуденный звон колокола, строители облегченно вздохнули. Шесть дней в неделю они трудились от рассвета до заката и теперь были рады, что наконец могли отдохнуть. Только Джек так увлекся своей работой, что даже не слышал колокола.
Как зачарованный он, забыв обо всем на свете, корпел над неподатливым камнем, придавая ему мягкие, округлые формы. Камень тоже имел свой характер, и, если Джек пытался сделать что-то, что камню не нравилось, он сопротивлялся и зубило соскакивало или врезалось слишком глубоко, лишь портя красоту линий. Но стоило Джеку поближе познакомиться с лежавшей перед ним бесформенной глыбой, и он уже мог преобразить ее. И чем труднее была задача, тем больше она притягивала его. Он все ловил себя на мысли, что те узоры, которые заставлял вырезать Том, были слишком просты и неинтересны. Джеку очень хотелось создать орнамент из листьев, которые выглядели бы как живые – причудливо изогнутые, беспорядочно разбросанные, дубовые, ясеневые, березовые, – но Том не разрешил бы ему этого. А больше всего он мечтал вырезать сцены из известных ему историй: про Адама и Еву, Давида и Голиафа или Страшный суд с чудищами, чертями и обнаженными людьми, но об этом он не смел и заикнуться.
В конце концов Том заставил его прекратить работу.
– Сегодня праздник, парень, – сказал он. – А кроме того, ты все-таки мой ученик, и прошу тебя помочь мне с уборкой. До начала обеда чтобы все инструменты были сложены и заперты в сарае!
Джек отложил молоток и зубило и осторожно отнес в сарай Тома камень, над которым работал, затем вместе с Томом обошел строительную площадку. Остальные подмастерья уже наводили порядок и выметали разбросанные повсюду осколки камней, песок, куски засохшего раствора и деревянную стружку. Том подобрал свои циркуль и уровень, а Джек собрал измерительные линейки и отвесь!, и все это они отнесли в сарай.
Здесь Том хранил свои мерные шесты – абсолютно одинаковые, длинные, идеально прямые железные пруты, квадратные в поперечном сечении. Они были сложены на специальной, закрытой на замок деревянной полке.
Снова обходя стройку и собирая лопаты и прочие инструменты, Джек вспомнил об этих шестах.
– А какова длина шеста? – спросил он.
Бывшие неподалеку каменщики, услыхав его, засмеялись. Они частенько находили вопросы Джека забавными. Коротышка Эдвард, тщедушный старый каменщик с шершавой кожей и кривым носом, крикнул ему:
– Шест имеет длину шеста. – И все снова засмеялись.
Они любили поддразнивать подмастерьев, особенно когда это давало им возможность продемонстрировать свое умственное превосходство. Джек же ненавидел, когда смеялись над его невежеством, но, будучи чрезвычайно любопытным, мирился с этим.
– Не понимаю, – набравшись терпения, проговорил он.
– Дюйм длиной в дюйм, фут длиной в фут, а шест длиной в шест, – продолжая смеяться, сказал Эдвард.
«Значит, шест – это мера длины», – сделал вывод Джек и снова спросил:
– В таком случае сколько футов в шесте?
– Это где как. В Линкольне – восемнадцать, в Восточной Англии – шестнадцать...
– У нас в шесте пятнадцать футов, – перебил Эдварда Том.
– А в Париже вообще шестами не пользуются – все измеряют в ярдах, – добавила средних лет женщина-каменщица.
– Вся планировка собора основана на шестах, – сказал Джеку Том и протянул ему ключ. – Принеси-ка, я покажу. Пора тебе уже разбираться в таких вещах.
Джек побежал в сарай и достал с полки шест. Он оказался очень тяжелым. Тому нравилось объяснять, а Джек любил слушать, ибо в строительстве собора его интересовало буквально все, и чем больше он узнавал, тем сильнее очаровывался.
Том стоял в боковом приделе полупостроенного алтаря, в том месте, где когда-то будет центральная часть собора. Он взял шест и положил его поперек бокового придела.
– От наружной стены до центра опоры аркады – один шест. – Он перевернул железный прут. – От центра опоры до середины нефа – один шест. – Он снова перевернул прут, и тот лег возле центра противоположной опоры. – Ширина нефа – два шеста. – Когда же шест был перевернут еще раз, его конец уперся в стену дальнего бокового придела. – Ширина всей церкви – четыре шеста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337