Чувству его гордости не было предела. Его переполняла решимость. Кристиан видел, что он добился успехов не столько по ее растерянности в случае с котятами, сколько по ее дальнейшей реакции. Она не могла смотреть на него и коснуться его руки.
Прекрасно. Он очень устал и возвращался, двигаясь только из чувства решительности. Они стали говорить быстрее, искажая звуки. Он почувствовал, как его слабое понимание ускользает. Он отпустил его. Утомительная, неясная, прозрачная головная боль. Исчезни. Не беспокой. Иногда. Просто. Нет.
С утра он вернул себе энергию и девушку Мэдди. Из своего кресла он наблюдал, как она склонилась над его постелью, разглаживая белье до бессмысленной аккуратности. Он сидел, думая об удовольствиях. С удовлетворением от досягаемости он позволил себе кое-что вообразить — роскошь, на которую он здесь ранее не осмеливался.
При всех он не позволил ей притворяться сиделкой и предлагать ему помощь. Он дал волю своему характеру взять над ними верх с ее стороны. Это была только природная женская защитная реакция — естественное отступление после его первого порыва. В бальном зале это был бы легкий хлопок веером или легкомысленный флирт с другими мужчинами. Подобный подход к жизненным ситуациям был ему знаком до мозга костей. Она выпрямилась и повернулась. Он ей лениво улыбнулся, что имело как раз тот эффект, которого он хотел: взволнованный, небольшой перенос внимания на какое-нибудь глупое занятие. В данном случае она стала вытирать передником уже вытертый от пыли стол. Но она не надела сегодня на голову совок для сахара! Солнце создавало радугу на ее тугих волосах цвета золотистого пива, скрученных стародевичьим узлом.
Он позволил себе фантазию, увидев ее волосы свободно рассыпавшимися по ее обнаженным плечам.
Она пригладила вниз свою юбку.
— Ты сегодня хочешь увидеть господина Тиммса?
Видение распалось. Он схватился за подлокотники.
— Медленно, — больше он ничего не сумел выдавить из себя.
— Милость, — добавила она, — Тиммс.
— Тиммс, — с трудом повторил он.
— Математика. Тиммс.
В голове просветлело. Он старался произнести фамилию.
— Максимум равняется Тиммс. Евклид. Да. Аксиома о параллелях независима от других евклидовых аксиом. Она не может быть выведена из них.
Она смотрела на него, как на сумасшедшего. Но он не был сумасшедшим. Он мог говорить о математике. Вот и все.
— Идем? — спросила она. — К Тиммсу?
Идти к ее отцу? Он издал звук изумленного согласия и встал. Обезьяна опять надел на него приличную одежду. Девушка-Мэдди закрепила его манжеты. Он почувствовал себя полным надежд и немного неуверенным, опасаясь, что с ним обращаются как не с совсем нормальным человеком.
Она вышла за дверь, оставила ее открытой. Кристиан вышел за Мэдди. Когда они проходили мимо одной из комнат, мужчина, находившийся там, что-то сердито забормотал и стал тянуться к Мэдди через железные прутья. Но она уже прошла вперед, и человек схватился за руку Кристиана. Пальцы сумасшедшего сначала отпустили его, поглаживая и нервно подергивая. Безумное выражение лица у мужчины сменилось замешательством, как будто он не понимал, что происходит. Волосы у мужчины были причесаны только с одной стороны, а с другой дико торчали вверх.
Кристиан не понимал, что этот человек начал тихо шептать. Его бессмысленные глаза уставились в глаза герцога. Буря, безжизненная и живая одновременно. Кристиан не мог отвести от него глаз. Выглядеть, как этот? Этот?
Он ужаснулся. Не этот… Нет!
Кристиан смущенно посмотрел на Мэдди и отдернул руки. Он хотел сказать ей, заставить понять, что он не безумный. Но ничего не выходило. Ни тех искаженных слогов, которых он добился недавно. Ни даже простого подражания тому, что он слышал. Все покинуло его. Все, что начало возвращаться. Когда Мэдди говорила, ее слова казались бессмыслицей: путаница звуков.
Не безумен! Нет! Нет! Нет!
Кристиан не мог двинуться с места. Она что-то говорила. Он ничего не понял. Он только знал, что ему пришлось подавить ощущение безумия внутри себя. Надо вести себя нормально. Необходимо. Надо. Это было в тот момент самым решающим в творении Бога — он должен был пойти вперед по коридору, спокойный и разумный в своих действиях.
Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов двух других сторон. Теорема дала ему силы. Он был нормальным. Он был самим собой. Он шел с ней навестить ее отца.
Сумма квадратов проекций плоской фигуры на три взаимно перпендикулярные плоскости равна квадрату площади фигуры.
Он мог спокойно идти вперед. Кроме проекций, он думал и о своем увлечении: воображаемой геометрии за пределами Евклида.
Через точку С, лежащую вне линии АВ может быть проведена в этой плоскости более чем одна линия, не пересекающаяся с АВ. Она существовала: логическая геометрия, которая описывала свойства физического пространства, построенного в прямом противоречии с постулатом параллельности. Евклидова аксиома о параллелях не выдерживала, хотя математики пытались найти ее строгое доказательство со времен древних греков. Он знал людей, гораздо более безумных, чем он, людей, которые всю жизнь искали неопровержимые доказательства, губили себя, свои семьи, свое здоровье. Более мудрые отказывались от поисков, а они с Тиммсом вернулись к этому и нашли ответ в обратном. Он вспомнил что-то, что-то на краю большого смятения… Дождь. Небо темное. Звук… Гром! Он помнил лица, соединенные ладони, движущийся… Звук, звук соединенных ладоней… Ладоней. Аналитическое Общество…
Тиммс. Статья. Да. Да.
Тиммс. Кристиан обнаружил, что он в состоянии двигаться. Он легко отошел от комнаты безумца. Он владел собой, проходя вниз по лестнице роскошного загородного дома. Тиммс поймет. Кристиан шел увидеться с ним.
— Папа, он здесь. Герцог.
Мэдди закрыла дверь гостиной. Жерво быстро прошел к креслу Тиммса и посмотрел на рассыпанные на столе деревянные буквы и цифры. Герцог пристально разглядывал точное расположение тригонометрического уравнения. Он схватил руку отца Мэдди.
— Друг мой! — Тиммс улыбнулся с глубокой теплотой, которая заставила что-то измениться в лице Кристиана. — Я мучительно скучал по тебе.
Герцог встал на колени и прижал руку старика к своему лбу. Тиммс повернул лицо к Кристиану и свободной рукой погладил его по голове.
— Друг мой! — повторял он.
Жерво издал неясный гортанный звук, низкое ворчание, которое так или иначе передало больше любви и удовольствия, чем любые слова, которые Мэдди когда-либо слышала. Он открыл глаза, встал и, выпустив руку ее отца, коснулся деревянной формулы. Его указательный палец гладил цифры. Кристиан произнес.
— Тангенс половины пограничного угла пи X здесь, отрицательный показатель степени, — Он положил знак минус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122