«Да здравствует республика!» Диого Релвас избегал быть свидетелем подобных нелепых сцен фидалго. Забавно? Да, действительно забавно, но всему свои рамки. А тут никаких! «С души воротит», – говорил землевладелец.
Все это припоминала Мария до Пилар, точно желала заглушить другие воспоминания, готовые прийти на память теперь, когда она должна была вернуться на манеж. Однако другие воспоминания, как это ни странно, не приходили, и, видно, потому, что все связанное с последней встречей Марии до Пилар и Зе Педро ушло куда-то, рассеялось как дым. Теперь, когда она, уже почти уверовавшая в свою преступность, не считала любовь местью за смерть матери, ей казалось, что все, что произошло между ними, было кем-то рассказано, а не ею самой пережито. И ее больную память будоражило то, что было значительно раньше: встречи с мисс Карри, их тайные пирушки, то, о чем они говорили и что делали. Вот то, что тревожило ее сейчас, ведь вполне возможно, именно это рассказала мисс Карри объездчику лошадей, после того как тот стал ее любовником.
В конце концов, чего она опасалась?…
Прощаясь, воспитательница почти зло сказала ей: «Ты остаешься одна… Я, было, хотела написать твоему отцу обо всем, чем мы занимались, да пожалела тебя. Однако не знаю, может, еще и напишу. Молись, чтобы я встретила, и как можно скорее, замену нашему цыгану. Иначе… иначе мне захочется отомстить».
Только теперь Мария до Пилар нашла в себе силы припомнить слова, сказанные мисс Карри, как и физическую травму, нанесенную ей Зе Педро. И вот каждый день, в один и тот же час слыша рожок разносчика почты, она приходила в ужас и убегала, прячась у себя в комнате. От мисс Карри пришло письмо?…
Прошло несколько месяцев. Сколько? Ей не хотелось их считать. «Нет, должно быть, отцу не стала известна их тайна и никогда не станет, – думала она теперь, – разве что воспитательница доверила ее Зе Педро?» И это предположение заставляло ее бояться парня. Хотя при всем при том объездчик лошадей не перестал быть слугой в ее доме, слугой, которым она с детства, еще играя с ним в лошадки, повелевала. А в последнее время, когда Зе Педро вдруг приближался к ней – это случалось очень редко, – она, боясь быть разоблаченной, приходила в замешательство. И тут же, не сказав ни слова, уходила, скрывалась в своей комнате. Сейчас же она шла на встречу с ним. Шла, так как нуждалась в этом испытании.
Мертвенно-бледная и дрожащая от страха – только ей одной был известен державший ее в плену страх, – Мария до Пилар довольно быстро пересекла двор, который вел к конюшне. Завидев ее, сын Атоугии тут же хотел было бежать к манежу. Но она остановила его окриком. Потом подошла к нему и спросила:
– Ты что, получил приказ предупредить кого-то о моем приходе?
Стоя в дверях конюшни, карлик Таранта приветствовал ее; Мария до Пилар ответила кивком головы, что пресекло его желание подойти и заговорить с ней – конечно же униженно, это ее, как правило, и раздражало. Карлик домогался ее поддержки, желая заменить на манеже сына Атоугии кем-нибудь другим. Но она поняла, что это только восстановит отца парнишки против Таранты, и поспешила уйти, скрывшись в коридоре, ведущем к манежу, даже не слушая ответа парня, смущенного ее грозным тоном. Сумрак в коридоре подействовал на нее угнетающе, ей стало трудно дышать. На мгновение она заколебалась.
С манежа доносился четкий, но грустный голос Зе Педро. Потом он смолк. Объездчик лошадей должен был знать, что сегодня утром она возвращается на манеж. Мария до Пилар была почти уверена, что он обязательно напомнит ей их встречу в лесу. Но это только подтолкнуло ее вперед, заставило выйти на арену и крикнуть, чтобы отрезать возможность отступления:
– Все готово?!
Она поняла, что тон вопроса его изумил.
– Как себя чувствует Пламя? – спросила она все тем же тоном.
В одежде пастуха, которая снова была на Зе Педро, он чувствовал себя униженным. Никакой развязности и тем более бахвальства, хотя взгляд остался прежним, тем, который ей был знаком. Только теперь к Марии до Пилар вернулось спокойствие.
Схватив поводья, она ловко вскочила в седло, потом, уже сидя, оправила платье. Стоя возле лошади, Зе Педро пристально смотрел на нее, пытаясь понять ее поведение. И все-таки рискнул:
– Я думал, что вы не вернетесь…
– Хотела бы знать, почему же?
Она смотрела на него с презрением – возможно, чтобы сразить его им и не дать ответить.
– Тебе идет эта форма. Не снимай ее…
– Вы хотите, чтобы я ехал с вами?
– Нет…
И она пустила лошадь к выходу.
– Я надеюсь, Зе Педро, что ты свое место знаешь.
– Не совсем уверен… – посетовал парень, идя рядом и держа руку на крупе лошади.
– Ну так ты рискуешь потерять службу…
Одним прыжком Зе Педро оказался перед лошадью, крепко держа ее за узду. Он что-то хотел сказать ей, но в этот самый момент в ложе во весь рост встал Диого Релвас.
Землевладелец сделал гримасу, продолжая молча глядеть на обоих.
Мария до Пилар поприветствовала шляпой отца и направилась к выходу с манежа, заставив лошадь идти боком.
– Как вам это? – крикнула она отцу, продолжая выполнять фигуру.
– Плохо…
Тон ответа ей показался тоже плохим, голос отца был чужим. По меньшей мере чужим.
Чуть позже, уже в Севилье, Мария до Пилар призналась Зе Педро:
– В то утро, на манеже, помнишь. Я его испугалась… Мне хорошо знаком сердитый тон его голоса. Но на этот раз я, слава богу, ошиблась.
Глава X. Охота на зайцев…
«Все мы ошибаемся» – думал несколько раздосадованный Мигел Жоан в го время, как его партнеры считали, что он обдумываем, не лучше ли с противоположного борта толкнуть своею и карамболем загнать шар в угол, чтобы потом начать новую серию карамболей, способную обеспечить ему двенадцать, победных очков. Если он промажет, то предоставит соперникам возможность закончить игру. Тогда шары достанутся этому слюнтяю Салгейро, двоюродному брату жены – лучшему кию из шести участников партии. Он мог бы сыграть в защиту, не рискуя: ему ведь достаточно было ударить по красному, который, отскочив, послал бы своего от двух бортов вплотную к третьему шару. Все просто, но есть риск, что свой еще раз столкнемся с красным и даст возможность Салгейро провести серию ударов, а тому достаточно шестнадцати очков, и все в порядке.
– Ты нервничаешь, – пошутил Филипп Менданья. поправляя пенсне на своем курносом носу.
– Реплики из публики запрещены. Слишком хороши трофеи! – сказал То Ролин, сын Фортунато, унаследовавший от отца стройность и склонность к жульничеству.
Мигел Жоан покосился на них и снова начал тереть мелом кончик кия, стараясь не думать о Марии до Пилар, которая продолжала стоять в дверях. Он ведь ее спросил: мы берем Зе Педро? А она ответила, что нет, зачем им Зе Педро?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Все это припоминала Мария до Пилар, точно желала заглушить другие воспоминания, готовые прийти на память теперь, когда она должна была вернуться на манеж. Однако другие воспоминания, как это ни странно, не приходили, и, видно, потому, что все связанное с последней встречей Марии до Пилар и Зе Педро ушло куда-то, рассеялось как дым. Теперь, когда она, уже почти уверовавшая в свою преступность, не считала любовь местью за смерть матери, ей казалось, что все, что произошло между ними, было кем-то рассказано, а не ею самой пережито. И ее больную память будоражило то, что было значительно раньше: встречи с мисс Карри, их тайные пирушки, то, о чем они говорили и что делали. Вот то, что тревожило ее сейчас, ведь вполне возможно, именно это рассказала мисс Карри объездчику лошадей, после того как тот стал ее любовником.
В конце концов, чего она опасалась?…
Прощаясь, воспитательница почти зло сказала ей: «Ты остаешься одна… Я, было, хотела написать твоему отцу обо всем, чем мы занимались, да пожалела тебя. Однако не знаю, может, еще и напишу. Молись, чтобы я встретила, и как можно скорее, замену нашему цыгану. Иначе… иначе мне захочется отомстить».
Только теперь Мария до Пилар нашла в себе силы припомнить слова, сказанные мисс Карри, как и физическую травму, нанесенную ей Зе Педро. И вот каждый день, в один и тот же час слыша рожок разносчика почты, она приходила в ужас и убегала, прячась у себя в комнате. От мисс Карри пришло письмо?…
Прошло несколько месяцев. Сколько? Ей не хотелось их считать. «Нет, должно быть, отцу не стала известна их тайна и никогда не станет, – думала она теперь, – разве что воспитательница доверила ее Зе Педро?» И это предположение заставляло ее бояться парня. Хотя при всем при том объездчик лошадей не перестал быть слугой в ее доме, слугой, которым она с детства, еще играя с ним в лошадки, повелевала. А в последнее время, когда Зе Педро вдруг приближался к ней – это случалось очень редко, – она, боясь быть разоблаченной, приходила в замешательство. И тут же, не сказав ни слова, уходила, скрывалась в своей комнате. Сейчас же она шла на встречу с ним. Шла, так как нуждалась в этом испытании.
Мертвенно-бледная и дрожащая от страха – только ей одной был известен державший ее в плену страх, – Мария до Пилар довольно быстро пересекла двор, который вел к конюшне. Завидев ее, сын Атоугии тут же хотел было бежать к манежу. Но она остановила его окриком. Потом подошла к нему и спросила:
– Ты что, получил приказ предупредить кого-то о моем приходе?
Стоя в дверях конюшни, карлик Таранта приветствовал ее; Мария до Пилар ответила кивком головы, что пресекло его желание подойти и заговорить с ней – конечно же униженно, это ее, как правило, и раздражало. Карлик домогался ее поддержки, желая заменить на манеже сына Атоугии кем-нибудь другим. Но она поняла, что это только восстановит отца парнишки против Таранты, и поспешила уйти, скрывшись в коридоре, ведущем к манежу, даже не слушая ответа парня, смущенного ее грозным тоном. Сумрак в коридоре подействовал на нее угнетающе, ей стало трудно дышать. На мгновение она заколебалась.
С манежа доносился четкий, но грустный голос Зе Педро. Потом он смолк. Объездчик лошадей должен был знать, что сегодня утром она возвращается на манеж. Мария до Пилар была почти уверена, что он обязательно напомнит ей их встречу в лесу. Но это только подтолкнуло ее вперед, заставило выйти на арену и крикнуть, чтобы отрезать возможность отступления:
– Все готово?!
Она поняла, что тон вопроса его изумил.
– Как себя чувствует Пламя? – спросила она все тем же тоном.
В одежде пастуха, которая снова была на Зе Педро, он чувствовал себя униженным. Никакой развязности и тем более бахвальства, хотя взгляд остался прежним, тем, который ей был знаком. Только теперь к Марии до Пилар вернулось спокойствие.
Схватив поводья, она ловко вскочила в седло, потом, уже сидя, оправила платье. Стоя возле лошади, Зе Педро пристально смотрел на нее, пытаясь понять ее поведение. И все-таки рискнул:
– Я думал, что вы не вернетесь…
– Хотела бы знать, почему же?
Она смотрела на него с презрением – возможно, чтобы сразить его им и не дать ответить.
– Тебе идет эта форма. Не снимай ее…
– Вы хотите, чтобы я ехал с вами?
– Нет…
И она пустила лошадь к выходу.
– Я надеюсь, Зе Педро, что ты свое место знаешь.
– Не совсем уверен… – посетовал парень, идя рядом и держа руку на крупе лошади.
– Ну так ты рискуешь потерять службу…
Одним прыжком Зе Педро оказался перед лошадью, крепко держа ее за узду. Он что-то хотел сказать ей, но в этот самый момент в ложе во весь рост встал Диого Релвас.
Землевладелец сделал гримасу, продолжая молча глядеть на обоих.
Мария до Пилар поприветствовала шляпой отца и направилась к выходу с манежа, заставив лошадь идти боком.
– Как вам это? – крикнула она отцу, продолжая выполнять фигуру.
– Плохо…
Тон ответа ей показался тоже плохим, голос отца был чужим. По меньшей мере чужим.
Чуть позже, уже в Севилье, Мария до Пилар призналась Зе Педро:
– В то утро, на манеже, помнишь. Я его испугалась… Мне хорошо знаком сердитый тон его голоса. Но на этот раз я, слава богу, ошиблась.
Глава X. Охота на зайцев…
«Все мы ошибаемся» – думал несколько раздосадованный Мигел Жоан в го время, как его партнеры считали, что он обдумываем, не лучше ли с противоположного борта толкнуть своею и карамболем загнать шар в угол, чтобы потом начать новую серию карамболей, способную обеспечить ему двенадцать, победных очков. Если он промажет, то предоставит соперникам возможность закончить игру. Тогда шары достанутся этому слюнтяю Салгейро, двоюродному брату жены – лучшему кию из шести участников партии. Он мог бы сыграть в защиту, не рискуя: ему ведь достаточно было ударить по красному, который, отскочив, послал бы своего от двух бортов вплотную к третьему шару. Все просто, но есть риск, что свой еще раз столкнемся с красным и даст возможность Салгейро провести серию ударов, а тому достаточно шестнадцати очков, и все в порядке.
– Ты нервничаешь, – пошутил Филипп Менданья. поправляя пенсне на своем курносом носу.
– Реплики из публики запрещены. Слишком хороши трофеи! – сказал То Ролин, сын Фортунато, унаследовавший от отца стройность и склонность к жульничеству.
Мигел Жоан покосился на них и снова начал тереть мелом кончик кия, стараясь не думать о Марии до Пилар, которая продолжала стоять в дверях. Он ведь ее спросил: мы берем Зе Педро? А она ответила, что нет, зачем им Зе Педро?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100